изгнание из ада
- (из небольшого семейного путешествия по западноеврпейским странам) возвращались по маршруту Варшава - Киев - Харьков - Ростов-на-Дону, с дневными остановками в каждом городе, как бы сшивая пространство, как бы пытаясь охватить его в целости, понять действующие на нем градиенты.
Ощущения очень субъективны и явно слишком случайны, чтобы придавать им большой вес, тем более учитывая множество больных тем, о которых все говорят (точнее, о которых все больше молчат, что, на мой взгляд, гораздо хуже).
Но вот что приходит в голову (точнее, мысль, в общем, не нова, но в связи с описанным маршрутом она приходит с новой силой и имеет какой-то очень особый смысл):
Людям как будто бы в принципе трудно верить в хорошее. Может быть, в каком-то смысле - чем восточнее, тем труднее, но тут я совсем не уверен.
Как известно, статистика рисует довольно согласованную картину того, что люди с течением времени живут все лучше в самых разных отношениях: обнаруживают все меньшую склонность к насилию, в частности реже и менее кровопролитно воюют, дольше живут и могут позволить себе более длинное развитие и лучшее образование, чаще сообщают о субъективном благополучии, и т д и т п, см другие красивые и интересные графики на ourworldindata.org (многое очень воодушевляет) или в первоисточниках.
Но очень часто люди не хотят верить в реальность того, что им самим кажется хорошим. Рецепция оптимистической картины встречает сопротивление. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой». «Должны быть неучтенные теневые стороны, неприятные следствия», и чем радужнее картина, тем чернее ее ожидаемая манихейская тень. Люди держатся за ощущение «трудной жизни в трудном мире» как за некую опору, на которой висит что-то важное.
У этой силы есть разные составляющие: прежде всего приходят в голову популярные интерпретации через «общество бедности» (оно же общество зависти), выученную беспомощность, потребность оправдывать личные проблемы внешними трудностями. Наверно, во многих случаях это справедливо, но, по-моему, это лишь частные и необязательные следствия более фундаментального эффекта: нежелание расставания расстаться с идеей «плохого и трудного мира» - это оборотная сторона трудности прощания с мечтой о некоем идеальном мире, «о котором в глубине души тоскует каждый».
Ощущения «плохости» (в сравнении с чем-то), кризиса или эсхатологического ухудшения мира и жизни в нем - следствие (точнее, составная часть) иллюзии некоего ушедшего Золотого века, и людям трудно пережить его окончательную потерю, т е пережить, так сказать, окончательное изгнание из рая, прощание с самой идеей рая, признание принципиальной иллюзорности чего-то, по чему человек тоскует и чему человек остается приверженным.
Эта интерпретация выглядит то тривиально, то, наоборот, слишком неочевидно и парадаксально, как и всегда бывает при психологическом сопротивлении. Признать, что все хорошо - то же самое, что быть изгнанным из рая? Как это?
Мне самому трудно признать и увидеть эту связь вполне, хотя само это рассуждение давно является общим местом глубинной психологии: идеализация-демонизация, трудность синтеза «хорошего» и «плохого» в младенчестве, где и локализован индивидуальный «золотой век» каждого - все, о чем я постоянно повторяюсь. Но из рассуждений легко ускользает понимание, охватить и «интегрировать» все это трудно, если сам подвержен разного рода ностальгиям и высокой грусти не-очень-понятно-о-чем, причем эта грусть ощущается не только препятствием, но и важным двигателем жизни.
Впрочем, тоска по чему-то «идеально хорошему» - это не то же самое, что грусть расставания с ним. Вторая скорее может быть источником жизни и сил, может сочетаться с надеждой приближения к желаемому, если человек не претендует на абсолютный результат, готов мириться с несовершенством.
Субъективное «зло мира» может переживаться диффузно, но поскольку оно является побочным продуктом искуственного «отделения света от тьмы», «очистки» и «обогащения» «добра», оно имеет тенденцию концентрироваться и депонироваться в конкретные объекты большей или меньшей сложности - от правительств, «инородцев», «внешних врагов» и всяких конспирологических «неизвестных отцов» до различных абстрактных представлений о «необходимой плате за прогресс», о новых неизбежных и неизвестных проблемах на месте решенных старых, об изменении и перерождении самого челоека, тождественном его гибели в его исходном качестве. Спору нет, и новые проблемы будут внезапны, и человек перерождается и меняется - но это же не что-то плохое. «Вчера, о смерти размышляя, ожесточилась вдруг душа моя», а сегодня: ну и пусть, так это и надо. «Я - устаревшая модель», как говорил Терминатор со странной, якобы «не свойственной машинам», умиротворенной грустью. Отлично его понимаю.
Особенно глядя на молодежь и детей. Особенно понимая то, что своими лучшеми качествами они очень во многом обязаны родителям - не в том смысле, что от них что-то унаследовали, а скорее наоборот: в том, что родители смогли выдержать в себе, сконтейнировать и (в какой-то степени) не передать по эстафете фрустрацию, агрессию и несвободу, которую получили в наследство сами.