Ребенка дома забыли!
Выходя из дома, я оставляю там часть себя.
На улице тороплюсь, не смотрю по сторонам, не ем, не присаживаюсь на скамейку, спешу вернуться домой, потому что дома меня ждет мой голодный замерзший брошенный ребенок.
Мне семь лет. Я наполовину высунулась в окно и зову маму.
"Мама, мама, ты где, мааааааама!"
Черное небо. Крупный дождь бьет по листьям сирени под окном. Я одна дома и мне страшно. Наверное, мои родители умерли. Отчаяние, ужас и бессилие.
Замерзла. Надела свитер и вернулась в окно, в промозглую октябрьскую ночь. Вглядываюсь в темноту. Рыдаю. Редкие прохожие странно на меня смотрят. Стыдно, замолкаю. Зову маму, только когда никто не идет мимо.
"Мама, мамочка, мама, вернись скорее, ты где, мама, ты где?"
Мне семь и мне так страшно одной дома, что после нескольких часов слез я прячусь у соседей прямо в ночной рубашке. Дома меня за это осуждают.
Мне год. Трижды в день мама уходит навсегда. Каждый день она бросает меня навечно. Злится, что я в ужасе, что цепляюсь в нее и рыдаю, что не вхожу в ее положение, не жду терпеливо, не понимаю, что детям не место в том холодном грязном туалете. Мне год, я ничего не понимаю, я в ужасе и еще виновата за это.
Эти части до сих пор остаются одни дома. Учусь брать их с собой.
На улице тороплюсь, не смотрю по сторонам, не ем, не присаживаюсь на скамейку, спешу вернуться домой, потому что дома меня ждет мой голодный замерзший брошенный ребенок.
Мне семь лет. Я наполовину высунулась в окно и зову маму.
"Мама, мама, ты где, мааааааама!"
Черное небо. Крупный дождь бьет по листьям сирени под окном. Я одна дома и мне страшно. Наверное, мои родители умерли. Отчаяние, ужас и бессилие.
Замерзла. Надела свитер и вернулась в окно, в промозглую октябрьскую ночь. Вглядываюсь в темноту. Рыдаю. Редкие прохожие странно на меня смотрят. Стыдно, замолкаю. Зову маму, только когда никто не идет мимо.
"Мама, мамочка, мама, вернись скорее, ты где, мама, ты где?"
Мне семь и мне так страшно одной дома, что после нескольких часов слез я прячусь у соседей прямо в ночной рубашке. Дома меня за это осуждают.
Мне год. Трижды в день мама уходит навсегда. Каждый день она бросает меня навечно. Злится, что я в ужасе, что цепляюсь в нее и рыдаю, что не вхожу в ее положение, не жду терпеливо, не понимаю, что детям не место в том холодном грязном туалете. Мне год, я ничего не понимаю, я в ужасе и еще виновата за это.
Эти части до сих пор остаются одни дома. Учусь брать их с собой.