Любопытные параллели можно провести между инициациями в тюремном обществе и архаическими обрядами посвящения.
В очередной раз убеждаюсь, что практически любой этнос, какое угодно общество и т.д. в конечном итоге формируется и функционирует в соответствии с некими, архетипическими, если угодно, законами.
Обьясняя этот факт, можно кивать на особенности человеческой психики,как это делал Юнг, или Гадамер,
можно придерживаться концепции традиционализма, как Генон и Элиаде.Мне их точка зрения больше других по душе.
А можно просто изучатьть эти явления, не называя первопричину этого безобразия прямо и откровенно, как Карл Хюбнер и Фейерабенд.(да! Я уважаю коммунологические течения философии,равно как и последователей Хайдеггера, можете бить меня ногами)
Итак,
Этапы приобщения к криминальному миру( фрагменты взяты с
http://www.ruthenia.ru/folklore/efimova5.htm)
Этапы приобщения к криминальному миру
Вхождение в криминальную группу сопровождается ритуалами, в число которых с древнейших времен входили клятвы верности новому воровскому сообществу и его уставу. В тюремном стихотворении современный вор-рецидивист свидетельствует, что в верности криминальному миру "жизнью поклялся на ствол и на нож" (СР). Прием новичков исстари сопровождался обучением арго и специфическим криминальным традициям. Как свидетельствует В.М. Жирмунский, "обучение" играет в распространении арго очень существенную роль, поскольку "арго служило средством опознания "своих", своего рода "паролем", и в то же время -- важным профессиональным орудием, ему прежде всего обучают новичка, принимаемого в шайку, как и другим тонкостям ремесла" [Жирмунский 1936: 134]. Кроме обучения арго новички обучались и воровскому фольклору. Элементы обучения новичка имеют место и в современных тюремных ритуалах.
Ритуал принятия новичка в тюремную среду называется пропиской. Он популярен среди малолетних заключенных. В результате прописки "чужой" становится "своим" в мужском доме, тюрьма с момента прохождения прописки для него - "дом родной". Приведем воспоминания рецидивистов.
"Начиналось все с того, что, во-первых, ориентирование по хате. Нужно было найти горизонт, волчок, голубятню, то есть это жаргонные слова. По очереди или кто-то может тебе задать за один присест десять вопросов -- не важно. Волчок найти -- это глазок, голубятня -- это проем для радио, который в стене выдолблен, икона -- это правила внутреннего распорядка камеры, в каждой камере на малолетке висит в рамке" (СР).
"Другой мир", в котором оказывается новичок, есть прежде всего другой текст, текст на чужом языке. На первом этапе прописки новичок должен продемонстрировать свое владение языком нового пространства. Второй этап -- игры на сообразительность.
"Например, вопрос: "Какого цвета потолок в хате?" Сразу же автоматом голова поднимается вверх, говоришь: "Белого". Оказывается, неправильно. За неправильный ответ устанавливается цена, например, пять горячих, то есть ударов ладонью по шее. Если ты не хочешь горячих, правильный ответ ты мог купить. Опять назначается цена. А потолок красного цвета, потому что десять лет, а червонец красный. Вопросов много всяких. Вопросы могут затрагивать твое личное достоинство и достоинство твоих близких. Например: "В жопу дашь или мать продашь?" Проверяют, как человек отнесется. А промежуточный ответ, он есть. Не обязательно дать дословный ответ, а главное -- мысль показать, что "пацан в жопу не ебется, а мать не продается"" (СР).
Как отмечает Г.А. Левинтон, вся вопросно-ответная структура "прописки" напоминает "сказочную инициацию", ритуальные параллели к которой обнаруживаются в обрядах типа свадьбы с обменом иносказательными репликами [Левинтон 1990: 98].
Третий этап - "игрушки на смелость". "Ко второму дню человек приходит уже уставший. Ему предлагают: раскладывают на полу шахматы, фигуры остроконечные -- слоны, офицеры, и объясняют: "Ты должен спиной упасть на эти шахматы". Завязывают глаза. На счет: "раз-два-три" -- ты должен упасть и, что самое главное, без промедления. Ты должен быть смелым и человеком слова" (СР).
Инициация является ритуалом приобщения к тюремному миру и носит характер игры. "Это называется игрушки," -- говорят заключенные (СР).
Новичок учится относиться к испытаниям, как к игре. Описывая прописку, рецидивисты делают следующий вывод: "Юмор должен присутствовать. Должно поддерживаться настроение. Если ты будешь ходить хмурым, подавленным, с тобой будет легко бороться, с тобой быстро расправятся. А если в тебе присутствует юмор, ты человек остроумный, пошутить не прочь, то, конечно, с тобой будет тяжелей -- ты духом не падаешь. Ну, и со временем дух твой формируется" (СР). "В тюрьме обостряется вообще остроумие, интеллект", -- говорят малолетние заключенные (ДК).
Прописка -- экзамен, сочетающий обучение законам нового мира и проверку того, в какой степени новичок является "своим" в данной среде. Этот ритуал проливает свет на древний обряд инициации, который воспринимался не столько как временная смерть, сколько как своеобразная игра в смерть.
Тюрьма -- место прохождения инициации -- окончательно связывает человека с криминальным миром.
Посещение этого пространства, понимаемого как не-пространство, дает преступнику возможность стать "своим" в криминальной среде и завоевать определенное положение на иерархической лестнице преступного сообщества. Именно в исправительно-трудовых учреждениях и следственных изоляторах криминальная культура наиболее рельефно выражена и в большей степени доступна для изучения.
Вербальный фольклор
В жизни и творчестве вор играет роль -- шута, лгуна, дурака. "Смех", "глум", "сквернословие", "бесчинства" -- набор признаков, которыми древние источники определяли скоморохов, и который может быть использован при характеристике современных воров. В основе воровского мировидения лежит игра, освобождающая от законов жизни и ставящая на место жизненной условности иную, "улегченную" условность. Вор -- носитель смехового начала, он использует "дурацкую маску", преимущество которой -- возможность обнаружения и осмеяния лжегероев, обнажения чужих пороков. Лгун -- одна из личин шута, он создает аномальный мир в слове. Словесное искусство воров -- это, в первую очередь, искусство лжи. Одна из ведущих форм тюремно-воровского фольклора обозначается жаргонным термином "прикол" 4. Приколы включают в себя целый ряд устойчивых речевых форм разной жанровой принадлежности, употребляемых в стандартных речевых ситуациях, -- они являются частью драматизированного диалога между враждующими сторонами и имеют целью осмеяние противника и понижение его статуса.
Прикол -- тест-обман в виде загадки с подтекстом или двусмысленного задания. В основе приколов лежит рефлексивное управление: вор не просто дурачит или обманывает, он управляет поведением антагониста. Антагонистом может являться на свободе -- человек, не принадлежащий к воровскому миру, "жертва", в тюрьме -- представители администрации или новички в преступном мире. Приколы являются частью ритуала прописки. Вот как описывают заключенные прописку на женской малолетке: "Заводят, сразу -- раз -- с тормозов, девочка стоит. Они ей такие выражения кидают: "Стой, иди сюда". Вот что она должна сделать? Ну, она должна снять тапочки и подойти босиком" (ЖК).
Вопросы и ответы могут не быть вербализированы. Популярен прикол-загадка с расстеленным у входа в камеру полотенцем. Первоход не должен поднимать полотенце, он может перешагнуть через него, но свой, блатной заявляет о привилегированном положении в новом коллективе, вытирая о полотенце ноги. Эта загадка проверяет не только знание тюремных законов жестовой коммуникации, но в первую очередь -- умение нащупать скрытый смысл ситуации, обнаружить прикол и включиться в игру.
Во время прописки проводится проверка знания условного "тайного" языка тюремного сообщества. Новичок должен владеть феней, чувствовать двусмысленность задаваемых вопросов: "За что сел? -- За решетку. -- Сколько в камере углов? -- Пять (новичок -- угол)"; должен знать правила зоны: "Где будешь спать? -- Где бугор укажет"; должен уметь перевести разговор в игровое русло, навязав дающему задание свои правила игры: "Распишись на потолке. -- Лесенку поставь. -- Заштопай чайник. -- Выверни наизнанку. -- Сыграй на подоконнике. -- Настрой". В Можайской ВТК заключенные описывают такие приколы: "Спрашивают: "Ты кто: вор в законе или бык в загоне?" Стой так и думай. Вор в законе себя назвать, в тюрьме тем более, каждый кто попало не может. А так отгадка: "Я не вор, но я в законе. Я не бык, но я в загоне"" (ДК). "Ну, говорят ему: "Ты на машине едешь. Разветвляется дорога. Тормоза у тебя не работают, повернуть ты никуда не можешь. В одном стоит конце дороги мать, а в другом кент. Куда поедешь, кого давить?" Вообще-то отгадка, что надо давить кента, потому что сегодня кент, а завтра мент. Как правило, не догадываются" (ДК).
Новичок должен соблюдать правила "игры в загадки", которая вводит особые условия в постулаты общения. Отгадчик должен дать ответ, вскрывающий глубинный смысл вопроса, имеющий отношение к высшим ценностям тюремного мира, к его составу и иерархии его частей.
Приколы сопровождают все бытовые действия заключенных: используются при отказе от работы, за едой, во время картежных игр.
Заключенные должны уметь направить любой разговор с представителем администрации в игровое русло и тем самым одержать над ним победу, навязав свои правила. "Начальник говорит: "Иди на уборку территории." А ты ему: "Лопата с педалью?" - "Где ты видел лопату с педалью?" - "А ты где видел меня с лопатой?"" (СР). Приколы, как полагают заключенные, должны обнаруживать глупость тех, кто пользуется не по праву своей властью.
Выполняя законы ИТУ, заключенные пересоздают реальность, превращая их в законы игры, подчеркивают, что подчиняются не юридическим, а собственным условным законам: "С администрацией надо соглашаться, -- объясняют зэки-мужики. -- Вот он требует что-то, а ты: "Мне разницы никакой: что ебать подтаскивать, что ебаных оттаскивать. Что ебать, что резать -- лишь бы кровь текла""(СР).
Тасуя карты, прикалываются над партнером по игре: "Кто хочет вкусно пить и есть -- прошу напротив меня сесть" (СР).
Приколы могут облекаться в сложную иносказательную форму: вор демонстрирует мастерское владение словом и тем самым выигрывает игру: "У следователя на дознании. "Где был? С кем был?" Вот ты ему: "Авто-мото-вело-фото-гребля-ебля и охота -- что по чем-хоккей с мячом-бабы-биксы-зубы-фиксы-хитили-потитили-на хуй не хотите ли?"" (СР).
А вот для сравнения ритуальные инициации древних славян( по Г.Балушок, Этнографическое обозрение, №3 за 1993 год)
Всякая инициация, как известно, структурно делится на три фазы: 1) выделение индивида из коллектива; 2) пограничный период; 3) реинкорпорация в коллектив [9]. На первой фазе инициации юношей доставляли на место, где они должны были проходить посвятительные ритуалы. Это событие на материалах восточнославянских волшебных сказок подробно рассмотрел В. Я. Пропп [10]. Он определяет, что лагерь, где совершается посвящение, находится в лесу. Легенды об оборотнях тоже, как правило, местом, где живут превращенные в волков, называют лес, реже поле [11]. Проведение инициации за пределами своей территории, особенно в лесу, является характерной чертой этого обряда у многих народов. Инициация, как известно, предполагает определенную мифологическую интерпретацию пространства, в частности, выход за пределы своей территории приравнивался к смерти, а нахождение в таком священном лесу воспринималось как пребывание на "том" свете [12].
В лесном лагере посвящаемые переживали ритуальную смерть. Это главная черта второй, так называемой лиминальной (от лат. limen - порог) фазы инициаци [16]. Из материалов восточнославянских сказок видно, что имело место не просто символическое умерщвление инициируемого, но и проглатывание чудовищем [17]. Для лиминальной фазы были характерны также физические испытания посвящаемых - нанесение им болезненных ударов, ран, голодание, всяческое их унижение. Жалкое состояние инициируемых отражалось в их внешнем виде и одежде. Об этом свидетельствует анализ не только сказочного материала, но и позднейших этнографических данных. Так, во время инициаций в молодежных объединениях украинцев, поляков, чехов, словаков, существовавших вплоть до рубежа XIX-XX вв., молодых парней подвергали всяческому осмеянию и издевательству. Их били, брили деревянной бритвой, причиняя боль, поднимали вверх за волосы, заставляли залезать на столб и кукарекать, "плавать" в пыли, бросали в воду, мазали сажей и нечистотами лицо, пришивали к одежде тряпки и т. п. Инициируемые не должны были смеяться, говорить, есть и пить [18]. Аналогичные обычаи бытовали в средние века среди городских ремесленников на Украине и в Польше, а также в объединениях нищих, у запорожских казаков [19]. Заметим, что в Древней Руси проходящих инициацию младших княжеских дружинников называли кощеи, что означало "пленники", "рабы" [20] и указывало на их приниженное состояние.
Во время инициаций в украинских парубоцких громадах, у ремесленников, среди нищих и особенно у казаков испытывались сила, ловкость и выносливость посвящаемых [21]. Несомненно, таким испытаниям физических качеств инициируемых придавалось большое значение в архаическую эпоху. Пребывание в лесном лагере обязательно включало также обучение инициируемых традициям, обрядам, мифам племени, различным магическим приемам влияния на окружающий мир, что нашло отражение в фольклорном материале [22].
Пройдя ритуал перерождения в волка, юноши становились членами мужского "волчьего" союза. Но на этом инициация не заканчивалась; а начинался второй ее этап. Проведение инициации в несколько этапов характерно для многих народов. У древних славян она также, видимо, проходила в два этапа. Об этом свидетельствует не только двуэтапность древних инициаций у родственных славянам индоевропейских народов [53], но и позднейший этнографический материал. Так, у восточных славян эпохи феодализма прослеживается четкое деление молодежи на два возрастных слоя - подростковый и юношеский. Такое деление, по мнению исследователей, восходит к древнеславянской эпохе [54]. У украинцев и западных славян юноши объединялись в особые союзы (парубоцкие громады), восходящие к древним мужским союзам. Членство в таких объединениях оформлялось особыми инициациями, в структуре которых тоже прослеживаются два этапа [55]. Деление на два возрастных слоя и двуэтапность инициаций были характерны для городских ремесленников (этапы ученичества и подмастерничества) [56], а также древнерусских дружинников (деление младшей дружины на две части по возрастному принципу) [57].
Юноши, прошедшие посвящение в члены "волчьих" союзов, становились молодыми воинами-"волками". Они должны были некоторое время жить вдали от поселений "волчьей жизнью", т. е. воюя и грабя. Это была как бы вторая лиминальная фаза, наступавшая после ритуального перерождения юноши в волка и посвящения его в члены союза [58]. Такие союзы молодых воинов и их "волчьи" занятия хорошо изучены для германской, индоиранской, греческой, латинской, скифской, а также балтской традиций [59]. В былинной дружине богатыря-оборотня Волха Всеславьевича видны характерные черты "волчьего" союза молодых воинов. Это и возраст ее членов - "по пятнадцати лет", и обучение их "ко премудростям", и особенно их военные и разбойничьи занятия. (Ср.: "- Гой еси вы, дружина хоробрая! / Ходите по царству Индейскому. / Рубите старова, малова, / Не оставьте в царстве на семена, / ...А и ходят ево дружина по царству Индейскому, / А и рубят старова, малова") [60]. Характерно, что при завоевании царства Индейского Волх Всеславьевич и его дружина используют свою способность к оборотничеству. В легендах об оборотнях также одним из главных моментов является разбой людей-волков. Они нападают на домашний скот, причем не только в поле, но и в деревне. Говорится в легендах и о нападении оборотней на людей [61]. Ясно выступает "волчье", разбойничье поведение и в приведенных выше текстах заговоров, произносимых при превращении человека в волка. Средневековый хронист Олаус Магнус в своей "Истории готов, шведов и вандалов" рассказывает о том, как уже в период средневековья члены балтских "волчьих" союзов, находясь в состоянии наркотического опьянения, занимались разбоем, нападали на поселения, грабили и убивали людей [62].
После того как в многочисленных боях и разбойничьих походах члены "волчьих" союзов доказывали свою силу и мужество, они, по-видимому, проходили заключительные обряды инициации - возвращение в свою общину и посвящение в полноправные ее члены. Ритуалы реинкорпорации юношей-"волков" в общество осмысливались как их новое рождение уже в качестве людей. Это выражалось в смене имени, одежды, в ритуальной стрижке, т. е. в формах реального изменения облика, что является общей закономерностью всех переходных обрядов [86]. Этнографические материалы свидетельствуют об этом достаточно убедительно. Так, смена имени в ходе инициации характерна не только для первобытных народов, но и для славян и их соседей в историческое время. В частности, украинские, чешские, польские, а также западноевропейские цеховые ремесленники в период средневековья проходили особый обряд переименования, имитировавший церковное крещение новорожденного [87]. Обряд переименования совершался и у древнерусских дружинников, и у запорожских казаков [88]. В посвящении юношей в косарских общинах поляков принимал участие и "крестивший" инициируемого "ксендз" [89]. "Крещение" парубков и молодых косцов было распространено у словаков [90]. О новом рождении инициируемого свидетельствовало и надевание им новой рубахи (у поляков) и вообще новой одежды, соответствовавшей новому статусу посвящаемого в молодежных объединениях украинцев, болгар, словаков, поляков [91]. Пережиточные явления древних инициаций, сохранявшиеся среди русских, тоже включали надевание новой одежды [92].