Отрывок из романа "Мужики" Вячеслава Реймонта.
Поясню, почему выложила этот отрывок.
Это типа наглядного пособия жизни крестьянской деревни в 19-м веке.
Роман этот я очень люблю, у меня лишь 2-я часть к сожалению..
Отрывок выложила к разговору с приятельницей.
На следующий день было вербное воскресенье.
Уже совсем рассвело, но до восхода солнца было еще далеко, когда из Борыновой избы вышла Ганка, укутанная в платок, потому что было довольно холодно.
Она выглянула на черневшую за плетнем дорогу, мокрую: от росы, а кое-где и посеребренную инеем. Везде было еще пусто, ни признака жизни. Рассвет погожего дня одевал голубой ризой оцепеневшие от холода верхушки деревьев, но под плетнями еще робко таились последние ночные тени.
Вернувшись на крыльцо и став на колени, - с трудом, так как она со дня на день ожидала родов, Ганка стала молиться, блуждая вокруг заспанными глазами.
День понемногу разгорался белым заревом, утренняя заря словно сквозь сито просачивалась, осыпая огненными брызгами восточный край неба, который поднимался все выше и выше, как золотой балдахин над еще невидимой, но уже ослепляющей своим блеском дароносицей.
Ночью подморозило, и все плетни, мостки, крыши и
камни сверкали инеем, а деревья стояли в пушистом белом облаке.
Деревня еще спала, скрытая в сумраке лощины, и только некоторые избы, те, что стояли ближе к дороге, выделялись белыми стенами.
По затуманенной глади озера тянулись длинные темноватые полосы течения, похожие на застывающее жидкое стекло.
И тишине непрерывно стучала мельница, и невидимый ручей, таинственно журча, струился по камням.
Петухи раскричались уже вовсю, а в садах звенел хор птиц, когда Ганка очнулась от сморившей ее дремоты. Натруженное, неотдохнувшее тело просило отдыха, но она встряхнулась, протерла глаза и, мысленно припоминая слова молитвы, сошла во двор посмотреть на скот и будить Петрика и Витека.
Прежде всего она заглянула к борову.
Он сделал усилие подняться на передние ноги, по не мог - очень уж был жирен - и, повалившись па толстый зад, водил рылом и хрюкал, пока Ганка размешивала ему пойло.
- Ишь, как разжирел, на ногах не устоишь! Сала на тебе будет не меньше, как на четыре пальца! - Она с удовлетворением пощупала ему бока.
Потом открыла дверь в курятник и бросила за порог для приманки горсть свиного корма. Куры разом слетели с насестов, а петухи громко запели.
Запертые рядом гуси встретили ее шипением и гоготаньем.
Гусаков она выгнала во двор, и они немедленно затеяли драку с курами,
а из-под сидевших в гнездах гусынь стала вынимать яйца и просматривать их на свет.
- Того и гляди, вылупятся! - вслух подумала она. уловив едва слышное постукивание клювов в яйцах.
Когда она шла к конюшне, уже и Лапа вылез из своей конуры.
Он потягивался и зевал, не обращая внимания на воинственно шипевших на него гусаков.
- Ах ты лодырь, спит всю ночь, как батрак. Нет того, чтобы дом посторожить!
Пес завилял хвостом, радостно залаял, потом перемахнул через кур, так что полетели перья, и стал прыгать Ганке на грудь, лизать ей руки.
Волей-неволей пришлось его погладить.
- Не всякий человек так ласку чувствует, как этот пес. Знает, бестия, хозяев!
Она выпрямилась и подняла глаза к седым от изморози крышам, где в эту минуту ласточки, сидевшие рядком на карнизе, мелодично защебетали.
- Петрик! Белый день на дворе! - крикнула она, стуча кулаком в дверь конюшни, и, услышав его бормотанье и лязг отодвигаемого засова, открыла соседнюю дверь в хлев.
Коровы лежали рядом перед яслями.
- Витек! Спит, чучело, как после свадьбы!
Мальчик сразу проснулся, соскочил с нар и стал торопливо натягивать штанишки, виновато бормоча что-то.
- Подбрось коровам сена, пусть поедят перед доением, и сейчас же иди в дом картошку чистить! А Лысуле сена не давай, пусть сама ее кормит, - добавила она резко. Лысуля была корова Ягуси.
- Так она ее кормит, что корова ревмя-ревет и с голоду подстилку жрет.
- Пусть подыхает, не мой убыток! - зло отрезала Ганка.
Витек еще что-то буркнул, но, как только хозяйка вышла, шлепнулся поперек нар, как был, с подтяжкой в руке, чтобы еще хоть пять минут подремать.
А Ганка зашла в овин, где, укрытый соломой, лежал картофель, отобранный для посадки, и заглянула под навес - здесь складывали всякую хозяйственную утварь. Лапа вприпрыжку бежал впереди, каждую минуту отбегая к гусакам и. задирая их. Внимательно осмотрев все и проверив, не случилось ли ночью какой беды (она это делала каждое утро), Ганка направилась к калитке..'Она хотела выйти в поле и взглянуть на озимь.
Уже и солнце встало, огненным вихрем пронизало сады, иней засверкал под его лучами, с деревьев закапало.
- Витек! Ступай доложи этой пани, что завтрак подан! - закричала Ганка.
Ягна очнулась, утерла слезы, причесалась и торопливо пошла на половину Ганки.
Там уже все сидели за столом. Юзька поливала сметаной, прожаренной с луком, картофель в большой миске,от которой шел пар, и все совали в нее ложки, жадно глядя на вкусную еду.
Далее Ганка занималась уборкой по дому, вычесывала и мыла детей, занималась по двору делами, присматривала за свекром, варила обед.
После обеда резали кабана, топтались до глубокой ночи, т.к. сразу же солили мясо и сало, делали колбасы и сосиски.
В дело пошло все мясо, субпродукты, кровь и т.д.
Спать легли глубоко ночью..
А поднялась Ганка снова до рассвета.
Это типа наглядного пособия жизни крестьянской деревни в 19-м веке.
Роман этот я очень люблю, у меня лишь 2-я часть к сожалению..
Отрывок выложила к разговору с приятельницей.
На следующий день было вербное воскресенье.
Уже совсем рассвело, но до восхода солнца было еще далеко, когда из Борыновой избы вышла Ганка, укутанная в платок, потому что было довольно холодно.
Она выглянула на черневшую за плетнем дорогу, мокрую: от росы, а кое-где и посеребренную инеем. Везде было еще пусто, ни признака жизни. Рассвет погожего дня одевал голубой ризой оцепеневшие от холода верхушки деревьев, но под плетнями еще робко таились последние ночные тени.
Вернувшись на крыльцо и став на колени, - с трудом, так как она со дня на день ожидала родов, Ганка стала молиться, блуждая вокруг заспанными глазами.
День понемногу разгорался белым заревом, утренняя заря словно сквозь сито просачивалась, осыпая огненными брызгами восточный край неба, который поднимался все выше и выше, как золотой балдахин над еще невидимой, но уже ослепляющей своим блеском дароносицей.
Ночью подморозило, и все плетни, мостки, крыши и
камни сверкали инеем, а деревья стояли в пушистом белом облаке.
Деревня еще спала, скрытая в сумраке лощины, и только некоторые избы, те, что стояли ближе к дороге, выделялись белыми стенами.
По затуманенной глади озера тянулись длинные темноватые полосы течения, похожие на застывающее жидкое стекло.
И тишине непрерывно стучала мельница, и невидимый ручей, таинственно журча, струился по камням.
Петухи раскричались уже вовсю, а в садах звенел хор птиц, когда Ганка очнулась от сморившей ее дремоты. Натруженное, неотдохнувшее тело просило отдыха, но она встряхнулась, протерла глаза и, мысленно припоминая слова молитвы, сошла во двор посмотреть на скот и будить Петрика и Витека.
Прежде всего она заглянула к борову.
Он сделал усилие подняться на передние ноги, по не мог - очень уж был жирен - и, повалившись па толстый зад, водил рылом и хрюкал, пока Ганка размешивала ему пойло.
- Ишь, как разжирел, на ногах не устоишь! Сала на тебе будет не меньше, как на четыре пальца! - Она с удовлетворением пощупала ему бока.
Потом открыла дверь в курятник и бросила за порог для приманки горсть свиного корма. Куры разом слетели с насестов, а петухи громко запели.
Запертые рядом гуси встретили ее шипением и гоготаньем.
Гусаков она выгнала во двор, и они немедленно затеяли драку с курами,
а из-под сидевших в гнездах гусынь стала вынимать яйца и просматривать их на свет.
- Того и гляди, вылупятся! - вслух подумала она. уловив едва слышное постукивание клювов в яйцах.
Когда она шла к конюшне, уже и Лапа вылез из своей конуры.
Он потягивался и зевал, не обращая внимания на воинственно шипевших на него гусаков.
- Ах ты лодырь, спит всю ночь, как батрак. Нет того, чтобы дом посторожить!
Пес завилял хвостом, радостно залаял, потом перемахнул через кур, так что полетели перья, и стал прыгать Ганке на грудь, лизать ей руки.
Волей-неволей пришлось его погладить.
- Не всякий человек так ласку чувствует, как этот пес. Знает, бестия, хозяев!
Она выпрямилась и подняла глаза к седым от изморози крышам, где в эту минуту ласточки, сидевшие рядком на карнизе, мелодично защебетали.
- Петрик! Белый день на дворе! - крикнула она, стуча кулаком в дверь конюшни, и, услышав его бормотанье и лязг отодвигаемого засова, открыла соседнюю дверь в хлев.
Коровы лежали рядом перед яслями.
- Витек! Спит, чучело, как после свадьбы!
Мальчик сразу проснулся, соскочил с нар и стал торопливо натягивать штанишки, виновато бормоча что-то.
- Подбрось коровам сена, пусть поедят перед доением, и сейчас же иди в дом картошку чистить! А Лысуле сена не давай, пусть сама ее кормит, - добавила она резко. Лысуля была корова Ягуси.
- Так она ее кормит, что корова ревмя-ревет и с голоду подстилку жрет.
- Пусть подыхает, не мой убыток! - зло отрезала Ганка.
Витек еще что-то буркнул, но, как только хозяйка вышла, шлепнулся поперек нар, как был, с подтяжкой в руке, чтобы еще хоть пять минут подремать.
А Ганка зашла в овин, где, укрытый соломой, лежал картофель, отобранный для посадки, и заглянула под навес - здесь складывали всякую хозяйственную утварь. Лапа вприпрыжку бежал впереди, каждую минуту отбегая к гусакам и. задирая их. Внимательно осмотрев все и проверив, не случилось ли ночью какой беды (она это делала каждое утро), Ганка направилась к калитке..'Она хотела выйти в поле и взглянуть на озимь.
Уже и солнце встало, огненным вихрем пронизало сады, иней засверкал под его лучами, с деревьев закапало.
- Витек! Ступай доложи этой пани, что завтрак подан! - закричала Ганка.
Ягна очнулась, утерла слезы, причесалась и торопливо пошла на половину Ганки.
Там уже все сидели за столом. Юзька поливала сметаной, прожаренной с луком, картофель в большой миске,от которой шел пар, и все совали в нее ложки, жадно глядя на вкусную еду.
Далее Ганка занималась уборкой по дому, вычесывала и мыла детей, занималась по двору делами, присматривала за свекром, варила обед.
После обеда резали кабана, топтались до глубокой ночи, т.к. сразу же солили мясо и сало, делали колбасы и сосиски.
В дело пошло все мясо, субпродукты, кровь и т.д.
Спать легли глубоко ночью..
А поднялась Ганка снова до рассвета.