Цитаты о Пасхе из классики. Мельников-Печерский. П.И. "В лесах" .Часть 3
Сегодня я хочу показать еще цитаты из произведения Мельникова-Печерского.
Примерно середина 19 века, время начала раскола, старообрядчество.
Чемодан вскрыли. Патап Максимыч вынул сверток и, подавая Аксинье Захаровне, молвил:
- Это тебе, сударыня ты моя Аксинья Захаровна, для Христова праздника… Да смотри, шей скорей, поторапливайся…
Не взденешь этого сарафана в светло воскресенье, и христосоваться не стану.
Стой утреню в этом самом сарафане. Вот тебе сказ…
- Куда мне, старухе, такую одежу носить! - молвила обрадованная Аксинья Захаровна, развертывая кусок толстой,
добротной, темно-коричневой шелковой материи… - Мне бы пора уж на саван готовить.
- Не смей помирать!.. - топнув ногой, весело крикнул Чапурин. - Прежде две дюжины таких сарафанов в клочья износи,
потом помирай, коли хочешь.
- Уж и две дюжины! - улыбаясь, ответила Аксинья Захаровна. - Не многонько ль будет, Максимыч?.. Годы мои тоже немалые!..
- А это вам, красны девицы, - говорил Патап Максимыч, подавая дочерям по свертку с шелковыми материями. - А вот еще подарки… Их теперь только покажу, а дам, как христосоваться станем.
И открыл коробку, где лежали сахарные пасхальные яйца.
Качая головой, Аксинья Захаровна рассматривала их… Вдруг сердито вскрикнула на мужа:
- Выкинь, выкинь!.. Ах ты, старый греховодник!.. Ах ты, окаянный!.. Выбрось сейчас же, да вымой руки-то!.. Ишь каку погань привез?.. Это что?.. Четвероконечный!.. А?.. Не видал?.. Где глаза-то были?.. Чтобы духу его в нашем доме не было…
Еретицкими яйцами христосоваться вздумал!.. Разве можно их в моленну внести?.. Выбрось, сейчас же выкинь на двор!..
Эк обмиршился, эк до чего дошел.
Патап Максимыч не возражал. Нельзя. Исстари повелось по вере бабе порядки блюсти. Он только отшучивался и кончил тем,
что в мелкие крошки раздробил привезенные подарки.
- Ишь, грозная какая у вас мать-та… - шутливо молвил он дочерям. - Ну, прости, Христа ради, Захаровна, не доглядел…
Право слово, не доглядел, - сказал он жене.
- То-то, не доглядел, - ворчала Аксинья Захаровна. - Ты такого, батька, натащишь, что после семеро попов дом-от не пересвятят… Аль не знаешь про Кирьяка преподобного?
- Какого там еще Кирьяка? - зевнул Патап Максимыч - надоедать стала ему благочестивая ругань жены.
- Бысть инок Кириак, - протяжно и с распевом, по обычаю старообрядских чтецов, зачала Аксинья Захаровна, - подвигом добрым подвизался, праведен же бе и благоговеен. И восхоте Пресвятая Богородица в келию к преподобному внити, обаче не вниде. Преподобный же Кириак паде ниц и моли владычицу, да внидет в келию. Она же отвеща ему: «Не могу, старче, к тебе внити, ноне бо еретическая книга в келии твоей лежит…» Видишь ли, безумный ты этакой!.. От книги от одной не вошла Богородица к Кириаку, а ты чего натащил?.. Поди, поди, вымой руки-то!
- Да полно ж тебе! Ведь уж раздробил, чего еще тростить-то? - сказал Патап Максимыч.
- Руки вымой, - настаивала Аксинья Захаровна. - Сейчас мой… При мне - чтоб я видела!.. Настасья! Принеси отцу руки мыть.
Настя принесла умывальник и полотенце. Нечего делать, пришлось Патапу Максимычу смывать с рук великое свое прегрешенье.
Аксинья Захаровна, на радости, что выпал на ее долю час воли и власти, хотела было продолжать свои сказанья, но вошел Алексей.
- Здорово, Алексеюшка, - сказал, здороваясь с ним, Патап Максимыч. - Что?.. Как у нас?.. Все ли благополучно?
- Все, слава Богу, Патап Максимыч, - отвечал приказчик. - Посуду докрасили и по сортам, почитай, всю разобрали. Малости теперь не хватает; нарочно для того в Березовку ездил. Завтра обещались все предоставить. К Страстной зашабашим… Вся работа будет сполна.
До праздника с работой управились… Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили… С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.
В Велику субботу попросился Алексей домой - в Поромово.
Патап Максимыч слегка насупился, но отпустил его.
- А я было так думал, Алексеюшка, что ты у меня в семье праздник-от Господень встретишь.
Ведь я тебя как есть за своего почитаю, - ласково сказал он.
- Тятенька с маменькой беспременно наказывали у них на празднике быть. Родительская воля, Патап Максимыч.
- Так оно, так, - молвил Патап Максимыч.
- Про то ни слова. «Чти отца твоего и матерь твою»
- Господне слово!.. Хвалю, что родителей почитаешь…
За то Господь наградит тебя счастьем и богатством.
Алексей вздохнул.
- Да, Алексеюшка, вот ноне великие дни. В эти дни праздное слово как молвить?.. - продолжал Патап Максимыч.
- По душе скажу: не наградил меня Бог сыном, а если б даровал такого, как ты, денно-нощно благодарил бы я создателя.
Робко взглянул Алексей на Патапа Максимыча, и краска сбежала с лица. Побледнел, как скатерть.
Такой же перед ним стоит, как в тот день, когда Алексей пришел рядиться. Так же светел ликом, таким же добром глаза у него светятся и кажутся Алексею очами родительскими…
Так же любовно, так же заботно глядят на него. Но опять слышится Алексею, шепчет кто-то незнакомый:
«От сего человека погибель твоя». «Вихорево гнездо» не помогло…
- Что ты?.. Аль неможется? - спросил Патап Максимыч.
- В красильне все утро был, угорел, надо быть, - едва внятно ответил Алексей.
- Эх, парень!.. Как же это ты? - заботливо сказал Патап Максимыч.
- Пошел бы да прилег маленько, капусты кочанной к голове-то приложил бы, в уши-то мерзлой клюквы.
- Нет, уж я лучше, если будет ваше позволенье, домой побреду; на морозце угар-то выйдет, - сказал Алексей.
- Ну, как хочешь, - отвечал Патап Максимыч.
- Да неужто тебя пешком пустить?.. Вели буланку запречь, отъезжай. Да теплей одевайся, теперь весна, снег сходит.
Долго ль лихоманку нажить?
- Благодарю покорно, Патап Максимыч, - низко поклонясь, сказал Алексей.
- Уж позвольте мне всю святую у тятеньки пробыть, - молвил Алексей.
- Всю неделю? - угрюмо спросил Патап Максимыч.
- Уж всю неделю позвольте, - отвечал Алексей.
- Ну, неча делать… Прощай, Алексеюшка, - вздохнув, промолвил Патап Максимыч.
- Счастливо оставаться… - низко кланяясь, сказал Алексей.
- Постой маленько, обожди… Я сейчас, - перервал его Патап Максимыч, выходя из горницы.
Алексей стоял, понурив голову. «Как же он ласков, как же милостив, душа так и льнет к нему… А страшно, страшно!..»
Воротился Патап Максимыч. Подойдя к Алексею, сказал:
- Похристосуемся. Завтра ведь не свидимся… Христос воскресе!
- Воистину Христос воскресе! - отвечал Алексей.
Патап Максимыч крепко обнял его и трижды поцеловал, потом дал ему деревянное красное яйцо.
- Будешь дома христосоваться - вскрой - и вспомни про меня, старика.
Слеза блеснула на глазах Патапа Максимыча.
- На празднике-то навести же, - сказал он. - Отцу с матерью кланяйся да молви - приезжали бы к нам попраздновать, познакомились бы мы с Трифоном Михайлычем, потолковали. Умных людей беседу люблю… Хотел завтра, ради великого дня, объявить тебе кое-что, да, видно, уж после…
Ушел Алексей, а Патап Максимыч сел у стола и опустил голову на руки.
Совсем захлопоталась Аксинья Захаровна. Глаз почти не смыкая после длинного «стоянья» Великой субботы, отправленного
в моленной при большом стеченьи богомольцев, целый день в суетах бегала она по дому.
То в стряпущую заглянет, хорошо ль куличи пекутся, то в моленной надо посмотреть, как Евпраксеюшка с Парашей лампады
да иконы чистят, крепко ль вставляют в подсвечники ослопные свечи и достаточно ль чистых горшков для горячих углей и росного ладана они приготовили… Из моленной в боковушу к Насте забежит поглядеть, как она с Матренушкой крашены яйца по блюдам раскладывают. С ранней зари по всему дому беготня, суетня ни на минуту не стихала…
Даже часы Великой субботы Евпраксеюшка одна прочитала. Аксинья Захаровна только и забежала в моленну послушать
паремью с припевом: «Славно бо прославися!..»
Стало смеркаться, все помаленьку успокоилось. Аксинья Захаровна всем была довольна… Везде удача, какой и не чаяла…
В часовне иконы и лампады как жар горят, все выметено, прибрано, вычищено, скамьи коврами накрыты, на длинном столе,
крытом камчатною скатертью, стоят фарфоровые блюда с красными яйцами, с белоснежною пасхой и пышными куличами;
весь пол моленной густо усыпан можжевельником… Одна беда, попа не доспели, придется на такой великий праздник
сиротскую службу отправить… В стряпущей тоже все удалось: пироги не подгорели, юха курячья с шафраном сварилась
на удивленье, солонина с гусиными полотками под чабром вышла отличная, а индюшку рассольную да рябчиков под лимоны
и кума Никитишна не лучше бы, пожалуй, сготовила. Благодушествует хозяюшка…
К светлой заутрене в ярко освещенную моленную Патапа Максимыча столько набралось народа, сколь можно было поместиться
в ней. Не кручинилась Аксинья Захаровна, что свибловский поп накроет их на тайной службе…
Пантелей караульных по задворкам не ставил… В великую ночь Воскресенья Христова всяк человек на молитве…
Придет ли на ум кому мстить в такие часы какому ни есть лютому недругу?..
Чинно, уставно правила пасхальную службу Евпраксеюшка. Стройно пели дочери
Патапа Максимыча с другими девицами канон воскресению. Радостно, весело встретили праздник Христов…
Но Аксинья Захаровна, стоя у образов в новом шелковом сарафане, с раззолоченной свечой в руке, на каждом ирмосе вздыхала, что не привел Господь справить великую службу с «проезжающим священником»…
Примерно середина 19 века, время начала раскола, старообрядчество.
Чемодан вскрыли. Патап Максимыч вынул сверток и, подавая Аксинье Захаровне, молвил:
- Это тебе, сударыня ты моя Аксинья Захаровна, для Христова праздника… Да смотри, шей скорей, поторапливайся…
Не взденешь этого сарафана в светло воскресенье, и христосоваться не стану.
Стой утреню в этом самом сарафане. Вот тебе сказ…
- Куда мне, старухе, такую одежу носить! - молвила обрадованная Аксинья Захаровна, развертывая кусок толстой,
добротной, темно-коричневой шелковой материи… - Мне бы пора уж на саван готовить.
- Не смей помирать!.. - топнув ногой, весело крикнул Чапурин. - Прежде две дюжины таких сарафанов в клочья износи,
потом помирай, коли хочешь.
- Уж и две дюжины! - улыбаясь, ответила Аксинья Захаровна. - Не многонько ль будет, Максимыч?.. Годы мои тоже немалые!..
- А это вам, красны девицы, - говорил Патап Максимыч, подавая дочерям по свертку с шелковыми материями. - А вот еще подарки… Их теперь только покажу, а дам, как христосоваться станем.
И открыл коробку, где лежали сахарные пасхальные яйца.
Качая головой, Аксинья Захаровна рассматривала их… Вдруг сердито вскрикнула на мужа:
- Выкинь, выкинь!.. Ах ты, старый греховодник!.. Ах ты, окаянный!.. Выбрось сейчас же, да вымой руки-то!.. Ишь каку погань привез?.. Это что?.. Четвероконечный!.. А?.. Не видал?.. Где глаза-то были?.. Чтобы духу его в нашем доме не было…
Еретицкими яйцами христосоваться вздумал!.. Разве можно их в моленну внести?.. Выбрось, сейчас же выкинь на двор!..
Эк обмиршился, эк до чего дошел.
Патап Максимыч не возражал. Нельзя. Исстари повелось по вере бабе порядки блюсти. Он только отшучивался и кончил тем,
что в мелкие крошки раздробил привезенные подарки.
- Ишь, грозная какая у вас мать-та… - шутливо молвил он дочерям. - Ну, прости, Христа ради, Захаровна, не доглядел…
Право слово, не доглядел, - сказал он жене.
- То-то, не доглядел, - ворчала Аксинья Захаровна. - Ты такого, батька, натащишь, что после семеро попов дом-от не пересвятят… Аль не знаешь про Кирьяка преподобного?
- Какого там еще Кирьяка? - зевнул Патап Максимыч - надоедать стала ему благочестивая ругань жены.
- Бысть инок Кириак, - протяжно и с распевом, по обычаю старообрядских чтецов, зачала Аксинья Захаровна, - подвигом добрым подвизался, праведен же бе и благоговеен. И восхоте Пресвятая Богородица в келию к преподобному внити, обаче не вниде. Преподобный же Кириак паде ниц и моли владычицу, да внидет в келию. Она же отвеща ему: «Не могу, старче, к тебе внити, ноне бо еретическая книга в келии твоей лежит…» Видишь ли, безумный ты этакой!.. От книги от одной не вошла Богородица к Кириаку, а ты чего натащил?.. Поди, поди, вымой руки-то!
- Да полно ж тебе! Ведь уж раздробил, чего еще тростить-то? - сказал Патап Максимыч.
- Руки вымой, - настаивала Аксинья Захаровна. - Сейчас мой… При мне - чтоб я видела!.. Настасья! Принеси отцу руки мыть.
Настя принесла умывальник и полотенце. Нечего делать, пришлось Патапу Максимычу смывать с рук великое свое прегрешенье.
Аксинья Захаровна, на радости, что выпал на ее долю час воли и власти, хотела было продолжать свои сказанья, но вошел Алексей.
- Здорово, Алексеюшка, - сказал, здороваясь с ним, Патап Максимыч. - Что?.. Как у нас?.. Все ли благополучно?
- Все, слава Богу, Патап Максимыч, - отвечал приказчик. - Посуду докрасили и по сортам, почитай, всю разобрали. Малости теперь не хватает; нарочно для того в Березовку ездил. Завтра обещались все предоставить. К Страстной зашабашим… Вся работа будет сполна.
До праздника с работой управились… Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили… С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.
В Велику субботу попросился Алексей домой - в Поромово.
Патап Максимыч слегка насупился, но отпустил его.
- А я было так думал, Алексеюшка, что ты у меня в семье праздник-от Господень встретишь.
Ведь я тебя как есть за своего почитаю, - ласково сказал он.
- Тятенька с маменькой беспременно наказывали у них на празднике быть. Родительская воля, Патап Максимыч.
- Так оно, так, - молвил Патап Максимыч.
- Про то ни слова. «Чти отца твоего и матерь твою»
- Господне слово!.. Хвалю, что родителей почитаешь…
За то Господь наградит тебя счастьем и богатством.
Алексей вздохнул.
- Да, Алексеюшка, вот ноне великие дни. В эти дни праздное слово как молвить?.. - продолжал Патап Максимыч.
- По душе скажу: не наградил меня Бог сыном, а если б даровал такого, как ты, денно-нощно благодарил бы я создателя.
Робко взглянул Алексей на Патапа Максимыча, и краска сбежала с лица. Побледнел, как скатерть.
Такой же перед ним стоит, как в тот день, когда Алексей пришел рядиться. Так же светел ликом, таким же добром глаза у него светятся и кажутся Алексею очами родительскими…
Так же любовно, так же заботно глядят на него. Но опять слышится Алексею, шепчет кто-то незнакомый:
«От сего человека погибель твоя». «Вихорево гнездо» не помогло…
- Что ты?.. Аль неможется? - спросил Патап Максимыч.
- В красильне все утро был, угорел, надо быть, - едва внятно ответил Алексей.
- Эх, парень!.. Как же это ты? - заботливо сказал Патап Максимыч.
- Пошел бы да прилег маленько, капусты кочанной к голове-то приложил бы, в уши-то мерзлой клюквы.
- Нет, уж я лучше, если будет ваше позволенье, домой побреду; на морозце угар-то выйдет, - сказал Алексей.
- Ну, как хочешь, - отвечал Патап Максимыч.
- Да неужто тебя пешком пустить?.. Вели буланку запречь, отъезжай. Да теплей одевайся, теперь весна, снег сходит.
Долго ль лихоманку нажить?
- Благодарю покорно, Патап Максимыч, - низко поклонясь, сказал Алексей.
- Уж позвольте мне всю святую у тятеньки пробыть, - молвил Алексей.
- Всю неделю? - угрюмо спросил Патап Максимыч.
- Уж всю неделю позвольте, - отвечал Алексей.
- Ну, неча делать… Прощай, Алексеюшка, - вздохнув, промолвил Патап Максимыч.
- Счастливо оставаться… - низко кланяясь, сказал Алексей.
- Постой маленько, обожди… Я сейчас, - перервал его Патап Максимыч, выходя из горницы.
Алексей стоял, понурив голову. «Как же он ласков, как же милостив, душа так и льнет к нему… А страшно, страшно!..»
Воротился Патап Максимыч. Подойдя к Алексею, сказал:
- Похристосуемся. Завтра ведь не свидимся… Христос воскресе!
- Воистину Христос воскресе! - отвечал Алексей.
Патап Максимыч крепко обнял его и трижды поцеловал, потом дал ему деревянное красное яйцо.
- Будешь дома христосоваться - вскрой - и вспомни про меня, старика.
Слеза блеснула на глазах Патапа Максимыча.
- На празднике-то навести же, - сказал он. - Отцу с матерью кланяйся да молви - приезжали бы к нам попраздновать, познакомились бы мы с Трифоном Михайлычем, потолковали. Умных людей беседу люблю… Хотел завтра, ради великого дня, объявить тебе кое-что, да, видно, уж после…
Ушел Алексей, а Патап Максимыч сел у стола и опустил голову на руки.
Совсем захлопоталась Аксинья Захаровна. Глаз почти не смыкая после длинного «стоянья» Великой субботы, отправленного
в моленной при большом стеченьи богомольцев, целый день в суетах бегала она по дому.
То в стряпущую заглянет, хорошо ль куличи пекутся, то в моленной надо посмотреть, как Евпраксеюшка с Парашей лампады
да иконы чистят, крепко ль вставляют в подсвечники ослопные свечи и достаточно ль чистых горшков для горячих углей и росного ладана они приготовили… Из моленной в боковушу к Насте забежит поглядеть, как она с Матренушкой крашены яйца по блюдам раскладывают. С ранней зари по всему дому беготня, суетня ни на минуту не стихала…
Даже часы Великой субботы Евпраксеюшка одна прочитала. Аксинья Захаровна только и забежала в моленну послушать
паремью с припевом: «Славно бо прославися!..»
Стало смеркаться, все помаленьку успокоилось. Аксинья Захаровна всем была довольна… Везде удача, какой и не чаяла…
В часовне иконы и лампады как жар горят, все выметено, прибрано, вычищено, скамьи коврами накрыты, на длинном столе,
крытом камчатною скатертью, стоят фарфоровые блюда с красными яйцами, с белоснежною пасхой и пышными куличами;
весь пол моленной густо усыпан можжевельником… Одна беда, попа не доспели, придется на такой великий праздник
сиротскую службу отправить… В стряпущей тоже все удалось: пироги не подгорели, юха курячья с шафраном сварилась
на удивленье, солонина с гусиными полотками под чабром вышла отличная, а индюшку рассольную да рябчиков под лимоны
и кума Никитишна не лучше бы, пожалуй, сготовила. Благодушествует хозяюшка…
К светлой заутрене в ярко освещенную моленную Патапа Максимыча столько набралось народа, сколь можно было поместиться
в ней. Не кручинилась Аксинья Захаровна, что свибловский поп накроет их на тайной службе…
Пантелей караульных по задворкам не ставил… В великую ночь Воскресенья Христова всяк человек на молитве…
Придет ли на ум кому мстить в такие часы какому ни есть лютому недругу?..
Чинно, уставно правила пасхальную службу Евпраксеюшка. Стройно пели дочери
Патапа Максимыча с другими девицами канон воскресению. Радостно, весело встретили праздник Христов…
Но Аксинья Захаровна, стоя у образов в новом шелковом сарафане, с раззолоченной свечой в руке, на каждом ирмосе вздыхала, что не привел Господь справить великую службу с «проезжающим священником»…