Миша, не надо
Я очень тихий человек. Незаметный. Хотел бы я опечататься и написать «незаменимый», но незаменимых сталинов у нас нету. И я тем более незаметнее, что сижу за огромным, покрывающим все, монитором в самом углу рабочей комнаты. Был бы я зайцем, торчали бы два седых уха, но я не он и уши не торчат. Я живу и работаю в своем маленьком мирке, в своей крохотной цивилизации. Тут есть все - кружка с мочаем, зарядка зеленых пальчиков, две книжки, которые я никогда не прочту, блокнот с утенком в шляпе детектива, отличный полумиллиметровый роллер и семьдесят стотинок двумя монетами. А большего современному человеку с монитором и доступом к порносайтам с новостями не надо. Ручка с морескином уже лишние.
Место, где я прячусь в углу, находится под крышей желтого дома Жеки Карловича Томазини по улице Ришельевской. Здесь - коворкинг, место тружьбы всего молодого, активного, аймачного и макбучного. Всего стартаперного, оутсорсерного, питчевого, латешного. Люди тут занимаются делом, тыкают в клавиши макэйров, елозят стилусами по вакомам, прикладают к ухам айфоны, глотают кофе в глóтки и закусывают его соломкой фабрики «кыйивхлиб».
И вот я, старпёр посреди стартаперов, сижу и вглядываюсь в вечность фейсбука, кручу ручку ютуба, прокрастинирую в стиме, щурюсь на солнышко из окна. За окном - двор-колодец, известный в остальном мире, кроме Питера, как «типичный одесский дворик»: усталые балкончики с кирпичами на руберойдах крыш, немного клетчатого белья полощится на веревке, акация, зеленый заборчик, три окна торчат в зеленой стене, остальное все обычное, желтое, местное - вкусная, но обветренная, пироженка с вишнями наших айти-жоп на самом верху. Ням-ням. Выше только кошки.
В тот день было особенно тихо, спокойно, умиротворенно. Негромкий говор, шорох клавиш, оптимизм висел в воздухе прозрачными пылинками, ничто не отвлекало от добра, ничто не предвещало беды.
Вдруг, тихо, из дальних каких-то окраин мира, послышался полный воскового драматизма голос. Сперва на грани слышимого, словно комарик пробасил в кастрюле, потом громче, более похоже на человеческое:
- Миша! Не надо! Не надо, Миша, слышишь!
Я встрепенулся курочкой рябой и навострил правое ухо. Я попытался просканировать пространство летучей мышью. Я подузил глаза. Я насторожился. Слишком много надрыва было в нем, в этом взывающим к неизвестному Мише, голосе. Вряд ли друг просил друга не молоть ему американу вместо капучины. Не могла речь идти, казалось, и про одежду, мол, чувак, не стоит надевать кроксы, есть же мартинсы. Тут было что-то иное, нечто важное. Конфликт должен был быть глубже. Вопрос должен был стоять о жизни и смерти. И чтоб я больше не сомневался, голос продолжил:
- Миша, слышишь! Не стреляй! Не надо!
И опять с надрывом, с болью, кто-то, видимо, очень сильно не хотел, чтоб в него стреляли. Не хотел и я, потому немного отъехал на кресле от окна. Мозг со скоростью i7 принялся анализировать. Вариантов было два: горячие одесские парни, возможно, не поделили во дворе книгу рецептов болгарской кухни, и второй вариант, более парижский, шарлиебдошнее вариант: на коворкинг, сюда, в креакловое гнездо, ворвались непримиримые парни в балаклавах с укороченными семьсят четвертыми аками, с арабской вязью в глазах и тяжелыми кроваво-бурячными мыслями. И там, в этих глазах цвета жирной сдыхающей осенней луны светилась ненависть ко всему новому, живому и свежему, к насмешливому комментарию в твиттере, к вязаному в олешик свитерку, к желтым штиблетам и силиконовым наушникам-вкладшам. И какой-то последний герой, охранник с незаряженным макаровым в кобуре и шариком пузика в ремне, стоит между нами и свинцовой смертью. Он держит руки перед собой и мантрует это свое «не-стреляй-миша-не-стреляй-слышишь», ведь макаров его не заряжен, да и вообще никакого, между нами, макарова, нет, а есть огурец в бумажке бесплатной газеты. Откуда этот герой-стена знает по имени солдата Аллаха, мозг не подсказал, он был занят, ведь опять, словно в подтверждение моих мыслей, откуда то со стороны ресепшена, донеслось:
- Миша, не надо, не надо, я прошу!
Да так жалостно, так безысходно дребезжал этот голосок, что было понятно, Миша будет, Мишу не уговорить, голос через-пару-секунд-трупа это был, воздушного, эфирного уже существа. Душа там цеплялась за последние гланды и дрожала перед морозной вечностью. Стало сперва крайне неуютно, а затем слишком страшно. Мозг с точностью арчикада вырисовал план помещения - в центре, напротив входа - громадная плита ресепшена в свете круглого окна, там один или два человека, им уже не помочь. По правую руку от лифта - гардеробная, по левую - туалет. В его кабинках легко спрятаться, но еще легче найтиться. Налево - кофепоинт, направо - опенспейс, столы для работы, сцена и, за серой плотной двойной занавесью, проем в нашу комнату. В пещеру аладины проем, вход в чертоги монтекристы, незаметный со стороны симсим. И сразу я, левым виском к входу, в своем этом меленьком мире, в своей этой пятой цивилизации. Я не успею перднуть, как кровь, в перемешку с желе мозгов, брыскнет на бесполезные, теперь уже вдвойне, книги. Тело рефлекторно желало прятаться, при этом, почему то, окаменев. Включилась программа мимикрии из анекдота про чапаева, но было ясно, сегодня она не сработает.
- Миша, не стреляй, не надо, тут все свои, - прощально и безвольно раздалось из-за цементной портьеры. Терпеть неизвестность больше не было сил, я взял полумиллиметровый роллер, встал и пошел. Одернул портьеру. Я сделал шаг. На говне или с говном! Сердце разогнало вонючий адреналиновый коктейль по трубам жил, губы намертво слились в тонкую линию, мелко задергался левый глаз, в голове стало горячо. Пришло время расставить все точки над «Жи».
…За столами, не поднимая голов, сидело три или четыре человека. На ресепшене тоже кто-то виднелся, и тоже с опущенной башкой. Одни шары макушек и тишина, опасная, ватная, тучная. Воинов ислама на первый взгляд видно не было. Ни воинов Ислама, ни каменщиков Христа, ни опездолочей Буды. Не было их и на второй с третьим взоры. На четвертый взгляд обстановка не отличалась от обыденной. Голоса про Мишу также не слышались, и тоже ни на первый, ни на второй, ни на третьих вслух. Внутренний герой сдулся и уступил место внешнему ссыкуну, хоть бы в моей трюмной команде это одна сущность, ссыкло всегда бежит вперед с саблей в трусливой лапке, а смельчак смеленько выглядывает из-за угла. И слава богу, сказали они мне, не время для героев. Иди прячься в туалет, иди, неси нас в пахнущую хлором с ссаками безопасность. И я пошел и я понес. Там, в безопасности, я выглянул в окно и послушал прохладный хлопот крыл и далекий скрип порта. Про Мишу ничего не умоляло, никто не дрожал перед неизбежным, ни просьбы, ни выстрела, ни хрипа, ни свиста. Я, не снимая портков, сил на унитаз и мысленно закурил. Скорость дум утеряла свой бег, кровь отхлынула от морды, линия губ разъединилась. Я умылся и вытер морду тремя бумажными полотенцами, потом шею - двумя. Вышел и подошел к первой неподнятой голове.
- А что это, - безприлично сразу перешел я к делу, - тут у вас за звуки странные?
- Какие звуки? - не понял сразу кто-то не поднимая глаз от черных на серебре клавиш.
- Да такие, словно просят Мишу не стрелять, - я сразу почувствовал себя голым и глупым.
- А-а! - собеседник и не подумал тыкать в меня смешливым пальцем, но мотнул рукой в неопределенность пространства, - так это вон там дядя для кино озвучку делает.
Я размыленно повел глазами, но ничего не увидел. А между тем оно все было, и озвучка, и дядя, и кино, и Миша, и мантра «не-стреляй-тут-все-свои». Но не здесь, и не сейчас. Не во дворе осеннего города, а внутри цифр, бит и байтов, в коробке стиваджобса тогда, и в ютюбе теперь, вот тут, в конце, перед титрами:
https://www.youtube.com/watch?v=oCq3K37lz1U&feature=youtu.be