Роль безмолвного созерцания в духовной опеке умирающих
Священник Первого московского хосписа, Отец Христофор Хилл (Великобритания):
Роль безмолвного созерцания в духовной опеке умирающих
Добровольцы хосписа (в особенности те, кто пришел для служения в хосписе по религиозным мотивам) часто задают мне один вопрос: «Что мне говорить умирающему?» Мой ответ, основанный на пятилетнем опыте хосписного служения, прост и неожидан: «Ничего не говорить!».
Молчать, созерцать. Восточная Православная Церковь придает огромное значение роли безмолвия в духовной жизни христианина. Действительно, практика молчаливой молитвы сердца развилась в XIV-ом веке в богословское направление «исихазм» (от греческого «исихия», что означает «молчание», «тишина»). Позже оно распространилось среди монашеских общин на Св. Горе Афон и на христианском Востоке. Именно исихасты выделяли первенство безмолвия над устной речью. Есть предание, согласно которому братия одного монастыря просили Св. Памву произнесли торжественную речь гостю-архиепископу, на что тот ответил: «Если его не учит мое молчание, его не учат и мои слова».
Все это может показаться несколько далеким от хосписной практики, но, мне кажется, что из принципа безмолвного созерцания можно извлечь полезные уроки, особенно тем, кто пришел в хоспис из религиозных побуждений. «Обилие всевозможной информации в современном мире захлестнуло человека, оно вызвало безразличное, легкомысленное отношение к слову, как к устному, так и печатному. Поэтому, самым мощным, самым убедительным сегодня становится безмолвный голос образа» (Архимандрит Зенон).
Существует английская поговорка «картина рисует тысячу слов», и это особенно относится к духовным образам. Образы находятся в центре культуры и богослужения Православной Церкви. Греческое слово «икона» означает «образ» с множеством связей, относящихся не только к изобразительному искусству. Основной же иконой Церкви является не изображение какого-либо святого, а сам человек, созданный по образу и подобию Бога, икона Бога. Как жаль, что те почести и поклонение, воздаваемые церковным иконам, мы не воздаем иконам живым, то есть людям, особенно в условиях хосписа! К иконам следует подходить в духе безмолвного созерцания; так должно быть и в отношении к пациенту хосписа. Слова часто теряют смысл, даже если их правильно употребляют.
Однако это не означает, что в духовной практике надо поощрять пассивность. Часто обсуждаемое противопоставление созерцательного и активного подхода мне представляется надуманным. Нельзя строго разделить человеческий род на эти две категории. В Евангелии от Луки есть известный рассказ о деятельном служении Марфы и созерцательном Марии (Лк. 10:38-42, 11:27-28). Я бы сказал, что было бы полезно рассматривать Марфу и Марию как символ двух сосуществующих сторон человека, одна уступающая другой в необходимый момент жизни. Конечно, наше безмолвие, обход палат с почтительным молчанием, это и есть наша деятельность, только она не в словах. «Стяжай дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся», - сказал св. Серафим Саровский. Это высказывание было воплощено в жизнь и деятельность Великой Княгини св. Елизаветы Федоровны, основательницы прототипа современного российского хосписа - Марфо-Мариинской обители.
Люди с религиозными взглядами часто думают, что хоспис это место для «миссии». Это неверно. Под словом «миссия» можно понимать и пропаганду христианства, то есть выражение определенных понятий и идей посредством слов. Главное слово здесь всё же «служение», а не «миссия». Один образ заботливого и любящего человека уже может облегчить страдания умирающего. Увы, страдания можно усилить непрошенными (хотя и искренними) разговорами, цель которых обратить, но не утешить.
В связи с этим важно учесть следующее:
1. Часто становится ясно, что «миссия» необходима этому самому «миссионеру», а не пациенту. Следовательно, работник хосписа преследует свои личные психологические интересы вместо оказания реальной помощи пациенту. (Кстати сказать, такой соблазн подстерегает каждого, кто осознает призвание в каком-либо деле, не обязательно религиозном). Кому нужно духовное обращение пациента, Богу или «миссионеру»? Уверен, что не Богу, потому что «Бог совершенно не нуждается в почитании как в богослужебной повинности человека. Он уже почтен тем, что человек имеет жизнь, что Его Божественная Слава дает человеку участвовать в полноте Его жизни. Или, как красноречиво выразил это Св. Ириней Лионский, «Славой Божией является живущий человек, а жизнь человека есть умозрение Бога"».
2. «Миссия» в отрицательном смысле также подразумевает употребление слов. Я уже упомянул о том, как много слов обесценены современной культурой. Если работник хосписа или даже священник хотят что-либо сказать, пусть они скажут это безмолвно своим примером или делом. Все в духовной жизни хосписа: часовня, как поются или читаются молитвы, даже облачение священника и его помощников должны нести отпечаток Божественной красоты. Вот почему я настаиваю на простоте и некоторой строгости богослужения в часовне хосписа или в палатах. Священнические облачения самого простого покроя и спокойных тонов. Так же и литургические сосуды и пение. Так же и иконы, украшающие часовню. Нам повезло, что эти иконы написаны величайшим из живущих иконописцев архимандритом Зиноном. Это такие иконы, которые в духе свободы призывают нас к безмолвному созерцанию их образов. В таком духе безмолвного почитания следует подходить к своим пациентам и работникам хосписа.
Есть огромная разница между человеком религиозным и христианином. Осмелюсь сказать, что первое может стать помехой последнему! Такая религиозность может означать даже некоторый инфантильный эгоизм: «Что Я могу сказать или сделать?», при этом ударение падает на «Я». Настоящий христианин, напротив, скажет «ты», а не «я». ( Только безгласная проповедь может принести больше плодов).
Люди умирающие так и есть люди, хотя бы в тяжелейшем положении, однако, они точно так же чувствуют и переживают, как и прежде, до установленного диагноза. Настоящая духовная опека умирающих заключается как раз в том, чтобы откликнуться на страдания пациента христианской любовью. Если умирающему необходимы чашка чая или одеяло, их и надо дать, а не занудную проповедь о Боге или Церкви. Это особенно ясно мы видим в Господней притче о Последнем Суде. В словах Христа, «Я был странником, и вы приняли Меня; ... был болен, и вы посетили Меня" (Мф. 25:35-35) мы слышим взывание пациентов хосписа. С другой стороны, если пациент хочет молиться, отведите его в часовню или позовите священника. Повторю, лучшей формой христианского свидетельства в наше время и особенно в хосписе будет жизнь по евангельским идеалам.
В заключение хотелось бы привести тот совет, что несколько лет назад дал мне, недавно рукоположенному священнику, владыка Антоний (Блум), возглавляющий Сурожскую епархию в Великобритании. «Священник, - сказал владыка, (а его слова относятся ко всем, кто считает себя христианами) - должен стать иконой Христа. Он должен стать столь прозрачным, что Божья любовь смогла бы светиться через него. А если у него это не получается, то он никакая не икона, а раскрашенная дубина!».
Роль безмолвного созерцания в духовной опеке умирающих
Добровольцы хосписа (в особенности те, кто пришел для служения в хосписе по религиозным мотивам) часто задают мне один вопрос: «Что мне говорить умирающему?» Мой ответ, основанный на пятилетнем опыте хосписного служения, прост и неожидан: «Ничего не говорить!».
Молчать, созерцать. Восточная Православная Церковь придает огромное значение роли безмолвия в духовной жизни христианина. Действительно, практика молчаливой молитвы сердца развилась в XIV-ом веке в богословское направление «исихазм» (от греческого «исихия», что означает «молчание», «тишина»). Позже оно распространилось среди монашеских общин на Св. Горе Афон и на христианском Востоке. Именно исихасты выделяли первенство безмолвия над устной речью. Есть предание, согласно которому братия одного монастыря просили Св. Памву произнесли торжественную речь гостю-архиепископу, на что тот ответил: «Если его не учит мое молчание, его не учат и мои слова».
Все это может показаться несколько далеким от хосписной практики, но, мне кажется, что из принципа безмолвного созерцания можно извлечь полезные уроки, особенно тем, кто пришел в хоспис из религиозных побуждений. «Обилие всевозможной информации в современном мире захлестнуло человека, оно вызвало безразличное, легкомысленное отношение к слову, как к устному, так и печатному. Поэтому, самым мощным, самым убедительным сегодня становится безмолвный голос образа» (Архимандрит Зенон).
Существует английская поговорка «картина рисует тысячу слов», и это особенно относится к духовным образам. Образы находятся в центре культуры и богослужения Православной Церкви. Греческое слово «икона» означает «образ» с множеством связей, относящихся не только к изобразительному искусству. Основной же иконой Церкви является не изображение какого-либо святого, а сам человек, созданный по образу и подобию Бога, икона Бога. Как жаль, что те почести и поклонение, воздаваемые церковным иконам, мы не воздаем иконам живым, то есть людям, особенно в условиях хосписа! К иконам следует подходить в духе безмолвного созерцания; так должно быть и в отношении к пациенту хосписа. Слова часто теряют смысл, даже если их правильно употребляют.
Однако это не означает, что в духовной практике надо поощрять пассивность. Часто обсуждаемое противопоставление созерцательного и активного подхода мне представляется надуманным. Нельзя строго разделить человеческий род на эти две категории. В Евангелии от Луки есть известный рассказ о деятельном служении Марфы и созерцательном Марии (Лк. 10:38-42, 11:27-28). Я бы сказал, что было бы полезно рассматривать Марфу и Марию как символ двух сосуществующих сторон человека, одна уступающая другой в необходимый момент жизни. Конечно, наше безмолвие, обход палат с почтительным молчанием, это и есть наша деятельность, только она не в словах. «Стяжай дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся», - сказал св. Серафим Саровский. Это высказывание было воплощено в жизнь и деятельность Великой Княгини св. Елизаветы Федоровны, основательницы прототипа современного российского хосписа - Марфо-Мариинской обители.
Люди с религиозными взглядами часто думают, что хоспис это место для «миссии». Это неверно. Под словом «миссия» можно понимать и пропаганду христианства, то есть выражение определенных понятий и идей посредством слов. Главное слово здесь всё же «служение», а не «миссия». Один образ заботливого и любящего человека уже может облегчить страдания умирающего. Увы, страдания можно усилить непрошенными (хотя и искренними) разговорами, цель которых обратить, но не утешить.
В связи с этим важно учесть следующее:
1. Часто становится ясно, что «миссия» необходима этому самому «миссионеру», а не пациенту. Следовательно, работник хосписа преследует свои личные психологические интересы вместо оказания реальной помощи пациенту. (Кстати сказать, такой соблазн подстерегает каждого, кто осознает призвание в каком-либо деле, не обязательно религиозном). Кому нужно духовное обращение пациента, Богу или «миссионеру»? Уверен, что не Богу, потому что «Бог совершенно не нуждается в почитании как в богослужебной повинности человека. Он уже почтен тем, что человек имеет жизнь, что Его Божественная Слава дает человеку участвовать в полноте Его жизни. Или, как красноречиво выразил это Св. Ириней Лионский, «Славой Божией является живущий человек, а жизнь человека есть умозрение Бога"».
2. «Миссия» в отрицательном смысле также подразумевает употребление слов. Я уже упомянул о том, как много слов обесценены современной культурой. Если работник хосписа или даже священник хотят что-либо сказать, пусть они скажут это безмолвно своим примером или делом. Все в духовной жизни хосписа: часовня, как поются или читаются молитвы, даже облачение священника и его помощников должны нести отпечаток Божественной красоты. Вот почему я настаиваю на простоте и некоторой строгости богослужения в часовне хосписа или в палатах. Священнические облачения самого простого покроя и спокойных тонов. Так же и литургические сосуды и пение. Так же и иконы, украшающие часовню. Нам повезло, что эти иконы написаны величайшим из живущих иконописцев архимандритом Зиноном. Это такие иконы, которые в духе свободы призывают нас к безмолвному созерцанию их образов. В таком духе безмолвного почитания следует подходить к своим пациентам и работникам хосписа.
Есть огромная разница между человеком религиозным и христианином. Осмелюсь сказать, что первое может стать помехой последнему! Такая религиозность может означать даже некоторый инфантильный эгоизм: «Что Я могу сказать или сделать?», при этом ударение падает на «Я». Настоящий христианин, напротив, скажет «ты», а не «я». ( Только безгласная проповедь может принести больше плодов).
Люди умирающие так и есть люди, хотя бы в тяжелейшем положении, однако, они точно так же чувствуют и переживают, как и прежде, до установленного диагноза. Настоящая духовная опека умирающих заключается как раз в том, чтобы откликнуться на страдания пациента христианской любовью. Если умирающему необходимы чашка чая или одеяло, их и надо дать, а не занудную проповедь о Боге или Церкви. Это особенно ясно мы видим в Господней притче о Последнем Суде. В словах Христа, «Я был странником, и вы приняли Меня; ... был болен, и вы посетили Меня" (Мф. 25:35-35) мы слышим взывание пациентов хосписа. С другой стороны, если пациент хочет молиться, отведите его в часовню или позовите священника. Повторю, лучшей формой христианского свидетельства в наше время и особенно в хосписе будет жизнь по евангельским идеалам.
В заключение хотелось бы привести тот совет, что несколько лет назад дал мне, недавно рукоположенному священнику, владыка Антоний (Блум), возглавляющий Сурожскую епархию в Великобритании. «Священник, - сказал владыка, (а его слова относятся ко всем, кто считает себя христианами) - должен стать иконой Христа. Он должен стать столь прозрачным, что Божья любовь смогла бы светиться через него. А если у него это не получается, то он никакая не икона, а раскрашенная дубина!».