Миф о Кибеле в изложении Д. Мережковского.
Раз уж мы решили "познать" Кибелу настолько глубоко, насколько нам позволяет наша мужская склонность к "познанию", нельзя пройти мимо гениальных исследований Дмитрия Мережковского.
Приведём отрывок из его книги "Тайна Запада: Атлантида - Европа".
"Очень поздний христианский писатель Арнобий заимствует незапамятно-древний, может быть, фриго-хеттейский, миф о первом, двуполом Адаме-Агдистис, Agdistis или Agdestis, y Тимофея, из рода Елевзинских жрецов, Евмолпидов, жившего в Египте, при Птоломее I (IV-III век до Р. X.), языческого пророка и теолога, - можно бы сказать, «апостола Павла» всемирной эллинистической религии, сначала предвестницы, а потом и опаснейшей соперницы христианства. «Аттисов миф, - сообщает Арнобий, - извлёк Тимофей из сокровенных книг и сокровеннейших мистерий древности; ex reconditis antiquitatum libris et ex intimis mysteriis» (Arnob., adv. nation., V, 5-7. - Umb. Fracassini, II misticismo greco e il christianismo, 1922, p. 124).
Надо помнить, что для христианина Арнобия этот языческий миф - сатанинский соблазн, и что он искажает и огрубляет его, может быть, нарочно, так что изложение его относится к древнему мифу-мистерии, может быть, так же как лубочная картинка к подлиннику великого мастера или «апокриф к Евангелию», сказали бы неверующие. Но и сквозь новую, глуповатую лёгкость Арнобия чувствуется мудрая тяжесть древнего мифа, подобная тяжести вещего бреда: точно в землетрясении сдвигаются и громоздятся циклопические глыбы гранита.
«К Матери богов (Кибеле), уснувшей на склоне горы Агдос, воспылал кровосмесительною похотью Зевс (сын Кибелы), но, после долгого с нею боренья, не мог желанного достичь и, побеждённый наконец, излил семя на камень. Камень зачал, и родился от него Агдестис», Agdestis - Agdos-Attis: имя двойное двойного существа, мужеженского.
«Сила его была неукротима, жестокосердие люто и вожделение к обоим полам неистово, furialis libido ex utroque sexu. И начало оно всё разрушать, ни людей, ни богов не страшась и думая, что нет никого ни на земле, ни на небе сильнее, чем оно» (Arnob., l. c. - Hepding, 37).
«И боги устрашились», - добавляет Павзаний Арнобия (Pausen., VII, 17). Тот же страх внушают богам андрогины Платона: «Крепки и могучи были тела их, велика отвага; это вселило в них дерзкое желание - (hybris атлантов) - взойти на небо и сразиться с богами». Тот же страх внушает элогимам Адам, после вкушения от Древа Познания: «Вот, Адам стал, как один из Нас; и теперь, как бы не простёр он руки своей, и не взял также от Древа Жизни, и не стал жить вечно» (Быт. 3, 22). Тот же страх внушает древнемексиканским богам первый человек: «Боги испугались, что сотворили человека слишком совершенным, и наложили на дух его облако - лицо», смертное лицо Адама (Donelly, 169).
Кажется, ясно, что все эти четыре мифа - древних мексиканцев, Платона, Моисея и Арнобия - восходят к одному источнику - вечно-возвратному сну человечества - свету чуть брезжущему, как сквозь тусклое стекло или скважину, из ночного сознания в дневное, - может быть, из того мира в этот.
Что такое Агдистис?
Космос не однажды устроен, а всегда устрояется Логосом: «Отец Мой делает доныне, и Я делаю». Это вечное миротворение уподобляется в мистериях зачатию: Бог Отец, сочетаясь с Матерью - Материей, - первою Кибелой Аттисова мифа, довременною (будет и вторая, во времени), оплодотворяет её семенем Логоса (поздние стоики заимствуют учение о Семени-Логосе у древнейших орфиков, может быть, через Гераклита: «Логос прежде был, чем стать земле» (Heracl., fragm. 31.)). Но духу - материя, Логосу хаос противится; дух борется с веществом и побеждает его постепенно, в развитии, «эволюции» космоса. Логос иногда изнемогает в этих любовных борениях, «не достигая желанного», и семя его, не проникнув в глубину материи - «скалы Агдос» в мифе, остаётся на её поверхности. Вот почему в устрояемом космосе есть тёмные части, как бы нерастворённые сгустки Хаоса, выкидыши Логоса. Агдистис - один из них.
Он двупол, потому что, как мы уже видели в мистериях андрогинных Камней, Бэтилей, самое строение материи - «двуполое», или, говоря языком наших физических гипотез: то, что нам кажется материей, есть взаимодействие непротяжённых точек - электронов, заряженных полярными силами, как бы мужскою, деятельною, - отталкивания и как бы женскою, страдательною, - притяжения. Эта первичная двуполость Материи, хотя и отражает двуполость божественную - Отца и Духа-Матери - как чёрная вода колодца отражает и днём звёздное небо, - сама в себе остаётся демоничною, буйною, всё вокруг себя и себя самоё разрушающею силою - нерастворимейшим, в глубинах Пола, сгустком Хаоса.
Внутренний смысл Агдос-Аттиса таков; внешний же вид его неясен: миф, как будто не смея заглянуть в лицо страшилища, знает только, что оно человекоподобное, двуполое. Но, судя по Платонову мифу об андрогинах, совершенно-круглых сферах, вращающихся, как солнца или наши монады-электроны, или семенные тельца-шарики, - Андрогин Агдистис - такая же сфера, нечто подобное той «круглой молнии» сильнейших гроз, - в грозе сочетается Зевс Громовержец с Матерью Землёй, Кибелой, - молнии, порхающей, как бы ищущей места, где бы упасть, чтобы взорваться всесокрушающим взрывом. Кто посмел бы или только успел бы вглядеться в прозрачное, ослепительно-двуцветным огнём, то красным, как пламя ада, то голубым, как небо, отливающее сердце этого молнийного шара, тот, может быть, увидел бы в нём два детских личика, два голых тельца - Адама и Евы, сплетшихся так, что не различить, где мужское, где женское; два - одно: Агдос-Аттис - Агдистис.
Всё это происходит ещё не здесь, на земле, во времени, а где-то в иных мирах, в каком-то миге вечности, и только что перешло бы оттуда сюда, упало бы с неба на землю молнией, как уничтожило бы мир, испепелило бы его огнём Конца, потому что во всяком живом существе и даже в атоме есть Агдистис - нерастворённый сгусток хаоса, всегда готовый ответить взрывом на взрыв, именно здесь, в незастывающей лаве Пола, больше, чем где-либо.
Этого-то боги и страшатся и, чтобы укротить гиганта (миф, надо помнить, видя в нём только человекоподобного, так и изображает его в дальнейшем рассказе), прибегают к помощи Вакха-Либера, Освободителя, - того же Аттиса, но ещё не рождённого в мир, а сущего в лоне Отца: «Дионис есть Аттис», по Клименту.
Выследив, куда чудовище ходит на водопой, Вакх превращает воду в вино. Агдистис пьёт, пьянеет и «засыпает крепким сном» (таким же, какой наводит Бог на Адама, чтобы вынуть из ребра его Еву). И вот как над сонным титаном ухитрился Вакх: «Сплетши петлю из волос, привязал одним концом к пяте его, а другим к стыду, aidoion. Когда же тот, протрезвившись, внезапно вскочил и, разогнув ноги, натянул петлю, - острый волос, как ножом, отрезал ему стыд» (Arnob., V, 6. - Alfr. Loisy, Les mysteres des paiens et le mystere chretien, 1919, p. 96. - Fracassini, 125).
В мифе Платона Зевс рассекает андрогинов на мужчин и женщин молнией, «подобно тому, как яйца, когда солят их впрок, разрезают на две равных половины волосом».
Волос этот - миг рождения, молния времени, в вечности - разделяет надвое не только внутреннюю сферу Агдистис на мужскую и женскую, но и внешнюю сферу космоса - на земную и небесную, здешний мир и нездешний. Действие мистерии сходит отныне с неба на землю, как бы из верхнего яруса в нижний: вместе с земным человеком рождается и мир земной.
Еву извлекают Элогимы, должно быть, тоже «разрезом», из ребра - в подлиннике «стороны» - женской половины, женского пола Адамова; здесь же, наоборот: Вакх извлекает Аттиса из мужского пола Агдистис. Там жена от мужа - царство Отца, патриархат, мужевластие в истории; здесь царство Матери, матриархат, женовластие в преистории - в том, что миф Платона назовёт «Атлантидой».
Райское Дерево Жизни, всё в розовом цвету миндаля, с благоуханьем вечной весны - любви нездешней, выросло из земли, напоённой кровью Агдистис. Мимо проходила дочь речного бога Сангария, Нимфа Нана или Мама, сорвала цветущую ветку с дерева и положила себе за пазуху; ветка исчезла, а нимфа понесла и родила младенца Аттиса. Брошенный матерью в поле, он вскормлен козою и, выросши, сделался юношей, прекрасным, как бог. Агдистис-жена - после оскопления, вторая, земная Кибела, - полюбила его и хотела сочетаться с ним. Но родичи, сосватав его за царевнину дочь, отослали в город Пессинунт во Фригии. В царских чертогах шёл брачный пир, когда внезапно появилась, среди пирующих, Агдистис, и все обезумели от ужаса: как бы разразилась над ними, в сильнейшей грозе, «круглая молния» - сгусток древнего, уже богами, но ещё не людьми, укрощённого Хаоса. И внешнему взрыву ответил внутренний, хаос человеческий - стихийному. Царь, невестин отец, оскопился ножом; ножницами обе груди срезала себе невеста (первая «Амазонка»; a-mazon, значит «безгрудая»: правую грудь Амазонки выжигали себе огнём, чтобы не мешала натягивать лук). Аттис бежал в лес, где тоже оскопился. «Вот тебе, Агдистис, то, чем причинила ты столько безумств и злодейств!» - воскликнул, кидая свой отрезанный стыд к ногам Адрастейи, Неумолимой, - Агдистис, и умер, истекая кровью (Pausan., VII, 17. - Arnob., V, 7. - Fracassini, 125. - Arnob., V, 7).
Так, по одному сказанию, а по другому боги превратили Аттиса в вечнозелёное Дерево Жизни - ель, сосну или кедр («в цвете кедра будет сердце моё», - говорит, умирая, оскоплённый Озирис-Бата), а из крови его выросли фиалки, наполнившие мир благоуханием вечной весны - любви нездешней. Fluore de sanguinis viola flos nascitur (Arnob., V, 8-9. - Hepding, 40).
И ещё по другому сказанию о ханаанском Эшмуне-Аттисе: мёртвое тело его обнимает и согревает Агдистис-Кибела, мать и возлюбленная вместе: «ризой своей облекала его отрезанный стыд, veste velaret et tegeret», по Тимофею Арнобию (Damasc. aр. Phot., Biblioth., 242. - Fr. Lenormant. Cabiri, 773. - Arnob., V, 14. - Graillot, 297).
Что это значит, объясняет пророк Иезекииль. «Ты взяла уборы свои из золота и серебра Моего, и сделала себе мужские знаки из них и блудодействовала с ними, и подымала одежды свои, и покрывала их», - говорит Господь дщерям Сиона, поклонницам Таммуза-Аттиса (Иез. 16, 17-18. - Movers, 595).
Ещё нагляднее объясняют это два египетских изображения: одно - в Абидосском храме фараона Сэти I, на Озирисовой, из чёрного базальта, гробнице; другое - в притворе Дендерахского святилища. Оба почти одинаковы: мумия бога лежит на смертном ложе, окутанная саваном, - уже воскресающий, но ещё не воскресший, мертвец, а богиня Изида, Ястребиха, парящая в воздухе, опускается на него, живая - на мёртвого (Mariette, Denderach, IV, pl. 68-79, 90. - A. Moret. Rois et Dieux d’Egypte, 136, pl. X).
Лицо Изиды светом озарилось,
обвеяла крылами Озириса,
и вопль плачевный подняла о брате.
Воздвигла члены бездыханного,
чьё сердце биться перестало,
и семя извлекла из мёртвого, -
сказано в гимне Изиде (Wal. Budge. Osiris and Egiptian ressurection, p. 94).
Приди в твой дом, приди в твой дом,
Возлюбленный!
О, первенец из мёртвых,
не упоены ли все наши сердца
любовью к тебе, Благой, Торжествующий?..
Люди и боги, простирая длани свои,
ищут тебя, как дитя ищет матери…
Приди же к ним, приди в свой дом!..
Взгляни на меня: я - сестра твоя…
Я - сестра твоя, на земле тебя любившая, -
никто не любил тебя больше, чем я! -
плачет Изида над Озирисом, так же, как, может быть, Кибела над Аттисом. Смерть побеждает Изида, супруга брата своего, Озириса, любовью братски-брачною, а Кибела, супруга сына своего, Аттиса, - любовью матерински-брачною. Это значит: через пол - рождение, вечная смерть; через победу над полом - воскресение, вечная жизнь.
Всё это в мифе тёмно, как тёмный звёздный свет сквозь тусклое оконце или скважину, и нынешним людям кажется бредом полового безумия, кощунством или просто нелепостью. Но что это действительно значит или могло бы значить для нас, мы увидим на вершине всей языческой древности - в Самофракийских и Елевзинских таинствах".
Приведём отрывок из его книги "Тайна Запада: Атлантида - Европа".
"Очень поздний христианский писатель Арнобий заимствует незапамятно-древний, может быть, фриго-хеттейский, миф о первом, двуполом Адаме-Агдистис, Agdistis или Agdestis, y Тимофея, из рода Елевзинских жрецов, Евмолпидов, жившего в Египте, при Птоломее I (IV-III век до Р. X.), языческого пророка и теолога, - можно бы сказать, «апостола Павла» всемирной эллинистической религии, сначала предвестницы, а потом и опаснейшей соперницы христианства. «Аттисов миф, - сообщает Арнобий, - извлёк Тимофей из сокровенных книг и сокровеннейших мистерий древности; ex reconditis antiquitatum libris et ex intimis mysteriis» (Arnob., adv. nation., V, 5-7. - Umb. Fracassini, II misticismo greco e il christianismo, 1922, p. 124).
Надо помнить, что для христианина Арнобия этот языческий миф - сатанинский соблазн, и что он искажает и огрубляет его, может быть, нарочно, так что изложение его относится к древнему мифу-мистерии, может быть, так же как лубочная картинка к подлиннику великого мастера или «апокриф к Евангелию», сказали бы неверующие. Но и сквозь новую, глуповатую лёгкость Арнобия чувствуется мудрая тяжесть древнего мифа, подобная тяжести вещего бреда: точно в землетрясении сдвигаются и громоздятся циклопические глыбы гранита.
«К Матери богов (Кибеле), уснувшей на склоне горы Агдос, воспылал кровосмесительною похотью Зевс (сын Кибелы), но, после долгого с нею боренья, не мог желанного достичь и, побеждённый наконец, излил семя на камень. Камень зачал, и родился от него Агдестис», Agdestis - Agdos-Attis: имя двойное двойного существа, мужеженского.
«Сила его была неукротима, жестокосердие люто и вожделение к обоим полам неистово, furialis libido ex utroque sexu. И начало оно всё разрушать, ни людей, ни богов не страшась и думая, что нет никого ни на земле, ни на небе сильнее, чем оно» (Arnob., l. c. - Hepding, 37).
«И боги устрашились», - добавляет Павзаний Арнобия (Pausen., VII, 17). Тот же страх внушают богам андрогины Платона: «Крепки и могучи были тела их, велика отвага; это вселило в них дерзкое желание - (hybris атлантов) - взойти на небо и сразиться с богами». Тот же страх внушает элогимам Адам, после вкушения от Древа Познания: «Вот, Адам стал, как один из Нас; и теперь, как бы не простёр он руки своей, и не взял также от Древа Жизни, и не стал жить вечно» (Быт. 3, 22). Тот же страх внушает древнемексиканским богам первый человек: «Боги испугались, что сотворили человека слишком совершенным, и наложили на дух его облако - лицо», смертное лицо Адама (Donelly, 169).
Кажется, ясно, что все эти четыре мифа - древних мексиканцев, Платона, Моисея и Арнобия - восходят к одному источнику - вечно-возвратному сну человечества - свету чуть брезжущему, как сквозь тусклое стекло или скважину, из ночного сознания в дневное, - может быть, из того мира в этот.
Что такое Агдистис?
Космос не однажды устроен, а всегда устрояется Логосом: «Отец Мой делает доныне, и Я делаю». Это вечное миротворение уподобляется в мистериях зачатию: Бог Отец, сочетаясь с Матерью - Материей, - первою Кибелой Аттисова мифа, довременною (будет и вторая, во времени), оплодотворяет её семенем Логоса (поздние стоики заимствуют учение о Семени-Логосе у древнейших орфиков, может быть, через Гераклита: «Логос прежде был, чем стать земле» (Heracl., fragm. 31.)). Но духу - материя, Логосу хаос противится; дух борется с веществом и побеждает его постепенно, в развитии, «эволюции» космоса. Логос иногда изнемогает в этих любовных борениях, «не достигая желанного», и семя его, не проникнув в глубину материи - «скалы Агдос» в мифе, остаётся на её поверхности. Вот почему в устрояемом космосе есть тёмные части, как бы нерастворённые сгустки Хаоса, выкидыши Логоса. Агдистис - один из них.
Он двупол, потому что, как мы уже видели в мистериях андрогинных Камней, Бэтилей, самое строение материи - «двуполое», или, говоря языком наших физических гипотез: то, что нам кажется материей, есть взаимодействие непротяжённых точек - электронов, заряженных полярными силами, как бы мужскою, деятельною, - отталкивания и как бы женскою, страдательною, - притяжения. Эта первичная двуполость Материи, хотя и отражает двуполость божественную - Отца и Духа-Матери - как чёрная вода колодца отражает и днём звёздное небо, - сама в себе остаётся демоничною, буйною, всё вокруг себя и себя самоё разрушающею силою - нерастворимейшим, в глубинах Пола, сгустком Хаоса.
Внутренний смысл Агдос-Аттиса таков; внешний же вид его неясен: миф, как будто не смея заглянуть в лицо страшилища, знает только, что оно человекоподобное, двуполое. Но, судя по Платонову мифу об андрогинах, совершенно-круглых сферах, вращающихся, как солнца или наши монады-электроны, или семенные тельца-шарики, - Андрогин Агдистис - такая же сфера, нечто подобное той «круглой молнии» сильнейших гроз, - в грозе сочетается Зевс Громовержец с Матерью Землёй, Кибелой, - молнии, порхающей, как бы ищущей места, где бы упасть, чтобы взорваться всесокрушающим взрывом. Кто посмел бы или только успел бы вглядеться в прозрачное, ослепительно-двуцветным огнём, то красным, как пламя ада, то голубым, как небо, отливающее сердце этого молнийного шара, тот, может быть, увидел бы в нём два детских личика, два голых тельца - Адама и Евы, сплетшихся так, что не различить, где мужское, где женское; два - одно: Агдос-Аттис - Агдистис.
Всё это происходит ещё не здесь, на земле, во времени, а где-то в иных мирах, в каком-то миге вечности, и только что перешло бы оттуда сюда, упало бы с неба на землю молнией, как уничтожило бы мир, испепелило бы его огнём Конца, потому что во всяком живом существе и даже в атоме есть Агдистис - нерастворённый сгусток хаоса, всегда готовый ответить взрывом на взрыв, именно здесь, в незастывающей лаве Пола, больше, чем где-либо.
Этого-то боги и страшатся и, чтобы укротить гиганта (миф, надо помнить, видя в нём только человекоподобного, так и изображает его в дальнейшем рассказе), прибегают к помощи Вакха-Либера, Освободителя, - того же Аттиса, но ещё не рождённого в мир, а сущего в лоне Отца: «Дионис есть Аттис», по Клименту.
Выследив, куда чудовище ходит на водопой, Вакх превращает воду в вино. Агдистис пьёт, пьянеет и «засыпает крепким сном» (таким же, какой наводит Бог на Адама, чтобы вынуть из ребра его Еву). И вот как над сонным титаном ухитрился Вакх: «Сплетши петлю из волос, привязал одним концом к пяте его, а другим к стыду, aidoion. Когда же тот, протрезвившись, внезапно вскочил и, разогнув ноги, натянул петлю, - острый волос, как ножом, отрезал ему стыд» (Arnob., V, 6. - Alfr. Loisy, Les mysteres des paiens et le mystere chretien, 1919, p. 96. - Fracassini, 125).
В мифе Платона Зевс рассекает андрогинов на мужчин и женщин молнией, «подобно тому, как яйца, когда солят их впрок, разрезают на две равных половины волосом».
Волос этот - миг рождения, молния времени, в вечности - разделяет надвое не только внутреннюю сферу Агдистис на мужскую и женскую, но и внешнюю сферу космоса - на земную и небесную, здешний мир и нездешний. Действие мистерии сходит отныне с неба на землю, как бы из верхнего яруса в нижний: вместе с земным человеком рождается и мир земной.
Еву извлекают Элогимы, должно быть, тоже «разрезом», из ребра - в подлиннике «стороны» - женской половины, женского пола Адамова; здесь же, наоборот: Вакх извлекает Аттиса из мужского пола Агдистис. Там жена от мужа - царство Отца, патриархат, мужевластие в истории; здесь царство Матери, матриархат, женовластие в преистории - в том, что миф Платона назовёт «Атлантидой».
Райское Дерево Жизни, всё в розовом цвету миндаля, с благоуханьем вечной весны - любви нездешней, выросло из земли, напоённой кровью Агдистис. Мимо проходила дочь речного бога Сангария, Нимфа Нана или Мама, сорвала цветущую ветку с дерева и положила себе за пазуху; ветка исчезла, а нимфа понесла и родила младенца Аттиса. Брошенный матерью в поле, он вскормлен козою и, выросши, сделался юношей, прекрасным, как бог. Агдистис-жена - после оскопления, вторая, земная Кибела, - полюбила его и хотела сочетаться с ним. Но родичи, сосватав его за царевнину дочь, отослали в город Пессинунт во Фригии. В царских чертогах шёл брачный пир, когда внезапно появилась, среди пирующих, Агдистис, и все обезумели от ужаса: как бы разразилась над ними, в сильнейшей грозе, «круглая молния» - сгусток древнего, уже богами, но ещё не людьми, укрощённого Хаоса. И внешнему взрыву ответил внутренний, хаос человеческий - стихийному. Царь, невестин отец, оскопился ножом; ножницами обе груди срезала себе невеста (первая «Амазонка»; a-mazon, значит «безгрудая»: правую грудь Амазонки выжигали себе огнём, чтобы не мешала натягивать лук). Аттис бежал в лес, где тоже оскопился. «Вот тебе, Агдистис, то, чем причинила ты столько безумств и злодейств!» - воскликнул, кидая свой отрезанный стыд к ногам Адрастейи, Неумолимой, - Агдистис, и умер, истекая кровью (Pausan., VII, 17. - Arnob., V, 7. - Fracassini, 125. - Arnob., V, 7).
Так, по одному сказанию, а по другому боги превратили Аттиса в вечнозелёное Дерево Жизни - ель, сосну или кедр («в цвете кедра будет сердце моё», - говорит, умирая, оскоплённый Озирис-Бата), а из крови его выросли фиалки, наполнившие мир благоуханием вечной весны - любви нездешней. Fluore de sanguinis viola flos nascitur (Arnob., V, 8-9. - Hepding, 40).
И ещё по другому сказанию о ханаанском Эшмуне-Аттисе: мёртвое тело его обнимает и согревает Агдистис-Кибела, мать и возлюбленная вместе: «ризой своей облекала его отрезанный стыд, veste velaret et tegeret», по Тимофею Арнобию (Damasc. aр. Phot., Biblioth., 242. - Fr. Lenormant. Cabiri, 773. - Arnob., V, 14. - Graillot, 297).
Что это значит, объясняет пророк Иезекииль. «Ты взяла уборы свои из золота и серебра Моего, и сделала себе мужские знаки из них и блудодействовала с ними, и подымала одежды свои, и покрывала их», - говорит Господь дщерям Сиона, поклонницам Таммуза-Аттиса (Иез. 16, 17-18. - Movers, 595).
Ещё нагляднее объясняют это два египетских изображения: одно - в Абидосском храме фараона Сэти I, на Озирисовой, из чёрного базальта, гробнице; другое - в притворе Дендерахского святилища. Оба почти одинаковы: мумия бога лежит на смертном ложе, окутанная саваном, - уже воскресающий, но ещё не воскресший, мертвец, а богиня Изида, Ястребиха, парящая в воздухе, опускается на него, живая - на мёртвого (Mariette, Denderach, IV, pl. 68-79, 90. - A. Moret. Rois et Dieux d’Egypte, 136, pl. X).
Лицо Изиды светом озарилось,
обвеяла крылами Озириса,
и вопль плачевный подняла о брате.
Воздвигла члены бездыханного,
чьё сердце биться перестало,
и семя извлекла из мёртвого, -
сказано в гимне Изиде (Wal. Budge. Osiris and Egiptian ressurection, p. 94).
Приди в твой дом, приди в твой дом,
Возлюбленный!
О, первенец из мёртвых,
не упоены ли все наши сердца
любовью к тебе, Благой, Торжествующий?..
Люди и боги, простирая длани свои,
ищут тебя, как дитя ищет матери…
Приди же к ним, приди в свой дом!..
Взгляни на меня: я - сестра твоя…
Я - сестра твоя, на земле тебя любившая, -
никто не любил тебя больше, чем я! -
плачет Изида над Озирисом, так же, как, может быть, Кибела над Аттисом. Смерть побеждает Изида, супруга брата своего, Озириса, любовью братски-брачною, а Кибела, супруга сына своего, Аттиса, - любовью матерински-брачною. Это значит: через пол - рождение, вечная смерть; через победу над полом - воскресение, вечная жизнь.
Всё это в мифе тёмно, как тёмный звёздный свет сквозь тусклое оконце или скважину, и нынешним людям кажется бредом полового безумия, кощунством или просто нелепостью. Но что это действительно значит или могло бы значить для нас, мы увидим на вершине всей языческой древности - в Самофракийских и Елевзинских таинствах".