"Симфония" матриархата и патриархата в Новгородской республике.
Я уже касался этой темы в ”Материнский” Новгород и “отцовская” Москва. На этот раз - более основательно.
С.А. Маленко в статье "ЯЗЫЧЕСКАЯ И ПРАВОСЛАВНАЯ СИМВОЛИЗАЦИЯ МАТРИАРХАЛЬНЫХ ОБРАЗОВ СВЯТОСТИ В НОВГОРОДСКОЙ СОФИЙНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ" пишет:
"«Мать - это архетип, выражающий вечную и бессмертную, бессознательного стихию, архетип, олицетворяющий определённую мистическую причастность первобытного, родового человека к почве, на которой он проживает и в которой содержатся духи его предков» [1. С. 40]. Мать, с этой точки зрения, неминуема, как сама Судьба, но, в то же время, она необъятна, как сама Природа, нежно любящая, но при этом в меру жестокая, требовательная, счастливая и неутомимая дарительница Жизни. Мать - это живительная любовь и одновременно индивидуальный опыт её переживания, извечная личностная тайна и миф. Образ Матери - это первый значимый архетипический мотив сознания, который создаёт условия для гармоничного вхождения человека в природу, человеческий и божественный. Поэтому поклонение Богородичным иконам превращается в русском православии в важнейший смысложизненный ритуал, каждодневно и многократно осуществляя который, человек как бы приобщался к коллективным, общечеловеческим представлениям о Защите, Покровительстве, Опеке, Любви и Гармонии.
Обращает на себя внимание и тот факт, что в основе годового ритуального цикла находится архетипическая идея вечно творящейся и возрождающейся природы, о чём неоднократно упоминает и В. Топоров, фиксирующий наличие этой тенденции.
Как показал исторический опыт, примитивная и неразвитая, лишь на первый взгляд, традиционная культура оказалась намного более чувствительной к коллективным детерминантам бытия, нежели любые более поздние цивилизованные, индивидуализированнные формы. Хотя, с другой стороны, именно в этом и скрывается секрет её необычайной устойчивости, поскольку сохраняется всегдашняя надежда на возможность не индивидуального, а коллективного возвращения культуры в материнское лоно первозданной природы, «витализируя архетип Матери, одухотворяющий индивидуальные сознания образом всепорождающего и всепереживающего Материнства» [2. С. 71].
Почитание и возвеличивание природы в языческой Руси позволяет установить неиерархический характер взаимодействия человека и среды его обитания. Она ещё не отчуждена от человека, и её мифические персонажи, созданные людьми, будучи проказниками и озорниками, не надстоят над ними, а потому и не олицетворяют зло как таковое. «К Матери-Земле […] стекаются наиболее таинственные и глубокие религиозные чувства народа. Под красивым покровом трав и цветов люди со страхом поклонялись чёрным сырым глубинам - источнику всех плодотворяющих сил, кормящей груди природы и месту своего упокоения» [3. С. 25].
Центром религиозных чувств русского славянина испокон веков является Земля, которую, как утверждает Г. Федотов, следует рассматривать в узком смысле как землю хлебопашца, поле, которое лелеет спящее семя. А почитание деревьев, камней, колодцев, воды является неизбежным следствием воплощения общемифологического концепта Матери-Земли как «Вечной Женственности».
Именно на этом основании языческие и православные сообщества, которые длительное время сосуществовали на обширных территориях Новгородской республики, непрестанно лелеяли бессознательную надежду на ещё один, может быть, последний шанс сродниться с Природой и образовать некую общность, которую можно было бы именовать прообразом будущего Человечества, названного Святой Русью. Безусловно, задавая матриархальные ориентиры в духовном развитии, они неминуемо выходили в сферу индивидуальных и коллективных абсолютов, которые совокупно выражали внутренний закон русской ментальности.
Как известно, Новгород был мощным культурно-религиозным и политическим центром громадной (даже по современным геополитическим меркам) территории. По преданию, ему покровительствовала Небесная София, Премудрость Божия, поэтому Новгород и София для новгородцев - это неразделимые понятия. Эта идея, безусловно, уходит корнями глубоко в прошлое и, несмотря на её официальную связь с принятием христианства, она также вытекает из языческих представлений о священности Земли и олицетворяемого нею Женского начала. Священный статус Новгородской Софии обеспечивается её связующей ролью между собственно землёй, на которой живёт человек, и небом как пространством Божественного.
Повсеместность земледельческого образа жизни ложилась в основание многочисленных матриархальных, а впоследствии - и богородичных культов, создавая благоприятные условия для неконфликтного взаимодействия язычества и православия, которые на доктринальном уровне принципиально и демонстративно отличались. Практика почитания Софии Премудрости Божией, сложившаяся на Новгородских землях, наиболее ярко продемонстрировала бессознательно найденную и веками апробированную технологию, «материнской» по своей сути, религиозной веротерпимости. Без неё было бы очень сложно выживать в условиях суровой северной природы.
Таким образом, органичное переплетение естественности и эстетизма в новгородском восприятии природы становится неотъемлемой чертой русского духовного пути. Так формируется образ женщины-матери Русского Средневековья, который складывается, по мнению Ж.Д. Гроссмана, под воздействием церковного (ограничивающего) и народного (утверждающего самостоятельность и «самоценность женщины») направлений» [4; 5]. Об этом же мы косвенным образом узнаём из сетований Кирика Новгородца, который рассказывает о всё ещё сохраняющихся, особенно на бытовом уровне, языческих матриархальных практик, весьма далёких от аскетических христианских идеалов и правил поведения: «еже дети возболят», матери их к «вълхвам несут, а не к попови на молитву» [6-8].
Высокий социальный и духовный статус женщины в Ногвородских землях не был секретом даже для Европы. Так, побывавший в 1413 г. в Новгороде фландрский рыцарь Гильбер де Лануа отмечал, что здесь женщины носят диадемы на головах, как у святых, что свидетельствовало об их свободе и повсеместном общественном признании.
В то же время И.Худякову, на основании анализа летописных источников, удалось ввести типологию, относящуюся к образам женщины в социокультурных практиках Древней Руси и Московии. Отталкиваясь от фольклора, церковной литературы и летописей, он указывает на три наиболее распространённых в древнерусской традиции женских портрета: «поляница»,
«злая жена»
и «пользовавшуаяся большей свободой правительница» (Марфа, Софья Витовтовна и т. д.) [9].
Наряду с христианским девством почитается и языческое материнство. Не случайно в житийной литературе наивысшей похвалы удостаиваются многодетные матери, поскольку, видимо, обилие детей указывает, с одной стороны, на природную плодовитость женщины-матери, а с другой, на её стремление заселить окружающее социальное пространство своими потомками, каждый из которых, так или иначе, несёт в себе частичку её материнской заботы и мудрости. Многодетность для обычной женщины в Древней Руси является признаком её социальной и личностной состоятельности, а также некоторой меткой женского Священства, уходящего корнями в языческие представления о сакральности плодоносящей Природы. И если мужская святость связывается, в основном, с социальной активностью в преобразовании себя и окружающего мира, то образы святых жён и инокинь в Древней Руси продолжают по старинке ассоциироваться с приумножением самой Жизни в её физической и одухотворённой формах. Такими примерами являются полоцкая княгиня Рогнеда, сестра Ярослава Мудрого Предслава; Мария Добронега, жена польского короля Казимира I; Анна Новгородская, жена Ярослава Мурого; Анна Ярославна, жена корля Франции Генриха I; Гертруда-Елизавета, жена Изяслава Ярославича и т. д. [10].
Архетипическая, матриархальная детерминация как в Новгородских землях, так и на других территориях Древней Руси повсеместно выражалась, в отличие от этатистских, патриархальных традиций Западной Европы, в повседневных практиках русского человека, а также в особенностях организации хозяйственной, культурной и социально-политической жизни. Поэтому не случайно Н. Пушкарёва, рассматривая историю Древней Руси, замечает по этому поводу следующее: «Мы нередко сетуем на то, что древнерусские женщины были ограничены “узким кругом домашних интересов”, но забываем, что это восприятие сегодняшнего дня. В условиях же средневековья с характерным для него господством личного, натурального хозяйства именно дом был основным жизненным пространством человека. Здесь под влиянием женщины-матери формировались взгляды подрастающего поколения, и потому адресатом многих поучений церковников, касающихся воспитания “чад”, являлась именно мать» [11. C. 96].
Древнерусские документы также свидетельствуют о том, что женщина-мать выступает и в качестве учителя, воспитателя, прививая внимательность, послушание и пытливость к знаниям. Например, в летописных источниках постмонгольского периода, когда роль женщин и в семейной, и в политической жизни Древней Руси особенно возросла, упоминается и княгиня Ксения - дочь новгородского боярина Юрия Михайловича, жена тверского князя Ярослава Ярославича (1263 г.), которая принимала активное участие в воспитании великого князя Михаила Ярославича, а также в непосредственном управлении самим Тверским княжеством.
Первая Новгородская летопись также укрепляет наши размышления о значительной социально-экономической и политической роли женщин в Новгородской республике. В тексте присутствует упоминание о том, что целый ряд знатных женщин участвовали в организации строительства храмовых сооружений. Безусловно, это требовало достаточных денежных сбережений и духовной воли. Среди таких женщин была, например, жительница Новгорода «Жирошкина дъчи» Полюжая Город-щиница (XII в.).
Это было возможно лишь при условии, что, как утвеждает Н.Л.Пушкарёва, тогдашнее «общество отнюдь не ограничивало их детельность» [12. C. 69]. Так, известно, что Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах (XIII-XIV веках) был создан при участии «княгини Всеволожей». В этом документе она сравнивается с самыми влиятельными новгородцами - старостами и сотскими, что свидетельствует о неоднократном участии княгинь в законотворчестве и является «показателем высокого уровня развития социально-правовой, культурной и государственной системы Древней Руси» [12. C. 21].
Политическая истории Новгорода доносит до нас и другие интересные факты. Например, «к крестному целованию на верность великому князю московскому в 1478 г. были приведены не только бояре, житьи люди, купцы, но и жёны и вдовы боярские» [12. C. 52]. А Мария Ярославна стремилась активно воплощать в жизнь политику объединения Русских земель. Об этом свидетельствует дьяк Стефан Бородатый, который служил при её дворе и был отлично информирован обо всех явных и скрытых сторонах новгородско-московских отношений. Примечательно, что именно ему было доверено в 1471 г. сопровождение сына княгини в походе на Новгород Великий. Также Стефан убедил Ивана III в том, что за все прошлые измены новгородцев их необходимо наказать и утвердить окончательное «право» московского князя распоряжаться всей новгородской вотчиной, включая назначение должностных лиц, реализацию фискальных дел и руководство военной политикой.
Проведённый автором феноменологический анализ многочисленных исторических свидетельств с полным правом позволяют ему сделать вывод о наличии безусловной матриархальной доминанты в древнерусской ментальности. Она сформировалась в результате характерной, в том числе и для Новгородской земли, непротиворечивой взаимосвязи исконного языческого и более позднего православного представления о женской святости, в котором образы Природы, Женщины, Матери, Родины, Церкви, образуют этапы последовательные этапы обретения Соборности как символической проекции архетипа Самости".
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Маленко С.А. Архетипические образы и родовая среда осуществления сознания: монография. Великий Новгород: ИПЦ НовГУ, 2006. 207 с.
2. Некита А.Г. Социальное за-бытие архетипа: аналитика и механизмы функционирования: монография. Великий Новгород: ИПЦ НовГУ, 2006. 217 с.
3. Федотов Г.П. Русская религиозность. Часть 1. Христианство Киевской Руси, X-XIII вв. // Федотов Г.П. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 10. М.: Мартис. 2001. 382 с.
4. Орович Я. Женщина в праве (с приложением всех постановлений действующего законодательства, относящихся до лиц женского пола). С-Пб.: Изд-во Я. Канторовича, 1895. 324 с.
5. Синайский В.И. Личное и имущественное положение замужней женщины в гражданском праве: статья / В.И. Синайский // Ученые записки Юрьевского университета. 1910. № 10. С. 177-217.
6. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / под ред. С.Н. Валка. М.; Л., 1949. № 110, 250, 256.
7. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950. № 61, 98.
8. Марасинова Л.М. Новые псковские грамоты XIV-XV вв. М., 1966. - № 8, 14, 15, 18, 30, 35.
9. Худяков И.А. Древняя Русь: [Исторический очерк древнерусской жизни до Петра Великого]. СПб.: «Рублевое о-во» Г. Лопатина и Ф. Волховского, 1867. 263 с.
10. Морозова Л. Великие и неизвестные женщины Древней Руси: монография. М.: Астрель, 2009. - 544 с
11. Некита А. Драма русской ментальности: методологические заметки к проблеме: глава в коллективной монографии // Человек пожин(р)ающий: смыслы культуры в д(р)епрессивных трендах цивилизации. Великий Новгород: НовГУ, 2016. С. 225-234.
12. Пушкарева Н.Л. Женщины в Древней Руси: монография. М.: Мысль, 1989. 286 с.
13. Топоров В.Н. Первый век христианства на Руси // Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. М.: Гнозис - Школа «Языки русской культуры», 1995. 875 с.
С.А. Маленко в статье "ЯЗЫЧЕСКАЯ И ПРАВОСЛАВНАЯ СИМВОЛИЗАЦИЯ МАТРИАРХАЛЬНЫХ ОБРАЗОВ СВЯТОСТИ В НОВГОРОДСКОЙ СОФИЙНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ" пишет:
"«Мать - это архетип, выражающий вечную и бессмертную, бессознательного стихию, архетип, олицетворяющий определённую мистическую причастность первобытного, родового человека к почве, на которой он проживает и в которой содержатся духи его предков» [1. С. 40]. Мать, с этой точки зрения, неминуема, как сама Судьба, но, в то же время, она необъятна, как сама Природа, нежно любящая, но при этом в меру жестокая, требовательная, счастливая и неутомимая дарительница Жизни. Мать - это живительная любовь и одновременно индивидуальный опыт её переживания, извечная личностная тайна и миф. Образ Матери - это первый значимый архетипический мотив сознания, который создаёт условия для гармоничного вхождения человека в природу, человеческий и божественный. Поэтому поклонение Богородичным иконам превращается в русском православии в важнейший смысложизненный ритуал, каждодневно и многократно осуществляя который, человек как бы приобщался к коллективным, общечеловеческим представлениям о Защите, Покровительстве, Опеке, Любви и Гармонии.
Обращает на себя внимание и тот факт, что в основе годового ритуального цикла находится архетипическая идея вечно творящейся и возрождающейся природы, о чём неоднократно упоминает и В. Топоров, фиксирующий наличие этой тенденции.
Как показал исторический опыт, примитивная и неразвитая, лишь на первый взгляд, традиционная культура оказалась намного более чувствительной к коллективным детерминантам бытия, нежели любые более поздние цивилизованные, индивидуализированнные формы. Хотя, с другой стороны, именно в этом и скрывается секрет её необычайной устойчивости, поскольку сохраняется всегдашняя надежда на возможность не индивидуального, а коллективного возвращения культуры в материнское лоно первозданной природы, «витализируя архетип Матери, одухотворяющий индивидуальные сознания образом всепорождающего и всепереживающего Материнства» [2. С. 71].
Почитание и возвеличивание природы в языческой Руси позволяет установить неиерархический характер взаимодействия человека и среды его обитания. Она ещё не отчуждена от человека, и её мифические персонажи, созданные людьми, будучи проказниками и озорниками, не надстоят над ними, а потому и не олицетворяют зло как таковое. «К Матери-Земле […] стекаются наиболее таинственные и глубокие религиозные чувства народа. Под красивым покровом трав и цветов люди со страхом поклонялись чёрным сырым глубинам - источнику всех плодотворяющих сил, кормящей груди природы и месту своего упокоения» [3. С. 25].
Центром религиозных чувств русского славянина испокон веков является Земля, которую, как утверждает Г. Федотов, следует рассматривать в узком смысле как землю хлебопашца, поле, которое лелеет спящее семя. А почитание деревьев, камней, колодцев, воды является неизбежным следствием воплощения общемифологического концепта Матери-Земли как «Вечной Женственности».
Именно на этом основании языческие и православные сообщества, которые длительное время сосуществовали на обширных территориях Новгородской республики, непрестанно лелеяли бессознательную надежду на ещё один, может быть, последний шанс сродниться с Природой и образовать некую общность, которую можно было бы именовать прообразом будущего Человечества, названного Святой Русью. Безусловно, задавая матриархальные ориентиры в духовном развитии, они неминуемо выходили в сферу индивидуальных и коллективных абсолютов, которые совокупно выражали внутренний закон русской ментальности.
Как известно, Новгород был мощным культурно-религиозным и политическим центром громадной (даже по современным геополитическим меркам) территории. По преданию, ему покровительствовала Небесная София, Премудрость Божия, поэтому Новгород и София для новгородцев - это неразделимые понятия. Эта идея, безусловно, уходит корнями глубоко в прошлое и, несмотря на её официальную связь с принятием христианства, она также вытекает из языческих представлений о священности Земли и олицетворяемого нею Женского начала. Священный статус Новгородской Софии обеспечивается её связующей ролью между собственно землёй, на которой живёт человек, и небом как пространством Божественного.
Повсеместность земледельческого образа жизни ложилась в основание многочисленных матриархальных, а впоследствии - и богородичных культов, создавая благоприятные условия для неконфликтного взаимодействия язычества и православия, которые на доктринальном уровне принципиально и демонстративно отличались. Практика почитания Софии Премудрости Божией, сложившаяся на Новгородских землях, наиболее ярко продемонстрировала бессознательно найденную и веками апробированную технологию, «материнской» по своей сути, религиозной веротерпимости. Без неё было бы очень сложно выживать в условиях суровой северной природы.
Таким образом, органичное переплетение естественности и эстетизма в новгородском восприятии природы становится неотъемлемой чертой русского духовного пути. Так формируется образ женщины-матери Русского Средневековья, который складывается, по мнению Ж.Д. Гроссмана, под воздействием церковного (ограничивающего) и народного (утверждающего самостоятельность и «самоценность женщины») направлений» [4; 5]. Об этом же мы косвенным образом узнаём из сетований Кирика Новгородца, который рассказывает о всё ещё сохраняющихся, особенно на бытовом уровне, языческих матриархальных практик, весьма далёких от аскетических христианских идеалов и правил поведения: «еже дети возболят», матери их к «вълхвам несут, а не к попови на молитву» [6-8].
Высокий социальный и духовный статус женщины в Ногвородских землях не был секретом даже для Европы. Так, побывавший в 1413 г. в Новгороде фландрский рыцарь Гильбер де Лануа отмечал, что здесь женщины носят диадемы на головах, как у святых, что свидетельствовало об их свободе и повсеместном общественном признании.
В то же время И.Худякову, на основании анализа летописных источников, удалось ввести типологию, относящуюся к образам женщины в социокультурных практиках Древней Руси и Московии. Отталкиваясь от фольклора, церковной литературы и летописей, он указывает на три наиболее распространённых в древнерусской традиции женских портрета: «поляница»,
«злая жена»
и «пользовавшуаяся большей свободой правительница» (Марфа, Софья Витовтовна и т. д.) [9].
Наряду с христианским девством почитается и языческое материнство. Не случайно в житийной литературе наивысшей похвалы удостаиваются многодетные матери, поскольку, видимо, обилие детей указывает, с одной стороны, на природную плодовитость женщины-матери, а с другой, на её стремление заселить окружающее социальное пространство своими потомками, каждый из которых, так или иначе, несёт в себе частичку её материнской заботы и мудрости. Многодетность для обычной женщины в Древней Руси является признаком её социальной и личностной состоятельности, а также некоторой меткой женского Священства, уходящего корнями в языческие представления о сакральности плодоносящей Природы. И если мужская святость связывается, в основном, с социальной активностью в преобразовании себя и окружающего мира, то образы святых жён и инокинь в Древней Руси продолжают по старинке ассоциироваться с приумножением самой Жизни в её физической и одухотворённой формах. Такими примерами являются полоцкая княгиня Рогнеда, сестра Ярослава Мудрого Предслава; Мария Добронега, жена польского короля Казимира I; Анна Новгородская, жена Ярослава Мурого; Анна Ярославна, жена корля Франции Генриха I; Гертруда-Елизавета, жена Изяслава Ярославича и т. д. [10].
Архетипическая, матриархальная детерминация как в Новгородских землях, так и на других территориях Древней Руси повсеместно выражалась, в отличие от этатистских, патриархальных традиций Западной Европы, в повседневных практиках русского человека, а также в особенностях организации хозяйственной, культурной и социально-политической жизни. Поэтому не случайно Н. Пушкарёва, рассматривая историю Древней Руси, замечает по этому поводу следующее: «Мы нередко сетуем на то, что древнерусские женщины были ограничены “узким кругом домашних интересов”, но забываем, что это восприятие сегодняшнего дня. В условиях же средневековья с характерным для него господством личного, натурального хозяйства именно дом был основным жизненным пространством человека. Здесь под влиянием женщины-матери формировались взгляды подрастающего поколения, и потому адресатом многих поучений церковников, касающихся воспитания “чад”, являлась именно мать» [11. C. 96].
Древнерусские документы также свидетельствуют о том, что женщина-мать выступает и в качестве учителя, воспитателя, прививая внимательность, послушание и пытливость к знаниям. Например, в летописных источниках постмонгольского периода, когда роль женщин и в семейной, и в политической жизни Древней Руси особенно возросла, упоминается и княгиня Ксения - дочь новгородского боярина Юрия Михайловича, жена тверского князя Ярослава Ярославича (1263 г.), которая принимала активное участие в воспитании великого князя Михаила Ярославича, а также в непосредственном управлении самим Тверским княжеством.
Первая Новгородская летопись также укрепляет наши размышления о значительной социально-экономической и политической роли женщин в Новгородской республике. В тексте присутствует упоминание о том, что целый ряд знатных женщин участвовали в организации строительства храмовых сооружений. Безусловно, это требовало достаточных денежных сбережений и духовной воли. Среди таких женщин была, например, жительница Новгорода «Жирошкина дъчи» Полюжая Город-щиница (XII в.).
Это было возможно лишь при условии, что, как утвеждает Н.Л.Пушкарёва, тогдашнее «общество отнюдь не ограничивало их детельность» [12. C. 69]. Так, известно, что Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах (XIII-XIV веках) был создан при участии «княгини Всеволожей». В этом документе она сравнивается с самыми влиятельными новгородцами - старостами и сотскими, что свидетельствует о неоднократном участии княгинь в законотворчестве и является «показателем высокого уровня развития социально-правовой, культурной и государственной системы Древней Руси» [12. C. 21].
Политическая истории Новгорода доносит до нас и другие интересные факты. Например, «к крестному целованию на верность великому князю московскому в 1478 г. были приведены не только бояре, житьи люди, купцы, но и жёны и вдовы боярские» [12. C. 52]. А Мария Ярославна стремилась активно воплощать в жизнь политику объединения Русских земель. Об этом свидетельствует дьяк Стефан Бородатый, который служил при её дворе и был отлично информирован обо всех явных и скрытых сторонах новгородско-московских отношений. Примечательно, что именно ему было доверено в 1471 г. сопровождение сына княгини в походе на Новгород Великий. Также Стефан убедил Ивана III в том, что за все прошлые измены новгородцев их необходимо наказать и утвердить окончательное «право» московского князя распоряжаться всей новгородской вотчиной, включая назначение должностных лиц, реализацию фискальных дел и руководство военной политикой.
Проведённый автором феноменологический анализ многочисленных исторических свидетельств с полным правом позволяют ему сделать вывод о наличии безусловной матриархальной доминанты в древнерусской ментальности. Она сформировалась в результате характерной, в том числе и для Новгородской земли, непротиворечивой взаимосвязи исконного языческого и более позднего православного представления о женской святости, в котором образы Природы, Женщины, Матери, Родины, Церкви, образуют этапы последовательные этапы обретения Соборности как символической проекции архетипа Самости".
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Маленко С.А. Архетипические образы и родовая среда осуществления сознания: монография. Великий Новгород: ИПЦ НовГУ, 2006. 207 с.
2. Некита А.Г. Социальное за-бытие архетипа: аналитика и механизмы функционирования: монография. Великий Новгород: ИПЦ НовГУ, 2006. 217 с.
3. Федотов Г.П. Русская религиозность. Часть 1. Христианство Киевской Руси, X-XIII вв. // Федотов Г.П. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 10. М.: Мартис. 2001. 382 с.
4. Орович Я. Женщина в праве (с приложением всех постановлений действующего законодательства, относящихся до лиц женского пола). С-Пб.: Изд-во Я. Канторовича, 1895. 324 с.
5. Синайский В.И. Личное и имущественное положение замужней женщины в гражданском праве: статья / В.И. Синайский // Ученые записки Юрьевского университета. 1910. № 10. С. 177-217.
6. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / под ред. С.Н. Валка. М.; Л., 1949. № 110, 250, 256.
7. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950. № 61, 98.
8. Марасинова Л.М. Новые псковские грамоты XIV-XV вв. М., 1966. - № 8, 14, 15, 18, 30, 35.
9. Худяков И.А. Древняя Русь: [Исторический очерк древнерусской жизни до Петра Великого]. СПб.: «Рублевое о-во» Г. Лопатина и Ф. Волховского, 1867. 263 с.
10. Морозова Л. Великие и неизвестные женщины Древней Руси: монография. М.: Астрель, 2009. - 544 с
11. Некита А. Драма русской ментальности: методологические заметки к проблеме: глава в коллективной монографии // Человек пожин(р)ающий: смыслы культуры в д(р)епрессивных трендах цивилизации. Великий Новгород: НовГУ, 2016. С. 225-234.
12. Пушкарева Н.Л. Женщины в Древней Руси: монография. М.: Мысль, 1989. 286 с.
13. Топоров В.Н. Первый век христианства на Руси // Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. М.: Гнозис - Школа «Языки русской культуры», 1995. 875 с.