Учёные-механицисты против ведьм-спиритуалисток.
Сильвия Федеричи в своей монографии "Калибан и ведьма" приводит цитату из "Левиафана" Томаса Гоббса (1650 г.):
"Жизнь есть лишь движение членов... В самом деле, что такое сердце, как не пружина; что такое нервы, как не такие же нити, а суставы - как не такие же колёса, сообщающие движение всему телу?"
В XVll веке в Европе возник феномен анатомических театров [1]. "В глазах анатома тело является фабрикой, что демонстрирует заголовок, который Андреас Везалий дал своему эпохальному труду в «области препарирования»: «De humani corporis fabrica» (лат. «О строении человеческого тела»), 1543 г.
По словам Марио Гальциньи, эпистемологическая революция, произошедшая благодаря анатомии, стала колыбелью механистической парадигмы. Механистическая философия уподобляет тело машине, часто с акцентом на его инертности. Тело мыслится как грубая материя, полностью лишённая каких бы то ни было рациональных качеств: оно не знает, не хочет, не чувствует. Тело - это просто «сопряжение членов», как Декарт заявляет в своём «Рассуждении о методе» (1973, Vol. I, 152) (на самом деле, Декарт заявляет это во втором томе «Размышлений» - прим. перев.). Декарт настаивает на том, что «эта машина» (как он упорно называет тело в «Трактате о человеке») всего лишь автомат, и его смерть стоит оплакивать не более, чем поломку инструмента [2].
Что умерло, так это концепция тела как вместилища магических сил, которая преобладала в средневековом мире. В реальности она была уничтожена. Так же как природа, сведённая до «Великой машины», могла быть покорена и (по словам Бэкона) могли быть «разгаданы все её тайны», так и тело, лишённое своего мистического смысла, могло быть «вовлечено в систему подчинения», согласно которой его поведение могло быть рассчитано, организовано, технически продумано и помещено в отношения власти (Foucault 1977:26).
На пике «Века разума» - века скептицизма и методического сомнения - мы имеем яростную атаку на тело, широко поддерживаемую многими сторонниками новой доктрины.
Именно в таком свете нам следует воспринимать атаку против колдовства и магического восприятия мира, которые, несмотря на усилия Церкви, продолжали преобладать среди простого народа в Средние века. В основе магии лежала анимистическая концепция природы, которая не признавала никакого разделения между материей и духом, и, следовательно, изображала космос как живой организм, населённый мистическими силами, где каждый элемент находился в «симпатической» связи с остальными. С этой точки зрения, когда природа рассматривалась как вселенная знаков и примет, обозначавших невидимые взаимосвязи, которые нужно было расшифровать (Foucault 1970:26-27), каждый элемент - травы, растения, металлы, и более всего человеческое тело - таил добродетели и силы, присущие конкретно ему. Таким образом, существовало множество практик, направленных на присвоение тайн природы и подчинения её сил воле человека. От хиромантии до прорицания, от использования оберегов до лечения наложением рук, магия открывала огромное количество возможностей. Уничтожение подобных практик было необходимым условием для капиталистической рационализации труда, поскольку магия считалась незаконной формой власти и способом получить что угодно без труда, то есть отказом от работы в действии. «Магия убивает индустрию» - сокрушался Фрэнсис Бэкон, признавая, что ничто не вызывало у него такого отторжения, как предположение, что можно получить результаты без малейших усилий, с помощью магических уловок, а не в поте лица (Bacon 1870:381).
С точки зрения правящего класса едва ли имело значение, были те магические силы, которыми, по их собственным словам, обладали некоторые люди реальными или нет, ибо само существование магических верований было источником социального неповиновения.
Несовместимость магии с капиталистической трудовой дисциплиной и необходимость общественного контроля - это одна из причин, почему государством была развязана кампания террора - террора, которому без оговорок рукоплескали многие, кто сейчас считается основателями научного рационализма: Жан Боден, Марен Мерсенн, механицист и член Королевского общества Ричард Бойль, и учитель Ньютона, Исаак Барроу [3]. Даже материалист Гоббс, предпочитавший держаться в стороне, дал своё одобрение. «Что касается ведьм - писал он - я полагаю, что их колдовство не есть реальная сила, и тем не менее я думаю, что их справедливо наказывают за ложную уверенность, будто они способны причинять подобное зло - уверенность, соединённую с намерением причинить это зло, будь они на то способны» (Leviathan 1963; 67). Он добавлял, что если бы эти суеверия были устранены, «люди были бы более склонны повиноваться гражданской власти, чем сейчас» (там же).
Гоббс знал, о чём говорил. Столбы, на которых сжигали ведьм и других практикующих магию людей, и камеры, в которых их подвергали пыткам, были лабораторией, где производили квинтессенцию социальной дисциплины, и было накоплено множество знаний о теле. Там уничтожалась иррациональность, стоявшая на пути превращения индивидуального и общественного тела в набор предсказуемых и управляемых механизмов. И именно там родилось научное применение пыток, поскольку кровь и пытки были необходимы для «выведения породы животных», способных на регулярное, однородное и однообразное поведение, навечно помеченных памятью о новых правилах (Nietzsche 1965:189-90)."
---------------------------------------------------------------------------------------
[1] где препарирование организовывалось как публичная церемония, подчинённая регламенту, схожему с тем, который управлял театральными представлениями: «В новое время, в Италии и за границей, публичные уроки анатомии развились в ритуализированные церемонии, которые проводились в специально отведённых для этого местах. Их сходство с театральными представлениями сразу бросается в глаза, если обратить внимание на некоторые их особенности: разделение уроков на несколько этапов … платный входной билет и исполнение музыки для увеселения аудитории, правила, введённые для регулирования поведения посетителей, и внимание, уделяемое «постановке». Уильям Хекшер даже утверждает, что многие популярные театральные приёмы были изобретены на представлениях публичных уроков анатомии» (Ferrari 1987:82-83).
[2] Как его описывает Сильвия Федеричи, Декарт был совершенно тупым ублюдком и извращенцем. По словам первого биографа Декарта, месье Адриена Байе, при подготовке к написанию «Трактата о человеке» в 1629 году Декарт, будучи в Амстердаме, ежедневно посещал скотобойни города и выполнял препарирование различных частей животных. Отцу Мерсенну он признавался, что его усердие в изучении этого предмета вынуждало его почти каждый день посещать мясника, чтобы наблюдать за забоем скота; и ему случалось приносить домой какие-нибудь органы животных, которые он хотел препарировать на досуге. В письме Мерсенну в 1633 году он пишет: «J'anatomize maintenant les têtes de divers animaux pour expliquer en quoi consistent l'imagination, la mémoire...» [фр. «Сейчас я вскрываю черепа различных животных, чтобы объяснить, из чего состоит воображение, память...»] (Cousin Vol. IV: 255). Кретинизм полнейший! «После вскрытия груди живого кролика … можно убедиться, что сердце и ствол аорты легко увидеть … Продолжая вскрытие этого живого зверя, я вырезал у него ту часть сердца, которую мы называем желудочком»] (там же: Vol VII: 350). Наконец, в июне 1640 года, отвечая Мерсенну, который спросил его, почему же животные чувствуют боль, если у них нет души, Декарт заверяет его, что они не чувствуют боли; ибо боль существует лишь вместе с пониманием, которое отсутствует в животных
(Rosenfield 1968:8). Теперь, после того как я узнал, что Декарт вырезал сердца у живых кроликов (а может быть и не только у кроликов!) и говорил, что им при этом не больно, у меня будет рвотный рефлекс при всяком упоминании его имени.
Доктрина Декарта о механической природе животных представляла собой тотальную инверсию концепции о животных, которая преобладала в Средние века до XVI века, и изображала их как умных, ответственных существ, наделённых развитым воображением и даже способностью говорить.
[3] Среди сторонников охоты на ведьм был сэр Томас Браун, врач, и, по общему мнению, один из первых защитников «научной свободы», чьи работы по мнению его современников «содержали опасную примесь скептицизма» (Gosse 1905: 25). Томас Браун лично способствовал смерти двух женщин, обвинённых в том, что они «ведьмы», которые без его вмешательства могли бы избежать виселицы, настолько абсурдны были выдвинутые против них обвинения (Gosse 1905:147-49). Детальный анализ этого процесса см. у Гилберта Гайса и Айвана Бунна (1997).
"Жизнь есть лишь движение членов... В самом деле, что такое сердце, как не пружина; что такое нервы, как не такие же нити, а суставы - как не такие же колёса, сообщающие движение всему телу?"
В XVll веке в Европе возник феномен анатомических театров [1]. "В глазах анатома тело является фабрикой, что демонстрирует заголовок, который Андреас Везалий дал своему эпохальному труду в «области препарирования»: «De humani corporis fabrica» (лат. «О строении человеческого тела»), 1543 г.
По словам Марио Гальциньи, эпистемологическая революция, произошедшая благодаря анатомии, стала колыбелью механистической парадигмы. Механистическая философия уподобляет тело машине, часто с акцентом на его инертности. Тело мыслится как грубая материя, полностью лишённая каких бы то ни было рациональных качеств: оно не знает, не хочет, не чувствует. Тело - это просто «сопряжение членов», как Декарт заявляет в своём «Рассуждении о методе» (1973, Vol. I, 152) (на самом деле, Декарт заявляет это во втором томе «Размышлений» - прим. перев.). Декарт настаивает на том, что «эта машина» (как он упорно называет тело в «Трактате о человеке») всего лишь автомат, и его смерть стоит оплакивать не более, чем поломку инструмента [2].
Что умерло, так это концепция тела как вместилища магических сил, которая преобладала в средневековом мире. В реальности она была уничтожена. Так же как природа, сведённая до «Великой машины», могла быть покорена и (по словам Бэкона) могли быть «разгаданы все её тайны», так и тело, лишённое своего мистического смысла, могло быть «вовлечено в систему подчинения», согласно которой его поведение могло быть рассчитано, организовано, технически продумано и помещено в отношения власти (Foucault 1977:26).
На пике «Века разума» - века скептицизма и методического сомнения - мы имеем яростную атаку на тело, широко поддерживаемую многими сторонниками новой доктрины.
Именно в таком свете нам следует воспринимать атаку против колдовства и магического восприятия мира, которые, несмотря на усилия Церкви, продолжали преобладать среди простого народа в Средние века. В основе магии лежала анимистическая концепция природы, которая не признавала никакого разделения между материей и духом, и, следовательно, изображала космос как живой организм, населённый мистическими силами, где каждый элемент находился в «симпатической» связи с остальными. С этой точки зрения, когда природа рассматривалась как вселенная знаков и примет, обозначавших невидимые взаимосвязи, которые нужно было расшифровать (Foucault 1970:26-27), каждый элемент - травы, растения, металлы, и более всего человеческое тело - таил добродетели и силы, присущие конкретно ему. Таким образом, существовало множество практик, направленных на присвоение тайн природы и подчинения её сил воле человека. От хиромантии до прорицания, от использования оберегов до лечения наложением рук, магия открывала огромное количество возможностей. Уничтожение подобных практик было необходимым условием для капиталистической рационализации труда, поскольку магия считалась незаконной формой власти и способом получить что угодно без труда, то есть отказом от работы в действии. «Магия убивает индустрию» - сокрушался Фрэнсис Бэкон, признавая, что ничто не вызывало у него такого отторжения, как предположение, что можно получить результаты без малейших усилий, с помощью магических уловок, а не в поте лица (Bacon 1870:381).
С точки зрения правящего класса едва ли имело значение, были те магические силы, которыми, по их собственным словам, обладали некоторые люди реальными или нет, ибо само существование магических верований было источником социального неповиновения.
Несовместимость магии с капиталистической трудовой дисциплиной и необходимость общественного контроля - это одна из причин, почему государством была развязана кампания террора - террора, которому без оговорок рукоплескали многие, кто сейчас считается основателями научного рационализма: Жан Боден, Марен Мерсенн, механицист и член Королевского общества Ричард Бойль, и учитель Ньютона, Исаак Барроу [3]. Даже материалист Гоббс, предпочитавший держаться в стороне, дал своё одобрение. «Что касается ведьм - писал он - я полагаю, что их колдовство не есть реальная сила, и тем не менее я думаю, что их справедливо наказывают за ложную уверенность, будто они способны причинять подобное зло - уверенность, соединённую с намерением причинить это зло, будь они на то способны» (Leviathan 1963; 67). Он добавлял, что если бы эти суеверия были устранены, «люди были бы более склонны повиноваться гражданской власти, чем сейчас» (там же).
Гоббс знал, о чём говорил. Столбы, на которых сжигали ведьм и других практикующих магию людей, и камеры, в которых их подвергали пыткам, были лабораторией, где производили квинтессенцию социальной дисциплины, и было накоплено множество знаний о теле. Там уничтожалась иррациональность, стоявшая на пути превращения индивидуального и общественного тела в набор предсказуемых и управляемых механизмов. И именно там родилось научное применение пыток, поскольку кровь и пытки были необходимы для «выведения породы животных», способных на регулярное, однородное и однообразное поведение, навечно помеченных памятью о новых правилах (Nietzsche 1965:189-90)."
---------------------------------------------------------------------------------------
[1] где препарирование организовывалось как публичная церемония, подчинённая регламенту, схожему с тем, который управлял театральными представлениями: «В новое время, в Италии и за границей, публичные уроки анатомии развились в ритуализированные церемонии, которые проводились в специально отведённых для этого местах. Их сходство с театральными представлениями сразу бросается в глаза, если обратить внимание на некоторые их особенности: разделение уроков на несколько этапов … платный входной билет и исполнение музыки для увеселения аудитории, правила, введённые для регулирования поведения посетителей, и внимание, уделяемое «постановке». Уильям Хекшер даже утверждает, что многие популярные театральные приёмы были изобретены на представлениях публичных уроков анатомии» (Ferrari 1987:82-83).
[2] Как его описывает Сильвия Федеричи, Декарт был совершенно тупым ублюдком и извращенцем. По словам первого биографа Декарта, месье Адриена Байе, при подготовке к написанию «Трактата о человеке» в 1629 году Декарт, будучи в Амстердаме, ежедневно посещал скотобойни города и выполнял препарирование различных частей животных. Отцу Мерсенну он признавался, что его усердие в изучении этого предмета вынуждало его почти каждый день посещать мясника, чтобы наблюдать за забоем скота; и ему случалось приносить домой какие-нибудь органы животных, которые он хотел препарировать на досуге. В письме Мерсенну в 1633 году он пишет: «J'anatomize maintenant les têtes de divers animaux pour expliquer en quoi consistent l'imagination, la mémoire...» [фр. «Сейчас я вскрываю черепа различных животных, чтобы объяснить, из чего состоит воображение, память...»] (Cousin Vol. IV: 255). Кретинизм полнейший! «После вскрытия груди живого кролика … можно убедиться, что сердце и ствол аорты легко увидеть … Продолжая вскрытие этого живого зверя, я вырезал у него ту часть сердца, которую мы называем желудочком»] (там же: Vol VII: 350). Наконец, в июне 1640 года, отвечая Мерсенну, который спросил его, почему же животные чувствуют боль, если у них нет души, Декарт заверяет его, что они не чувствуют боли; ибо боль существует лишь вместе с пониманием, которое отсутствует в животных
(Rosenfield 1968:8). Теперь, после того как я узнал, что Декарт вырезал сердца у живых кроликов (а может быть и не только у кроликов!) и говорил, что им при этом не больно, у меня будет рвотный рефлекс при всяком упоминании его имени.
Доктрина Декарта о механической природе животных представляла собой тотальную инверсию концепции о животных, которая преобладала в Средние века до XVI века, и изображала их как умных, ответственных существ, наделённых развитым воображением и даже способностью говорить.
[3] Среди сторонников охоты на ведьм был сэр Томас Браун, врач, и, по общему мнению, один из первых защитников «научной свободы», чьи работы по мнению его современников «содержали опасную примесь скептицизма» (Gosse 1905: 25). Томас Браун лично способствовал смерти двух женщин, обвинённых в том, что они «ведьмы», которые без его вмешательства могли бы избежать виселицы, настолько абсурдны были выдвинутые против них обвинения (Gosse 1905:147-49). Детальный анализ этого процесса см. у Гилберта Гайса и Айвана Бунна (1997).