Проф. Зубов о минойском Крите.
Проф. Зубов говорит:
"Я думаю, что все, кто побывали в Кноссе, в Фесте, или же видел на изображениях восстановленные и реконструированные дворцы, были потрясены их величием и красотой. Были потрясены величием Крита и греки более позднего времени. Так, странник Одиссей рассказывал своей супруге Пенелопе после возвращения о посещении Крита:
«Остров есть Крит посреди виноцветного моря прекрасный,
Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный;
Там девяносто они городов населяют великих.
Разные слышатся там голоса…»
[Гомер, Одиссея, песнь XIX, 171-175]
И дальше перечисляются голоса и ахейцев, и дорийцев, и пеласгов - разных народов, которые там обитают. То есть для греков времени, к которому принадлежал Гомер, архаического, но уже последнего тысячелетия до Р. Х., Крит был образцом, к которому хотелось тянуться, на примере которого хотелось создавать свою культуру.
И неслучайно Платон в своих «Законах» главным персонажем вывел критянина. Это очень характерный момент. Так же, как средневековая Европа и Европа Нового времени имела идеалом устроенной жизни Римскую Империю и хотела ей подражать, Древняя Греция от Гомера до Платона помнила Крит через «Илиаду» и «Одиссею» и, видимо, другие предания, и пыталась подражать минойскому Криту.
Сам Эванс назвал критские дворцы дворцами-святилищами - palace-sanctuary, то есть, в них светская жизнь соединялась с жизнью храмовой.
Реконструированная фреска святилища из Кносского дворца. 16 в до Р.Х. Традиционно интерпретируется, как ритуальное собрание, священнодействие и присутствующие на нем граждане в дворцовых интерьерах. В центре трехчастное святилище (M. Cameron, S. Hood. Sir Arthur Evans' Knossos Fresco Atlas. Farnborough: Gregg Press. 1967. pl. II A)
Нерасчленённостью сакральной и профанной функций дворцы-храмы Крита напоминают священные города средненеолитической Анатолии - Чатал-Хююк, Хаджилар VI-V тыс. до Р.Х., воздвигавшиеся, кстати, как и минойские дворцы, в виде единого архитектурного комплекса, фактически под одной крышей.
Святилища критских дворцов большей частью не отгорожены от окружающего дворец пространства, но составляют с ним одно целое, намекая нам на большую, чем на Переднем Востоке, публичность религиозной и, что в то время было практически одним и тем же, политической жизни минойского общества.
Учёные констатируют большую склонность минойцев совершать священнодействия не только во дворцах, но и среди дикой природы, в горных лесах или же в пещерах. Как и в глубочайшей древности, в палеолите, критяне минойского времени превращали пещеры, которыми очень богаты горы острова, в естественные храмы. В Като Закро найдена ваза, на которой изображено святилище, стоящее среди гор, буквально кишащих дикими козами. Мирча Элиаде в своей «Истории религиозных идей» замечает: «Характерно полное отсутствие на минойском Крите сооружений, напоминающих позднейшие классические храмы Греции. Даже священнодействия, связанные с сельскохозяйственным циклом, совершались на открытых площадках дворца» [M. Eliade. A History of Religious Ideas. Vol.1. Chicago 1978]."
Далее проф. Зубов упоминает одну из грандиознейших пещер Крита, Скотино, недалеко от которой "белеют стены небольшого православного храма, где есть престол Параскевы Пятницы. В день памяти этой святой 26-го июля здесь собираются крестьяне из долины Апоселимы. После литургии в храме они направляются под своды пещеры, где танцуют до полного изнеможения. При свете фонарей и масляных лампад веселье длится до глубокой ночи."
Пещера Скотино. Крит
Это "веселье" критских крестьян напоминает радения русских христоверов ("хлыстов").
Можно предполагать, что эти "танцы до изнеможения" являлись составной частью минойских религиозных практик. И, каким-то образом, те практики "просочились" через тысячелетние пласты времени, "проросли" уже в наше время в виде христианских мистических практик.
"В додворцовый период, - продолжает проф. Зубов, - в сельской местности минойцы возводили отдельно стоящие святилища, подчас довольно монументальные. Так, в Миртосе конца III тыс. возвышалась храмовая постройка, состоявшая из четырёх помещений, в одном из которых на низком основании из камней и глины стояла фигура женского божества".
В принципе, то же самое мы наблюдаем и в долине реки Инд. Там тоже археологи находят многочисленные фигурки "местночтимой" Богини. Это как бы "источники" и "ручейки", из которых со временем собираются таки "полноводные реки", как минойская или хараппская цивилизации.
"Главной священной фигурой на Крите, как и практически на всем Переднем Востоке, было женское божество - то божество, которое Эванс назвал Великой Богиней. Как правило, она изображается как женщина в классическом критском жреческом платье - в перехваченной высоким наборным поясом юбке до пола, с фалдами и оборками, выше пояса - обнаженный торс, пышные, приподнятые груди, руки, увитые браслетами, а в руках сжаты извивающиеся змеи... высокие груди богини - это древний символ, уводящий нас к совиноглазой богине мегалита и к алебастровым изображениям женской груди в Чатал-Хююке. И даже, возможно, к палеолитическим Венерам.
В отличие от Переднего Востока, в облачении божеств Крита и Греции практически нет ничего специфического, что бы отличало их от людей, наподобие рогатых шапок в Шумере или знаков анех, которые держат боги и бессмертные умершие в Египте. Поэтому на Крите мы с трудом можем сказать, чьё изображение перед нами: Великой Богини или её жрицы. Образ женщины в длинном платье со змеями Эванс считал изображением Великой Богини, но возможно, что это и статуэтки жриц. Они были найдены в храмовой сокровищнице Кносса.
Великая богиня Крита, или богиня «со змеями». Малая и большая. 16 в. До Р.Х. Гераклион. Археологический музей.
Поклонение Великой Богине изображено на многих кольцах, инталиях, рельефах Крита. И здесь обычно изображение поклона наоборот. Я уже говорил, что выгибание, изображение вогнутости, распространено на Крите. Так вот, критский священный поклон - это не поклон вниз, как на востоке, а откидывание корпуса, выгибание тела, когда грудь выпячена, позвоночник вогнут, и рука человека, который поклоняется, прислонена к глазам, чтобы не ослепнуть от сияния божества".
Фрагмент фрески Кносского дворца. Варианты реконструкции.
О "характерном критском поклоне" проф. Зубова я уже писал, так что здесь повторяться не стану. Замечу лишь, что об экстатичности минойской религии он и сам говорит, упоминая "танцы до изнеможения" критских крестьян.
"В последних сценах драмы Софокла «Эдип в Колоне» есть такие слова: «Царь рукою заслоняет глаза, как будто страх невыносимый ему привиделся». [Софокл, Эдип в Колоне, 1650-52]. Это говорится о Тезее, который видит уход Эдипа в подземный мир. Заслонение глаз рукой - типичная критская форма выражения уважения к божеству, как бы реакция на исходящее от божества сияния."
Меня терзают смутные сомнения, что "заслонение глаз рукой - типичная критская форма выражения уважения к божеству". Увы, здесь скорее проф. Зубов экстраполирует своё типично русское царебожничество на на представителей древней минойской культуры. Несмотря на свою интеллигентскую либеральную фронду, он в своих лекциях по истории религии бесконечно повторяет: "царь-царь-царь..." [1]. Минос у него - первый "царь" Крита, хотя он является персонажем поздней древнегреческой мифологии. Подозрительно уже и то, что у древних египтян первый фараон назывался именем Менес. Историческая традиция, повествующая о первом египетском фараоне, пересказана Диодором, но его повествование носит сказочный характер. Проф. Зубов, ничтоже сумняшеся, принимает все эти сказки за чистую монету. "Ну как же они там построили цивилизацию без царя? Это же решительно невозможно...".
"Львица - символ Великой Богини по всему Востоку. Это символ Астарты и Инанны, символ Великой Богини-Матери у хеттов. И здесь, на Кноссе, так же; львица - это образ мощи, образ силы, и одновременно - образ матери-земли, которая, как лев, пожирает плоть умершего, похороненного в землю, и эта плоть, пройдя через её чрево и родившись вновь, становится божественной.
Реконструкция оттиска печати найденного в пяти фрагментах (каталогизированных с номерами M1-5) в центральном святилище дворца Кносса. Великая богиня на возвышении, в фланкированная львицами.
Очень возможно, что в XXX Гомеровом гимне Гее, Матери Всех (а Гея, как вы помните, это земля), вспоминается именно эта почитавшаяся на Крите Владычица жизни и смерти:
«…Все лишь твоими щедротами живы.
Ты плодовитость, Царица, даёшь и даёшь плодородье.
Можешь Ты жизнь даровать человеку и можешь обратно
Взять её, если захочешь». [4-7]
Алексис Стилиано в своей книге «Минойская цивилизация» специально подчёркивал, что под именами богинь классической Греции - Артемиды, Афины, Афродиты, - присутствуют не разные лица, но одно и то же божественное существо, которое только в Греции I тысячелетия разделилось на разные божественные лица. То есть, и Диктина, и Бритомартис, и Ариадна также, как впоследствии - Афина, Артемида, Афродита - это было одно божественное существо. [A. Stylianos. Minoan Civilization. Heraclion. P.72-74]."
Символом Богини является лабрис - топор с двумя лезвиями. "В боевом смысле двулезвийный топор абсолютно никому не нужен - это тяжёлая вещь, которая при неловком размахе может поранить вторым лезвием самого воина, держащего его в руках. Это ненужная вещь, но она исключительно распространена на Крите... На Крите в храмовых святилищах, в пещерах, во дворцах, на колоннах подземелий очень часты изображения двулезвийных топоров, или же непосредственно бронзовые топоры, часто надетые на каменные рукояти, прямо иссечённые из скалы, то есть это не боевое оружие, а священный предмет. Это символ богини в двух её проявлениях: подательницы жизни и подательницы смерти. Отсюда и двойное лезвие".
Фрагмент саркофага из Агиа Триады. Женщины совершают жертвоприношение между двух священных топоров, на древках которых сидят птицы, возможно голубки. 16-15 вв. до Р.Х. Ираклион. Археологический музей.
Проф. Зубов, будучи приверженцем патриархата, никак не может обойтись без "царя", и он его находит в этом изображении:
Спрашивается, ну с какого перепугу проф. Зубов назвал этого юношу "царём"? Чем вообще этот юноша отличается от других юношей на изображении выше, которые идут навстречу Богине? По-моему, ничем. Головной убор с перьями носили, например, американские индейцы, но они же - не "цари"!
А это кто тогда, с аналогичным головным убором - "царица"?
И вообще, про царей и царскую власть на минойском Крите ничего достоверного, кроме мифов, не известно. Статья Б. С. Ляпустина "ЦАРСКАЯ ВЛАСТЬ НА МИНОЙСКОМ КРИТЕ" сильно напоминает "притягивание фактов за уши", когда нет этих фактов. Проф. Зубов тоже любит "притягивать за уши" музу истории Клио. С какой стати "символами мужского божества на Крите являются бабочка, куколка и гусеница, знаки метаморфозы и преображения"? На самом деле "Бабочка считается символом Великой Богини (Великой Матери, Magna Mater). Образ Великой Богини восходит к древнейшим временам истории человечества, к палеолиту. Это верховное божество олицетворяло одновременно небо и землю, жизнь и смерть. С Великой Богиней ассоциировались птицы и летающие насекомые. Одним из насекомых, представлявших богиню, и была бабочка".
Проф. Зубов совершенно справедливо замечает, что "метаморфоза бабочки, гусеницы и куколки - это образ не смерти, но изменения". Но далее он полагает, будто этот образ "связан, как это ни странно, с мужским божеством, супругом Великой Небесной Богини". Изображения быка стали символом Небесного Бога в поздней индоевропейской мифологии. А вот например в слое VI Чатал-Хююка найдены скамьи, украшенные рядом бычьих рогов. Да и в неолитической культуре Кукутени-Триполье имеются статуэтки женщин, сидящих на креслах в виде бычьих рогов.
Что-то как-то не верится, чтобы символ Небесного Бога использовался в качестве "поджопника".
Священный бык в древнейших культурах являлся возлюбленным сыном Богини Матери и одновременно её божественным консортом. Но вряд ли он тогда выступал в самостоятельной роли Бога Творца, Небесного Отца. Нет, это всё позднейшие "метаморфозы" мифологии, связанные с переходом от матриархата к патриархату.
Однако проф. Зубов фактически "возвышает" жертвенного бычка до положения Творца неба и земли, и, комметируя, видимо, одно из изображений, где между рогами быка "прорастает" лабрис, символ жизни, говорит:
"Тут растение вырастает не из храма, а между рогами быка, то есть это образ священного брака: Великая Богиня и Небесный Бог изображаются таким образом соединёнными в одну плоть. А цветы, обычно - весенние крокусы или лилии, которые собирают девушки на лугу, по которым идёт, как вы помните, тот самый царь-жрец из Кносского дворца, - это как раз изображение умершего и воскресшего Бога. То есть, он выходит из тьмы преисподней на землю, как и эти весенние цветы. Богочеловек умер, но и воскрес. И цветы - образ воскресения. Поэтому, собственно, так любят украшать цветами современные храмы, как православные, так и католические, и иконы, и другие священные изображения."
Проф. Зубов позиционирует себя православным человеком и, естественно, видит всё через "призму" православия. Очевидно, учёный историк не должен смотреть на историю через какую-либо "призму", которая может искажать его видение.
"Другой миф, который проливает свет на религиозные верования и обычаи минойского Крита - это предание о Миносе, Минотавре, Ариадне и Тезее", - пишет проф. Зубов.
Да ничего он не "проливает"! Миф о Минотавре - это греческий патриархальный миф, появившийся уже после гибели минойской культуры. И в этом мифе о древнем Крите говорится примерно так же, как в большевисткой пропаганде - о "старорежимной" России. Кстати, пересказывая этот миф, Зубов говорит: "Зевс - белый бык привозит Европу на Крит, а бык - это символ Небесного Бога". Вот здесь я полностью согласен с профессором: бык патриархальной мифологии - это действительно символ Небесного Бога. Но бык патриархальной мифологии Греции и бык матриархальной мифологии Крита - это, как говорят одесситы, две большие разницы.
----------------------------------------------------------------------------------
[1] Вот характерный пример того, как проф. Зубов упоминает царя "всуе":
"Ещё в то время, когда на острове, видимо, отсутствовала царская власть как таковая, в конце IV - начале III тысячелетия до Рождества Христова, что соответствует ещё преддинастической эпохе Египта, критяне с исключительным вниманием и заботой относились к погребению своих близких".
И так на протяжении всех своих лекций он - по делу и совершенно без дела, как здесь, - "привязывает" своё повествование к царям.