Эта отреставрированная фреска из римских катакомб Присциллы, датируемая 230 - 240 годами нашей эры, изображает как будто женщину-священника. Хотя, по мнению Фабрицио Бисконти (Fabrizio Bisconti), руководителя ватиканской священной археологической комиссии, верующая просто молится, как обычная прихожанка.
Кстати, это было время расцвета монтанизма, аскетико-мистического направления в раннем христианстве, в котором женщины-пророчицы играли важную роль. Влияние монтанизма в Церкви в начале lll века возросло настолько, что в Малой Азии, Северной Африке, а также в Риме и в некоторых восточных провинциях Империи монтанистские общины получили преобладание. Праведниками, выставленными этой великой школой аскетизма, повсюду восхищались; было время, когда римского епископа Элевтера (176 - 189 гг.) отговаривали от публичного признания монтанистских пророчеств; также и римский епископ Зеферин (202 - 218 гг.) готов был признать боговдохновенность пророчеств Монтана и его сподвижниц - Присциллы и Максимиллы.
Монтанисты возобновили собрания христиан с общими трапезами после богослужения - раннехристианская практика, от которой кафолические христианские общины давно отказались, заменив их собраниями для молений и выслушивания проповедей епископов. Однако простой народ по-прежнему предпочитал собрания, происходившие в предместьях городов, близ могил мучеников.
Вот эта фреска из катакомб Домициллы сильно напоминает раннехристианские агапы, когда евхаристия ещё не была отделена от совместной трапезы.
Как видно, женщины участвуют в "вечере любви" наравне с мужчинами.
В монтанистских общинах мы видим ещё женщин в руководящей роли предстоятельниц общин, облечённых даже епископским саном, - в кафолической Церкви такое явление уже не мыслимо. Мы знаем, что в гностических сектах подчёркивалось особое значение женщин, и поддерживалась традиция об особенном доверии и сердечном отношении Иисуса Христа к некоторым Своим ученицам, стоявшим к Нему ближе самих апостолов. Совершенно противоположные по духу и нравам, гностики и монтанисты сходились в том, что при всех их наставниках имелись женщины-пророчицы: Елена при Симоне, Филумена при Апеллесе, Присцилла и Максимилла при Монтане, целая женская вереница вокруг Маркоса и Маркиона. Эта традиция была весьма неприятна церковной иерархии, основывавшей свой авторитет на апостольском преемстве, а не на чрезвычайных дарованиях Духа Святого. Осуждение монтанистского движения явилось самым решительным моментом в истории постепенного развития в Церкви антифеминизма; оно послужило поводом к стеснению проповеднической роли женщин, к предъявлению им одного лишь требования скромности и безмолвного повиновения. Мы увидим, как церковное христианство выдвинет при гонениях Деция и особенно Диоклетиана ещё много дивных мучениц; но только на кровавых аренах амфитеатров женщины в последний раз выступят с братьями, как равные... Однако для женщины-проповедницы или прорицательницы нет более места в новом "епископальном" укладе христианской жизни; отныне ей принадлежит лишь роль вдохновительницы, как Макрина для великих братьев своих Василия и Григория, как Моника для сына своего Августина, как Паула для Иеронима. Даже служение диаконисс стало всячески урезываться; им было предоставлено лишь обслуживание женской части собрания верующих, и то только в тех случаях, когда стыдливость не допускала прикосновения диакона-мужчины (например, при обряде водного крещения). Но и это служение женщин внушало какую-то брезгливость; их значение в богослужебной практике подвергалось всевозможным ограничениям и вскоре само звание диаконисс осталось лишь пустым звуком, лишённым даже внешнего признака священнослужения - рукоположения (запретительное постановление № 19 Первого вселенского собора 325 года). Так мало-по-малу совершилось ниспадение женщины со степени полноправного члена христианской общины.