Почитание женщины у адыгов (черкесов).
В воспоминаниях иностранцев, посетивших Черкесию в XV - XIX вв. и хорошо знакомых с бытом и культурой её жителей, постоянно подчёркивается, что женщины в этой стране окружены множеством таких знаков внимания, которые превосходят иногда те, что приняты в цивилизованной Европе. «Перед очень старыми людьми и девушками встают», - пишет, к примеру, поляк Т. Лапинский. Казалось бы - незначительная деталь, но она говорит о многом:
только в условиях упрочившегося рыцарского отношения к слабому полу знаки внимания, оказываемые девушке, могли совпасть со знаками внимания, которых, по традиции, удостаивались лишь почтенные старцы.
Даже в наше время это всё ещё живая традиция и можно наблюдать, как восьмидесятилетние старики, сидящие на скамейках перед домами, чинно встают или приподнимаются, когда мимо них проходят по улице 16-17-летние девушки. И это не единичный пример, а часть общей, развёрнутой системы правил почтительного отношения к женщине. По адыгским понятиям, в этикетном отношении она в целом «страше», чем мужчина, и отсюда известное изречение: Бзылъфыгъэм жьыгъэ раты - «Жещин почитают как страших». Такая расстановка акцентов свидетельствует ещё и о том, что в культурной традиции адыгов сложились устойчивые представления о «страшинстве» женщин по отношению к мужчинам. Они оказывали существенное влияние на социальную организацию адыгского общества и в том числе на этикет, на специфику норм взаимного обхождения и общения между полами.
К примеру, если женщина находится в сопровождении мужчины, за ней закрепляется почётное место справа (только с мужем она занимает позицию слева - для демонстрации отношений супружества). Правая почётная сторона отводится девушкам и во время круговых танцев (удж), и при движении навстречу друг другу, и даже при размещении перед объективом фотоаппарата. На одной из фотографий второй половины XIX в. мы видим перед домом в кабардинском ауле около десятка людей, причём группа женщин стоит справа и отдельно, в нескольких шагах от группы мужчин, что, конечно, не случайно (13, с. 248).
При встрече с женщиной на улице, мужчина, как было сказано, проходил мимо, оставляя её по правую руку от себя, - в знак уважения. Сверх того, всадник заблаговременно (за 20-30 м) спешивался и пропускал женщину, держа коня под уздцы левой рукой. Обычно он медленно вместе со своим конём поворачивался к ней лицом, по мере того как она приближалась к нему и пока не удалится на расстояние 20-30 м. Затем вскочив в седло и, развернувшись налево (то есть правым плечом к женщине), продолжал свой путь.
Встретив женщин в пути, в поле, мужчина обязан был предложить им помощь спутника, помощника, защитника. На это обратил внимание Ж.-Ш. де Бесс, посетивший Кабарду в 1829 г. в составе экспедиции, совершившей восхождение на вершину Эльбруса. «Если всадник встречает на дороге женщину, - пишет Бесс, - он спешивается, предлагает свою лошадь женщине и если та отказывается, он идёт рядом с ней до её жилища» (7, с. 330).
Можно вспомнить также, что в недавнем прошлом, когда для выражения соболезнования и участия в похоронах или в поминках из одного кабардинского села в другое отправлялась группа, состоявшая из мужчин и женщин, обязательно впереди на арбах располагались женщины, а позади, как бы охраняя, прикрывая их, верховые мужчины. Прибыв к месту назначения, мужчины почтительно останавливались и пропускали в распахнутые по случаю траура ворота сначала женщин, а затем не спеша, торжественно и чинно входили во двор сами.
При встрече с группой лиц обоего пола мужчина, отдавая дань уважения женщинам, обязан был приветствовать их в первую очередь. К. Кох, посетивший Западную Черкесию в 1836-1838 гг., не без удивления отмечает в своих записях, что натухайский князь Индароко, выйдя с сыном к гостям, «приветствовал, как галантный черкес, сначала женщин» (18, с. 519).
Неприлично, как сказано, сидеть, если женщина стоит. Если в комнату входит женщина, то необходимо по крайней мере привстать, а ещё лучше встать и предложить женщине сесть. Такое правило распространялось даже на самых знатных гостей, которых с большими почестями принимали в кунацких. А. Махвич-Мацкевич в известном очерке о культуре и быте абазехов пишет, что в кунацкую, чтобы засвидетельствовать находящемуся там гостю своё почтение, заходили группами девушки, и при этом гость, каким бы старым и почётным он не был, обязан был «встать и пригласить девушек присесть около него» (25, с. 26).
Во время застолья, когда произносят тост в честь какой-либо женщины, все кроме тхамады почтительно встают. Обычно мужчины такой чести не удостаиваются, что придаёт данному действию особую выразительность. Другое правило, связанное с застольным этикетом, состоит в том, что за женщин пьют до дна, тогда как в других ситуациях положено отпить из бокала лишь часть содержащегося в нём напитка (принцип, известный под названием гуак1уэрафэ). Во время пиров хозяйку дома, каких-либо почитаемых старушек или известных красавиц специально приглашали к столу, чтобы произнести в их честь тост. Если одной из них, вручив чашу с напитком, предоставляли слово для тоста, то высказав пирующим свои пожелания и не отпивая из чаши, женщина передавала её кому-либо из мужчин. Это считалось для него большой честью; поднявшись со своего места, он принимал протянутую чашу и, поблагодарив женщину в самых изысканных выражениях, выпивал содержимое до дна.
Добавим к сказанному, что мужчинам полагается подавать женщинам бокал с напитком, поднявшись со своего места и обязательно двумя руками - держа бокал в правой руке и поддерживая его снизу левой. Принимают протянутый женщиной бокал точно также: двумя руками и непременно стоя.
В прямой связи с подобными нормами находились некоторые обычаи, ставшие составной и неотъемлемой частью образа жизни адыгского рыцарства. Например, по сложившейся традиции, возвратившись из похода, наездники (зек1уэшу) первым делом собирались в доме у какой-либо прославленной красавицы. Там устраивался праздник в честь успешного окончания предприятия и в центре этого праздника находилась, восседая на почётном месте, хозяйка дома. В её честь произносили тосты, устраивали танцы, рыцарские состязания. В конце празднества каждый из наездников оставлял девушке часть своей добычи. Согласно общему правилу, каждый наездник обязан был подарить часть добычи женщине: признанной красавице или какой-либо пожилой, благородной и почитаемой в округе женщине. Одаривали даже незнакомых женщин, если встречали их, возвращаясь из похода.
В качестве реликта этот обычай сохраняется до наших дней; например, мужчина, встретив в городе родственницу или соседку, считает своим долгом не только предложить ей свои услуги помощника, но и купить ей что-либо в подарок.
Традиция такого одаривания легла в основу известного наставления: Ц1ыхубз пшэрыхъ хущанэ - букв. «Женщине добычу оставляют». В разных вариантах данная формула бытует во всех областях проживания адыгов, утратив свой первоначальный смысл и превратившись в концентрированное выражение почтительного, рыцарского отношения к женщинам.
В спорных или конфликтных ситуациях само появление женщины оказывало на мужчин дисциплинирующее воздействие. Она могла выступить в качестве третейского судьи, предотвратить кровопролитие или убийство. Обычно в таких случаях женщина подкрепляла свою просьбу прикосновением к платку, а в экстремальных ситуациях, не мешкая, срывала платок и бросала его между соперниками - обычай, распространённый у всех народов Кавказа. Большой вес имело мнение знаменитых красавиц, и они часто пользовались своим влиянием на мужчин. В 30-х гг. XIX в. известная шапсугская красавица Ханифа в качестве условия выйти замуж за воина Куаджебердуко Махамата предложила ему отбить у противника пушку. Махамат исполнил это пожелание: в бою за крепость Туапсе он захватил большую пушку и доставил её своей избраннице.
Элементы изысканно-вежливого отношения к женщинам можно обнаружить в традиционных игрищах, в составе которых неизменно устраивались всевозможные состязания и поединки наездников. Победившие удостаивались дорогих призов и, согласно установившейся традиции, тотчас вручали их пожилым уважаемым женщинам или признанным красавицам - как «дань их красоте» (7, с. 345). В целом ряде случаев инициаторами таких состязаний или поединков были сами девушки, а призом могли служить, как пишет Дж.Лонгворт, вещи специально изготовленные ими для этого случая, например, «разукрашенная кобура для пистолета» (22, с. 574).
Практиковалась и другая форма награды: одна из самых красивых девушек преподносила победителю чашу с хмельным напитком, и он выпивал её содержимое до дна, сидя в седле. Традиционно такую чащу называли богатырской - бэтырыбжьэ.
Эти примеры свидетельствуют о том, что привилегии женщин и разнообразные знаки внимания, которые им оказывали в традиционном адыгском обществе, возникли и действовали под влиянием рыцарской культуры, напоминая в этом отношения быт и культуру западноевропейского дворянства.
Однако в Черкесии почитание женщины было наиболее ощутимо в общественном быту. Согласно установившейся традиции, за пределами семьи она считается «старшей» по отношению к мужчине, а в семье - «младшей». По этому поводу обычно говорят: Ц1ыхубзыр пщ1ант1эм дэсым нэхъыщ1эщ, пш1ант1эм удэк1амэ ар сыт хуэдэ ирехъу нэхъыжьу щытын хуейщ -»Женщина в доме младше мужчины, за пределами семьи, кем бы она ему не приходилась, должна быть старшей».
Обосновывая некоторые нормы взаимного обхождения, иногда прямо ссылаются на этот принцип. Например, подчёркивается, что при входе в чей-либо дом сначала нужно поздороваться с мужем, а затем женой. За пределами семьи, как отмечалось ранее, действует обратный порядок: сначала здороваются с женщиной (женой), а вслед за этим с мужчиной (мужем).
Большое значение имел сам факт патриархального, авторитарного устройства семьи. Во главе такой семьи стоял старший по возрасту мужчина - унэ тхьэмадэ и ему беспрекословно подчинялись все другие члены семьи и в том числе жена. Но фактически она пользовалась в семье таким же уважением, как и муж и её права поддерживались не только морально, но и материально с учётом внушительного приданого - дыщэрык1, считавшегося её неотъемлемой собственностью. В среде феодальной знати такое приданое включало кроме всего прочего большой штат крепостных и домашних рабов - самый дорогой в Черкесии товар.
Сознание достаточно высокого положения не мешало и не мешает женщине оказывать мужу, как главе семьи, предусмотренные внутрисемейным этикетом знаки внимания и покорности. Она помогает ему одеть верхнюю одежду и обувь, провожает за дверь квартиры или за ворота усадьбы, не ложится спать, пока муж не вернётся домой, откликается и тотчас появляется, если он её позовёт, демонстрируя всем своми видом готовность исполнить любое его указание. В то же время фактически делами семьи управляет жена, поэтому все, в том числе и муж, называют её уважительно «княгиней дома» - унэ гуащэ. В настоящее время мнение жены оказывается решающим, когда стоит вопрос о ремонте или строительстве дома, о женитьбе сына или поступлении его в институт. Что касается мелках проблем, то чаще всего муж в них вообще не вникает, полагаясь на ум и сноровку жены.
Таким образом, главенство мужчины в семейном быту адыгов является не столько свидетельством или следствием приниженного положения жены, сколько фактом рационального распределения ролей внутри семейно-родственного коллектива.
Исключались побои жены и отсюда моральные суждения типа: Шъуз езауэрэр л1эп - «С женой (женщиной) дерущийся - не мужчина»; Л1ыхъур фыздэубзэщи, л1ыбзыр фыздэуейщ - «Истинный муж с женой обходителен, муж-баба с женой драчлив». Допуская рукоприкладство, муж взламывал базовые нормы, предусмотренные для исполнения данной роли: «Когда муж ударит или осыплет бранными словами жену, - писал в данной связи Хан-Гирей, - он делается предметом посмеяния, точно так, как когда бы он, имея способы, не одевает её соответственно его состояния» (33, с. 293-294). Однако такое случалось редко; обычно «обхождение мужа с женой скромно и деликатно», - свидетельствует К. Ф. Сталь (30, с. 128).
Относительно большой свободой пользовались в семье дочери хозяина и нет оснований верить тому, что им «не предоставлялось никакой возможности объяснения с женихом» (21, с. 117, 182). Напротив, этих возможностей было более чем достаточно: ситуация бальных танцев (удж) во время празднеств, игры, предусмотренные обрядом ухода за раненым (чапщ), совместный сбор ягод в поле или в лесу, визиты парней к девушкам на выданье - псэлъыхъу.
По сей день у адыгейцев девушке, достигшей брачного возраста, отводится комната, где она может встречаться с молодыми людьми, но обязательно в присутствии третьих лиц, например, младшей сестры, подруги. Эта комната (в прошлом, отдельный домик) называется пшашауна - «девичий дом». Обычно именно здесь в обстановке непринуждённых бесед, игр, танцев она знакомится с претендентами на её руку, узнаёт их достоинства, недостатки и в конце концов делает свой выбор. Никто не видит в этом ничего предосудительного, родители девушки считают неприличным даже входить в комнату дочери. Санкционируя встречи девушки с женихами, обычно ей говорят: Уипсэлъыхъу уилъэгъуну емык1у хэлъкъым - «Во встречах с ищущими твоей руки нет ничего зазорного».
Со своей стороны посетители девичьего дома проявляли много такта, в частности, исключались ссоры из-за девушки. Обычно при появлении соперника молодой человек, находящийся у девушки, удалялся. Повсеместно была распространена норма, согласно которой в пшашауна почётное место отводилось самой хозяйке.
Невестки выполняли большую работу по дому, подчинялись свекрови и другим старшим членам семьи. Они ложились позже, а вставали раньше всех. Без разрешения старших нельзя было пойти или съездить к родителям. В присутствии свёкра, свекрови или других старших членов семьи или соседей не полагалось ласкать детей, громко разговаривать, смеяться. Однако нельзя сказать, что отношение к ним было лишено чуткости, внимания, уважения. Первый год после свадьбы, а иногда и больше того, невестка освобождалась от всех работ по дому и усадьбе, кроме шитья. У кабардинцев этот период назывался шхьэнтэтес - букв. «сидение на подушках». В течение этого года её поочерёдно навещали родственники и соседи мужа (для знакомства), угощали, одаривали.
Большим уважением к невестке проникнуты обряды и церемонии, ориентированные на инкорпорацию или включение невестки в семейно-родственный коллектив: 1) торжественный ввод в большой дом - унэишэ, 2) обряд приобщения к семейному очагу и божеству - лэгъунэ маф1эпэ, 3) обряд приобщения к шитью - мастэхэш, 4) обряд первого выхода за водой, 5) обряд первой встречи и знакомства со свёкром, 6) визиты, наносимые невестке после первых родов и т.д. Общая направленность этих обрядов была такова, что можно с полным основанием говорить о характерном для адыгской семьи культе невестки. Считалось, что с ней в семью приходит счастье, что она «озаряет дом светом», наполняет его радостью и любовью.
Свекровь и другие члены семьи обращались к невестке подчёркнуто мягко и нежно, используя ласкательные выражения типа: Сипсэ нэху- «Моя душа светлая», Нысэ нэху- «Невестка лучезарная», Нысэ фо - «Невестка медовая», Нысэ 1эф1 - «Невестка сладкая», Нысэ дыщэ - «Невестка золотая», Къан дахэ - «Прекрасная воспитанница», Къан 1эф1 - «Воспитанница сладкая», Нысэ гъаш1у- «Невестка лелеемая».
Жену самого младшего сына стремились выделить особо и давали имена типа: Нысэк1ас - «Невестка любимая», Къан си щ1асэ - «Воспитанница моя любимая».
Имена с элементом гуашъэ - «княгиня» присваивались снохам дворянского или княжеского происхождения: Гуащъ 1эф1 - «Княгиня сладкая», Гуащъ фо - «Княгиня медовая», Гуащъ нэху - «Княгиня лучезарная» и т.п.
Ласковые обращения подхватывали другие члены семьи, соседи. Невестка как бы переименовывалась, что имело определённый этический смысл: вторичное наименование символизировало, наряду с целым рядом других социальных актов, признание невестки в качестве полнокровного члена семьи. Это помогало ей осознать своё место среди домочадцев, преодолеть некоторый, вполне естественный в новых условиях, дискомфорт. Не зря говорят: Нысэм нысэц1э ф1амышъмэ йыгу зит1эш1ыркъым - «Если не дать невестке ласковое имя, её душа не раскроется».
Недопустимым считалось бранить и бить невестку, злословить в её адрес. Конечно, свекровь могла сделать снохе замечание, но в мягкой и благожелательной форме, иногда обращаясь к ней лишь косвенно, следуя пословице: «Слушай дочь, разумей сноха» - Еда1уэ сипхъу, зэхэщ1ык1 синысэ. Такая «стратегия» была связана с определёнными ожиданиями: свекровь рассчитывала (и не без основания) на благодарность и ответную вежливость невестки, доверяясь народному опыту, выраженному в известном суждении: «Невестку обласкаешь, шёлковой нитью расстелется» - Нысэм уеубзэмэ данэ 1убзэ къуитынщ.
Свидетельством признания невестки был и акт передачи ей права разводить огонь в очаге и готовить пищу. Со временем (обычно после появления двух-трёх детей) она становилась настоящей хозяйкой - «княгиней дома», управляющей всеми делами в семье.
Когда в доме собираются гости, обязательным считается тост за хозяйку, в котором специально подчёркивается, что на ней держится дом и благополучие семьи, что успехи и достижения хозяина были бы невозможны без поддержки и усилий «спутницы его души» (псэгъу) и «княгини дома». Л1ыр зыгъэл1ыр фызшъ - «Достойный муж - заслуга жены», - говорят обычно по этому поводу. По общему мнению авторитет мужчины зависит во многом от жены и в целом - от женщин, которые его окружают и существует твёрдое убеждение о том, что женщина способна и поднять, и уронить, и восстановить честь мужчины. Отсюда известное изречение: Фызым игъэпуда л1ыр жылэм къыдахыжыфыркъым, жылэм ягъэпуда л1ыр фызым къыдехыж - «Женщиной подорванный авторитет мужчины не восстановит и целое общество, обществом подорванный авторитет мужчины способна восстановить женщина».
В большом ходу и другой вариант данной формулы: Ныбжьэгъум ягъэпуда л1ыр фызыф1ым къыдехыж - «Друзьями подорванный авторитет мужчины восстанавливает хорошая жена».
Как явствует из сказанного, у адыгов женщина всегда была средоточием общественного сознания и бытия. Не зря говорят: Ц1ыхуыбзым йыдеж къышъымыхъей 1уэху щъы1экъым - «Нет в мире ничего, что не начиналось бы с женщины»; Фыз 1уэхуым нэхърэ нэхъ йын дунейм теткъым - «Нет в мире вопроса выше (важней), чем женский вопрос». Обычно к женщине относятся не только с почтением, но даже с некоторой опаской; не рекомендуется спорить или враждовать с ней. Особенно важно наладить отношения с женой и потому предупреждают: Дунейр уибийм нэхыф1шъ, уи фызыр уибий нэхърэ - «Лучше со всем миром враждовать, чем с женой».
Напоминают также о необходимости быть с женщинами справедливыми, внимательными, снисходительными, ср.: Уи къуэ уемыубзэ, уибзи уемыгуауэ - «Перед сыном не заискивай, женщин не третируй»; Уызыхэфыжыну псым хьэ хыумыук1э, уифызым дзы хумыус - «В своём водоёме собаку не топи, о своей жене не злословь; Фыз хей йыумыгъэк1ыж - «С безвинной женой не разводись»; Йыбгъэк1ыжа фыз уымыуб - «Жену, с которой развёлся, не хули». Для всякого мужчины правильно построенные отношения с женщинами и особенно - с женой, считаются проявлением с его стороны не только мудрости, но и большого мужества, - залогом его личных успехов, успехов и процветания семьи.
Не подлежит сомнению, что почитание женщины - это культурный комплекс, в котором принимаются в расчёт и под этическим углом зрения рассматриваются и некоторые биологические особенности женского пола, которые делают женщину более слабой, уязвимой, ранимой. Общее мнение таково, что в силу данного обстоятельства она нуждается в заботе, поддержке, снисхождении, в особом, прежде всего, нравственном внимании со стороны общества.
Отображением этих требований стала уже известная нам формула: Ц1ыхубз пшэрыхъ хущанэ. Она охватывает все принципы и нормы, которыми должен руководствоваться мужчина в его отношениях с женщиной: щадить её силы и самолюбие, помогать во всех её делах и исполнять по возможности все её просьбы, решительно защищать её честь и достоинство и т.д. Величайший позор - бранные выражения в присутствии женщины, злословие в её адрес. Вообще, враждовать с женщиной непозволительно, несовместимо со статусом мужчины. Даже в период военных действий считалось предосудительным убить, ранить или чем-то унизить женщину.
Учитывая слабость и хрупкость женщины, её освобождали от тяжёлого физического труда, в том числе от полевых работ, от поездок или хождений на базар и т.д., считая это унижением для жены и позором для мужа. Одинокой женщине помогали все мужчины округи и выполняли за неё все традиционно мужские дела по дому. Если женщина бралась колоть дрова или плести плетень, то первый прохожий обязан был вежливо, но настойчиво отстранив её, заняться этим делом сам. Пожилой и немощный человек в этих случаях дожидался или созывал молодых людей, способных исполнить этот долг вместо него.
В полном объёме сохранялась и действовали подобные традиции среди адыгской диаспоры. «У нас в Уадиссире в квартале Абазахабль, - рассказывал мне иорданец Ариф Шаико, - жила вдова Дахун Мельгош. Всю тяжёлую работу по её дому выполняли мужчины, живущие в этом квартале. Я сам часто носил ей воду и колол дрова. Обычно, если ей надо было наколоть дров, она выносила несколько чурбаков и топор за ворота усадьбы на улицу и уходила в дом. Это означало, что первый прохожий мужчина должен был наколоть дров и аккуратно сложить поленья во дворе вдовы. Если этим прохожим был даже очень старый или больной мужчина, то и он не мог пройти мимо, не поручив эту работу молодым».
Представления о слабости, хрупкости и ранимости женщины порождают множество других норм, призванных компенсировать такую уязвимость за счёт сочувственного внимания, реальной помощи и поддержки со стороны мужчины и это одно из важных гуманистических оснований адыгского этикета. В то же время, не зря говорят, что сила женщины в еёё слабости. У адыгов, как и всех других народов, существует вполне оправданное в психологическом отношении убеждение в том, что природная чувствительность женщин делает их более тонкими, проницательными и эмпатичными, способными лучше, чем мужчина понять и принять близко к сердцу боль и страдания людей, распознать в той или иной жизненной ситуации все её нюансы. Ярким отображением такого преимущества женского пола является в адыгском фольклоре образ Малечипху. Во всех сколько-нибудь сложных, проблемных ситуациях она находит оригинальное и точное решение, о котором не догадываются мужчины.
Показательны в этом отношении и сюжеты, в которых умней, проницательней и тоньше, чем знаменитый адыгский философ Жабаги Казаноко, оказывается его молодая жена.
С преимуществами женской психологии связывают характерную для данного пола эмоциональную отзывчивость, и этим обусловлено специфическое распределение ролей между братом и сестрой, отцом и матерью. Считается, что в случае болезни или смерти человека с наибольшим и неподдельным чувством его будет оплакивать сестра и потому, если у кого-нибудь есть братья, но нет сестры, о чём с сожалением говорят, что нет у него человека, который смог бы ему по-настоящему посочувствовать, пока он болен, и по-настоящему оплакать, когда он умрёт. Отсюда известное высказывание: Шыпхуыншэ нэхърэ шыпхъу нэф - «Лучше иметь слепую сестру, чем не иметь никакой».
Аналогичным образом представляют роли отца и матери. Говорят: Анэр нэм хуэдэшъи, адэр дэм хуэдэшъ - букв. «Мать подобна глазу, а отец - ореху». Это означает, что отец обычно более суров, твёрд в отношениях с детьми, в то время как мать нежна, добра, отзывчива, способна уловить малейшие изменения в их настроении.
По-видимому, и в самом деле у женщин выше культура эмпатии, и они меньше, чем мужчины, склонны к зависти, соперничеству, лести, отличаются от них большей гибкостью, отходчивостью, терпимостью. И эти качества находят в обществе достойную оценку и достойное отражение в виде особых знаков внимания, которыми их окружают.
Ещё одним очень важным основанием почитания женщины является прочная связь образа женщины с представлениями о красоте, чистоте, целомудрии. Культ женщины был неотделим от культа прекрасного.
Вспомним о том значении, какое имела пышно обставленная церемония выбора королевы красоты - пшъашьэдах. Во время каждого сколько-нибудь значительного празднества или игрища несколько девушек выводили в круг и комиссия из почтенных мужчин, посовещавшись, выбирала одну из них - самую красивую. Её объявляли королевой красоты и вручали специальный жезл- символ её красоты и высокого положения. В конце игрища королева красоты удостаивалась чести открыть заключительный хороводный танец в паре с самым почётным участником игрища, вожаком кругового танца - удж пащ (4, с. 154-155). Девушки, однажды удостоившиеся звания пшъашъэдах, затем в течение всей своей жизни пользовались неизменным уважением, а слава их была ничуть не меньше, чем слава великих воинов, защитников отечества.
Внутреннюю связь между культом женщины и культом прекрасного поддерживала в немалой степени и природная красота черкешенок, о которой ходили легенды. «Черкешенок, - писал И. Гердер, - все знают и превозносят за их красоту, за чёрный шёлк тонких бровей, за чёрные глаза, в которых горит огонь, за гладкий лоб, маленький рот, округлость лица... Счастье, что Европа была не очень удалена от этого средоточия красивых форм, что многие из населявших Европу народов в разное время или жили в областях между Чёрным и Каспийским морями или же медленно прошли по этим землям» (10, с. 150). Природную красоту черкешенок подчёркивало великолепие национального женского костюма: искусно украшенная золотыми или серебряными нитями и галунами (часто конусообразная) шапочка, длинное бархатное платье, также украшенное галунами, тонкой ювелирной работы массивный серебряный или золотой нагрудник и такой же пояс, футляр для волос (щъхьэцылъэ), украшенный золотым шитьем и бахромой из золотых ниток, золотые наплечники (дамэтелъ), напоминающие эполеты с аксельбантами, длинный расшитый золотом нарукавник (1эшъхьэ бэлагъ, 1эшъхьэ тхъьэпэ), золотые цепочки (блэрыпс), серебряные колокольчики по краям нагрудника, издававшие при ходьбе и во время танцев легкий чарующий звон (лъэныкъуэ щ1ы1у) и т.д.
Эти колокольчики, кроме всего прочего, выполняли охранительную функцию. Считалось, что их звон отвлекает и оберегает девушку от сглаза. Вообще красивых девушек стремились уберечь от встреч с людьми завистливыми, с дурным глазом. Чтобы подчеркнуть, насколько девушка прекрасна, говорили: Апхуэдизк1э дахэщи, нэ фыгъуэ зи1э трагъаплъэркъым - «Она до того красива, что её стараются уберечь от людей с дурным глазом».
По сей день девочек оберегают от всего, что может хоть в малейшей степени навредить их красоте и здоровью. Делом чести каждой семьи считается вырастить их без каких-либо изъянов, в соответствии с традиционными представлениями об идеальном телосложении.
Чтобы добиться необходимой стройности, детей укладывали на жестких постелях и без подушек - для удлинения шеи; во избежание полноты держали на молочной, овощной и фруктовой диете. На девочек знатных фамилий с 10-и лет одевали корсет из деревянных пластинок, предотвращая чрезмерное развитие груди и талии. «Черкесская девушка имеет, как правило, красивую фигуру, которой с особой гордостью любуется каждая черкесская мать,» - писал К. Кох (18, с. 611). Подчеркивается, тем самым, что красота девушек была во многом рукотворной - итогом неустанной заботы матери о правильном физическом развитии дочерей.
Большое значение придавали манерам и общему стилю поведения девушек: красноречию, изяществу поз, движений, костюма. Девушек приучали красиво и правильно говорить, танцевать, ходить, сидеть, одеваться, кушать. Даже её работа по дому должна была отвечать определённым эстетическим требованиям. Я уже не говорю о том внимании, которое уделяли тому, как девушка появляется на улице, на публике. Им полагалось ходить не сутулясь, не размахивая руками, не задерживая свой взгляд на прохожих, не оглядываясь по сторонам, не проявляя излишнего любопытства. Не могло быть и речи о том, чтобы, находясь в обществе, громко говорить, смеяться, что-либо жевать, стоять и разговаривать подолгу с мужчинами, интенсивно жестикулировать и т.д.
Такой, можно сказать, повышенный интерес к мельчайшим деталям, подчёркивающим или усиливающим красоту и целомудрие женщины, говорит о многом. В образе черкешенки нашли отражение эстетические представления и предпочтения адыгов. Красота женщины, совершенство её форм и манер ассоциировались с красотой мира и радостью бытия в мире; почитание женщины по эстетическим соображениям стало необходимым дополнением к другим преимущественно этическим основаниям данной традиции.
Источник