Ужасное дело чарующего хироманта Глава 19
Что хочу сказать перед тем, как выкладывать эту главу. Ну, я уже писала, что был прилив вдохновения. И по большей части это происходило не во время перевода диалогов, которые я очень люблю переводить, а, в основном, пришлось на момент описания квартиры Майлса. Еще более четко обозначилась идея, что он был во многом вдохновителем для Холмса, гораздо большим, чем брат Майкрофт.
Внезапно пришла в голову мысль, что могла бы представить в роли Майлса Тэннанта. Возможно, еще и потому, что я добралась до "Благих знамений". Не уверена, что решусь поделиться своими впечатлениями - они очень противоречивы и двойственны.
Далее традиционно пришлось лезть в Яндекс и Википедию, как часто бывает, когда переводишь что-то о Холмсе. Я все же плоховато знаю эпоху и кое-какие моменты были непонятны мне в процессе перевода. Потому здесь даже будет пара фоток для наглядности. Ну, и сразу скажу, что мне было неизвестно, что такое "имбирная банка" и подставка для графинов с вином или еще чем покрепче, которая может запираться, а может стоять открытой. Справедливости ради замечу, что , конечно, такая подставка присутствует на Бейкер-стрит в Гранадовском сериале. Заметила ее вчера, когда смотрела одну из серий.
В конце будет несколько возможно не совсем понятных строк о палаче. Видимо, это была острота Майлса, или я сама не поняла, что это было)
Ну, и снова скажу, что старалась изо всех сил и если что и коряво, то ничего с этим сделать не смогла)
Ну, а теперь приступим.
Глава 19
Осуждение
Все сбылось, как и предсказывал Майлс. В тот вечер было брошено немало обвинений, в большинстве из них меня обвиняли в воровстве и убийстве, а против Майлса было выдвинуто обвинение в сообщничестве , которое он воспринял вполне благодушно и в ответ заявил, что нужно заняться поиском свободных спален. Инспектор полиции, довольно неприятный тип с отсутствующим выражением лица, по имени Сайдботтом, который, как оказалось , отличался почти полным отсутствием воображения и был, явно, не изуродован интеллектом, с жаром принялся за дело и вскоре среди вещей компаньонки леди Агнес была найдена шкатулка с драгоценностями.
Любые сомнения по поводу того, что это дело - нечто гораздо большее, «чем кажется на первый взгляд», как красноречиво заметил инспектор, были рассеяны, когда Джейн укусила констебля, который намеревался задержать ее, и попыталась сбежать. Дело еще более усложнило то, что Риколетти, как я узнал, был, на самом деле, мистером Уилфредом Пиклсом, который был якобы покойным мужем миссис Джейн Пикклс. Заявив, что, «во всем этом дельце есть что-то подозрительное», Сайдботтом арестовал нас троих и сказал, что займется нами утром, после спокойного ночного отдыха.
Видимо, он подразумевал под этим свой ночной отдых, ибо мне в ту ночь покоя не было. За время, проведенное в колодце, я расплачивался сильной и крайне изматывающей тошнотой. К утру я был ни на что не годен, вообще ни на что, не говоря уже о беседе с джентльменом в очках и в гетрах, похожим на священника, которого мне представили, как сэра Сиднея Перрэна.
По тому, какой переполох вызвало его появление этим утром в местном отделении полиции, было совершенно очевидно, что он здесь впервые. Моя гипотеза подтвердилась, когда он сообщил мне, что его прислал сюда «друг», чтоб разобраться с этим делом. Обещание Майлса предупредить моего брата о том, в каком затруднительном положении я оказался, дало желаемый эффект, и пока Сайдботтом спал, а я извергал из себя остатки ужина, колеса завертелись, и словно по волшебству, здесь появился этот правительственный чиновник с его нелепыми нафабренными усами и уайт-холлскими бакенбардами.
Я рассказал ему свою историю, которую он выслушал с вежливым интересом, после чего вдруг сказал, что событий прошлого вечера, в том виде, в каком я описал их, вовсе и не было. Доктор Веделл, врач леди Агнес, подтвердил, что его пациентка была тяжело больна и могла умереть в любую минуту. И в дознании, по словам Перрэна, таким образом, нет никакой необходимости, так как ничего подозрительного в этой смерти и нет. Что касается леди Энстед, которая слишком давно уже была мертва, чтобы ее кончина могла стать причиной реальной обеспокоенности, меня также заверили, что ее смерть последовала от естественных причин, и поскольку ее уход никому не принес прибыли, за исключением нескольких благотворительных фондов, то здесь нет никаких оснований видеть чью-то злую волю.
Что до меня, то Перрэн выразил мне глубокие соболезнования в связи с кончиной моей благодетельницы. Судя по всему, леди Агнес начала заговариваться, что не на шутку обеспокоило всех присутствовавших в тот вечер в столовой; это был прискорбный результат ее болезни и любое публичное заявление о том, что она пыталась в мою пользу лишить наследства свою племянницу, сможет только опорочить доброе имя бедной леди. Больше этот вопрос никогда уже подниматься не будет, заявил он, и в моих же интересах будет прекратить появляться в обществе, по крайней мере, до тех пор, пока память об этом не изгладится из общей памяти «естественным образом».
Для меня не составляло проблемы положить конец своей карьере светского хлыща - для меня это никогда не стояло на первом месте. Что меня беспокоило, так это два убийства, которым предстояло остаться безнаказанными. Перрэн ловко ушел от моего вопроса об этом, сказав, что никакого преступления там и не было; даже кражу драгоценностей леди Агнес объяснили стараниями ее компаньонки постоянно держать их при себе для лучшей сохранности.
Оставался, однако, нереализованный ордер на арест мистера и миссис Уилфред Пикклс в Лимерике по обвинению в мошенничестве и продаже шарлатанских снадобий. Пожилая вдова, слепая от рождения, заплатила немалые суммы денег некой чете, заверившей ее, что их так называемое запатентованное тонизирующее средство сможет вернуть ей зрение. Мужчина стал читать ей по ладони и сказал, что однажды она станет зрячей. Они рекомендовали свое снадобье, чтобы ускорить этот процесс. Бедная женщина с радостью заплатила им более пяти тысяч фунтов за жидкость, которая на самом деле была лишь подслащенной водой с примесью лаванды. К тому времени, когда обман был раскрыт, пара давно уже исчезла, и поскольку вдова не могла описать их, а Пикклс приехал в Лондон и сменил свое имя на Риколетти, у полиции почти не осталось надежды когда-либо найти его.
Это как раз и было то , менее суровое обвинение, которое и предугадал Майлс. В глазах Перрэна это был весьма удовлетворительный исход. Чету Риколетти доставят в Лимерик, где она предстанет перед судом, и оба уже по своей воле признали свою вину, и на этом дело будет окончено. Суд это лишь простая формальность, и он не повлечет за собой никакого скандала. Риколетти просто исчезнет. Та ниша, что он занимал среди лондонских диковин, не будет пустовать, ее уже заполнила мадам Штраусс, которая проводила сеансы, на которых постоянно смеялась, в результате чего получила титул «Счастливого медиума». При помощи такого отвлекающего маневра хиромант будет забыт; всеми, но не мной.
К тому времени, когда я достаточно оправился, чтобы вернуться в Лондон, все уже было кончено. Риколетти и его жена, а вернее, Пикклсы были уже на пути в Ирландию, где их ожидало тюремное заключение. Гости Истон Корта вернулись в свои респектабельные дома, узнав то, как, якобы, все было на самом деле, и поклялись молчать обо всем в знак уважения к женщине, впавшей в странные фантазии на закате своей жизни.
Газеты тоже молчали. Лэнгдейл Пайк вновь стал кормить своих читателей сплетнями и рассказывать им о последних веяниях моды при дворе. Его заставили молчать, но делал ли он это по совету Майлса или посредством тех мер «принуждения», что были в распоряжении Перрэна, трудно сказать наверняка. Пайк не держал на меня обиды, и хотя ему теперь пришлось ждать другого удобного случая, чтоб сделать себе имя, в свое время наши отношения с ним перешли во взаимное сотрудничество. И как учил меня Майлс, печать - настоящее сокровище, если уметь ею пользоваться.
Мой собственный уход из полицейского участка кое-кто счел пародией на правосудие, особенно в этом был убежден инспектор Сайдботтом, который дернул себя за бороду и заявил, что я «плохо кончу». Я спросил его, не находит ли он, что водяная могила и так достаточно скверное дело. Это привело его в замешательство, и он пробормотал, что «даже виселица была бы для меня слишком хороша», хотя на вопросы, почему и за какое преступление, ответить он не мог. В целом, я никогда еще не был так рад вернуться на Монтегю-стрит, похудев фунтов на пять, с погубленными карьерой и репутацией и убийством леди Агнес, которое тяжким бременем легло на мою совесть.
И было еще кое-что. Мне не хотелось за это браться, однако, явно нельзя было допустить, чтоб так беспрепятственно все и продолжалось. Я знал, чего от меня ждут, но правильно ли это , вот в чем вопрос. И перед тем, как приступить к делу, я должен был поговорить с Майлсом. И, значит, прежде всего, нужно его найти.
Когда я зашел к нему на квартиру, в Майфэре, его не было дома, так же, как и его лакея. Его сосед, глаза которого покраснели настолько, что было видно, как сквозь них пульсирует кровь, сказал мне, что не видел его с тех пор, как он два дня назад вернулся в субботу днем из Котсуолда. Видимо, это было одно из исчезновений Майлса, но в этот раз у меня появилась довольно неплохая идея относительно того, где он мог найти пристанище.
Олбани - употреблять это название с определенным артиклем или нет, зависит от ваших личных предпочтений - уже почти шестьдесят лет было комфортабельным холостяцким обиталищем для распутников, повес и подобных им уважаемых джентльменов к тому времени, как я перешагнул через его в высшей степени элегантный порог. Здание, которое теперь уже не было центром всеобщего внимания с тех пор, как зашло в тупик расследование ограбления в Королевской академии (это был такой своеобразный камень, брошенный в него соседями), отстояло далеко от дороги, находясь в тихой заводи, мир и покой которой не нарушала жужжащая пульсация уличного потока, снующего вдоль Пиккадилли.
Проблема с тем, как найти его комнаты, легко решилась - я передал консьержу записку, адресованную мистеру Майлсу Холмсу, и посмотрел, как он кладет ее в ячейку с номером комнаты. Затем, когда он отвернулся, я проскользнул мимо него, снял с крючка ключ и поспешил наверх в личное святилище Майлса.
В некотором отношении комната была своего рода разоблачением. Майлс, предоставленный сам себе, выказал благостное пренебрежение общепринятыми правилами чистоты и аккуратности, в сравнении с которым бледнел столь заботливо взлелеянный мной кавардак. Дело совсем не в том, что в комнате были какие-то поношенные или убогие предметы туалета или вещи, но в ней был тот комфорт, коего можно было достигнуть лишь годами приятной праздности. Это было все, чего мог пожелать взрослый человек : табак, находившийся под рукой в имбирной банке, открытая подставка для графинов с вином, стоящая в пределах досягаемости, и скамеечка для ног в качестве продолжения стола с впечатляющим количеством закусок и еды, допустимой лишь в доме, где не заправляет всем женщина.
Имбирная банка
Подставка для графинов
То же касалось и кресла, огромного чудовища с коричневой кожей, видавшего лучшие дни; оно было удивительно комфортным, за долгие годы приняв очертания тела своего владельца, так что обволакивало собой сидящего в ней, как любимый старый халат. Меня не особо удивили книги, нестройными рядами стопок выстроившиеся вдоль стены, ибо мадам де Монт-Сент-Жан предупреждала меня об этом его пристрастии. Пристальное изучение их корешков продемонстрировало поразительную смесь основательности и вульгарности, какую можно было наблюдать и в самом их владельце, этом двуликом Янусе, в котором было что-то и от святого и от грешника. С сожалением я осознал, что до сих пор не понимал Майлса или того, почему он жил такой двойной жизнью, разрываясь между ожиданиями светского общества и собственными наклонностями, и, возможно, никогда не пойму.
Не зная, когда он вернется, я достал из богатой коллекции Майлса книгу с сомнительным названием «Жизнь и любовь цезарей» и устроился с ней в кресле, чтобы ожидать его возвращения. Ждать мне пришлось не долго. Часы отбили полчаса, когда дверь отворилась и вошел Майлс, одетый в черный траурный костюм. Если он и был удивлен тем, что я сижу в его кресле, читаю его книги и пью его лучший шерри, он ничем этого не показал. Он стянул с себя пальто, бросил его на кушетку и посмотрел на меня с напускной усталостью.
- Так, значит, они тебя отпустили.
- Как ты и предполагал.
- Несомненно, эти чудеса дело рук твоего брата Майкрофта.
- Полагаю, ему немного помогли.
Своей легкой походкой Майлс подошел к столу и налил себе изрядную порцию виски. Я подождал, пока он выпьет его и возьмет сигарету, наблюдая за тем, как он швырнул обгоревшую спичку в большую металлическую посудину продолговатой формы с плоским дном, а потом спросил его, где он был.
- Этим утром были похороны Тео. Мы являли собой печальное сборище.
Он бросил взгляд на окно. Весна, наконец, стерла все следы упрямой зимы, и сквозь окно лился солнечный свет, согревая все, чего бы ни касался.
- Следовало бы, полить дождю. Думаю, что похороны всегда следует проводить во время дождя. Похороны и…казни. Дождь очень подошел бы к их атмосфере. - На минуту он впал в глубокую задумчивость, а потом перевел взгляд на меня. - Что ты здесь делаешь, Шерлок?
То, что я должен был сказать, требовало большой осторожности. Я не хотел рубить с плеча, возможно, еще и потому, что у меня оставалась еще слабая надежда на то, что я ошибся.
- У меня есть одна проблема, Майлс. Я хотел поговорить об этом с тобой.
- Ты доказал, что вполне способен сам разрешать свои проблемы. И, кажется, в свою пользу. Твой хиромант надежно упрятан под замок… и теперь ты пришел ко мне.
Не зная, как он понял, какова цель моего прихода, я медлил с ответом, и когда заговорил, то с трудом выдал нечто неразборчивое. Майлс поднял руку и положил конец моему замешательству.
- Нет, нет, Шерлок, давай будем благоразумными. Должен признаться, что я уже некоторое время ожидал этого. Я знал, что время пришло, когда Джордж вручил мне эту записку. - Он помахал листом бумаги, который я вручил консьержу. - Один совет, кузен. Если ты не желаешь, чтоб твои жертвы пустились в бега, начни с чего-то более оригинального. Ты не мог бы громче объявить о своем присутствии, даже если б возвестил о нем с крыши этого дома.
Я признал, что это было неразумно. Этому поступку явно не хватало моей обычной тонкости в подобных делах, так же, как и всем моим действиям в последнее время. Это Майлс действовал на меня подобным образом. Но я не мог возлагать всю вину на него, ибо не мог не учитывать и то, что действовал так намеренно. Возможно, я хотел, чтобы он бежал. Так было бы легче для нас обоих. Но Майлс не собирался делать эту ситуацию легкой, это было очевидно по тому, как он расположился на диване, подсунув под спину подушку и подтянув колени к груди. Увидев такое вызывающее высокомерие, я почувствовал невольное восхищение дерзостью этого человека.
- Итак, Шерлок, ты хотел что-то сказать. Продолжай. Уверен, что твой рассказ окажется весьма интересным.
- Что тут говорить, Майлс? Ты - вор.
- Клевещешь, мой мальчик? - неодобрительно проговорил мой кузен.- Что ж, полагаю, этого следовало ожидать. Когда кто-то ведет интересную жизнь, люди неизбежно строят домыслы. «Будь непорочен, как лед, чист, как снег - не уйти тебе от напраслины». Смею заметить, что в наши дни это так же верно, как и тогда, когда Бард писал это пером на пергаменте. Как бы там ни было, а ты ничего не забыл?
- Если ты имеешь в виду доказательство, то разве нам нужно искать что-то еще кроме этого?
Я небрежно подтолкнул к нему предмет, в котором в настоящий момент покоилась растущая кучка крапчатого пепла и обгоревших спичек. Они стояли между нами на столе, эти дерзкие в своем великолепии, восемь дюймов выгравированного и позолоченного металла.
- Пепельница? - произнес Майлс, удивленно подняв брови. Он упорствовал даже перед представленным доказательством его преступления.
- Это brayette, похищенный из Королевской Академии в тот вечер, когда состоялся бал.
- В самом деле? Придется поверить тебе на слово. Откуда мне знать о таких вещах?
- Думаю, ты знаешь достаточно. Ты должен мне все объяснить.
- Нет, кузен, тебе нужно, чтоб я признался. Ну, скажем чисто гипотетически, что это я был этим твоим вором. С моей стороны было бы очень глупо делать какие-то необдуманные заявления, когда все, что у тебя есть , это жестянка, купленная мной совершенно невинно.
- Говоришь, невинно. У тебя есть чек?
Майлс сделал извиняющийся жест.
- Этот человек подошел ко мне на улице. Я его не знал и он не назвал своего имени. Он спросил, не хочу ли я купить эту вещь. Он запросил пять шиллингов, и я подумал, что она вполне того стоит. Я не знал, что она столь сомнительного происхождения.
Это была худшая байка из всех, что я когда либо слышал, и мы оба знали, что это ложь. И надо отдать ей должное, эта история о том, как он приобрел brayette ,была слишком удивительна, чтоб быть правдой, гораздо удивительнее моих смешных теорий о том, как мой неподражаемый кузен оказался одним из самых искусных воров Лондона.
Он улыбнулся, видя мое негодование.
- Ну, Шерлок, нет ничего постыдного в поражении между равными противниками. Из того, что я прочел в газетах, я понял, что это было сделано мастерски. Должно быть, это был совершенно исключительный вор, кем бы он ни был.
- Я этого не отрицаю. У меня бы не закралось никаких подозрений, если бы не та ночь, когда я был в колодце.
- Он себя выдал, да?
-Окончательно меня в этом убедил сарай садовника.
- А, ты имеешь в виду запертую дверь?
- Ты ведь открыл замок отмычкой, не так ли, Майлс?
Кузен взглянул на меня с улыбкой и ничего не сказал.
- Подобные навыки состоятельному джентльмену обычно не требуются, кроме как для того, чтоб проникнуть в дом его возлюбленной.
Майлсу хватило приличия, чтобы принять после моих слов слегка обиженный вид, и я продолжил прежде, чем он что-то скажет о моей дерзости.
- Такое быстрое вскрытие замка говорит об опыте, и хладнокровии, особенно если учесть, что ты сделал это перед самым моим носом, сознавая, что ты уже вызвал мой интерес. Но то же хладнокровие ты проявил и в ту ночь, когда проник в здание Королевской Академии. Твое мастерство - бесспорно, если учесть, как незначительны были оставленные тобой следы. Что касается дверей, которые ты за собой запер…
- Очень предусмотрительный вор, - сухо заметил Майлс. - Кто знает, кто бы еще мог туда забрести и поживиться там за его счет?
- На тот момент меня удивили и другие вещи. То, что ты солгал о том, где был во время бала, откуда ты взял деньги для Фэйрфакса и то, что у тебя есть комнаты здесь, в Олбани. Я знал, что у тебя должно быть еще одно пристанище в Лондоне, потому что мадам де Монт-Сен-Жан рассказала мне о твоей любви к книгам.
- Ах, Селестина, прекрасная, но несдержанная!
- Но в твоей квартире в Мэйфэре не было книг. И, казалось, что это совсем не вяжется с твоим характером. Ты изо всех сил стараешься выглядеть поверхностным, но на самом деле, хитер, как лис.
В его глазах сверкнул насмешливый огонек.
- Ты, кажется, считаешь меня умнее, чем я есть на самом деле.
- Нет, Майлс, ты чрезвычайно умен. Глупо скрывать это и подобным образом растрачивать свои таланты.
- С твоей стороны, Шерлок, весьма невеликодушно говорить так. Сначала ты обвиняешь меня в грабеже, а теперь пытаешься нанести удар по моей чувствительности смертоносной моралью среднего класса. Что я сделал, чтоб заслужить такое дурное отношение?
Он устремил на меня прямой, испытующий взгляд, но я не дрогнул.
- Диадема, я хочу , чтоб она вернулась на место.
- В самом деле? И как ты собираешься это сделать?
- Я знаю, что она где-то здесь. Если придется, я здесь все разнесу. Но я бы предпочел, чтобы ты сам отдал ее мне.
- Ты полагаешь, что она у меня.
- Я знаю, что она у тебя.
- Значит, оказавшись передаточным звеном, я буду теперь уличен в преступлении.
- Это уже доказывает наличие brayett.
Это был полный блеф, и Майлс расхохотался.
- Ты хоть исследовал эту улику, которой так гордишься? Ты говоришь, что она принадлежала королю Генриху Восьмому, однако, этой вещице нет еще и сотни лет. Это копия, сделанная, чтоб заменить оригинал, поистрепавшийся от прикосновения тысяч пальцев. Есть легенда о том, что он помогает от бесплодия, ты знаешь об этом?
- Вот, значит, почему ты его взял? Потому что это подделка?
- Твой вор показался мне своего рода знатоком. Теперь представь такую сцену: он уже взял то, за чем пришел и тут неожиданно увидел стеклянный футляр, покрытый бархатом, с абсурдной табличкой, предостерегающей посетителей о том, что здесь хранится нечто фривольное. Он естественно осматривает экспонат и это выводит его из себя. Он отбрасывает осторожность, и разбивает стекло, ибо время уже поджимает. - Майлс заколебался. - Если б не стечение обстоятельств, я уверен, что он бы вернул его как-нибудь анонимно, при помощи эксперта, который бы подтвердил, что brayette сделан не в эпоху Тюдоров.
- Этими обстоятельствам оказалась смерть друга?
Майлс склонил голову.
- От подобных событий любой впадет в уныние. Ничего удивительно, что он вышел на улицу и продал вещицу первому встречному, в данном случае, мне.
- Опиши его.
- Мой дорогой Шерлок, я едва помню, что делал вчера, не говоря уже о внешности какого-то малого, которого я встретил несколько дней назад, - смеясь, сказал он. - Кроме того, я вполне с ним согласен. Если и было преступление, то ему позволили совершиться люди вроде Родни-Вэра, обманывая публику, которая принимает низкопробную копию за подлинный экспонат.
- Однако, ты сам сказал, что разницу увидел бы лишь знаток.
- Да любой дурак мог бы сказать тебе, что совершен подлог. Раскрой глаза, Шерлок! Взгляни на глубину гравировки, столь же четко различимой, как и тот день, когда она была сделана, а потом уже говори, что этой штуке более трехсот лет. Она никогда не служила украшением королевской персоны. Если хочешь знать, сейчас она служит гораздо лучшей цели, чем та, для которой она предназначалась.
- А как насчет диадемы? И диадемы из опалов миссис Фаринтош? Что ты намерен был сделать с ними?
Майлс улыбнулся.
- А, миссис Фаринтош, весьма удачливая женщина с несчастной склонностью к азартным играм. Но ты ошибаешься, если считаешь, что твой вор хотел причинить этой леди какой-то вред. Он знал, что так же, как и brayette, диадема была подделкой. Было очевидно, что это сделала она. И похищая диадему, вор знал, что леди получит компенсацию за свою потерю и сможет расплатиться с долгами.
Я удивленно взглянул на него.
- Ты не собирался ее разоблачать?
- Я-то - нет, но мы ведь говорим не обо мне, верно? Твой вор, должно быть, был выбит из колеи, когда прочитал в газетах, что диадема вновь появилась после того, как он потратил на нее столько усилий ради этой леди. Это ты, кузен, посоветовал ей, как выйти из неловкой ситуации? Это пришло мне в голову, когда я увидел, что в связи с этим делом упоминают некоего инспектора Лестрейда, и это подтверждает сейчас твоя реакция. Дай подумать, на твоем месте я бы посоветовал ей выкупить бриллианты прежде , чем произойдет ужасное разоблачение.
- Да, именно это я и сделал.
- Мой пронырливый маленький кузен. Что говорится о самых лучших планах?
- Где сейчас эта поддельная диадема из опалов?
- Вероятно, на дне Темзы - это имеет значение?
- Имеет, если вместе с ней там же находится и другая диадема.
- Думаю, нет. В конце концов, твой вор - тонкий ценитель прекрасного, а не какой-нибудь мещанин. Уничтожение произведения искусства никак не вяжется с его моралью. Он мог бы пойти на кражу, чтоб помочь другу, но он также пойдет на все, чтоб разоблачить мошенника.
- Даже на убийство. Лестрейд рассказал мне о деле Кембриджской мумии.
- Ну, конечно. - Майлс встал, чтоб подлить себе еще виски. - Ну, мы уже достаточно долго перебрасывались этими твоими теориями. Каков будет твой следующий шаг?
- Я не могу тебе позволить продолжать.
- Позволить? - повторил он. - Господи, ты говоришь, как твой брат. Он сказал, что не может позволить, чтоб я продолжал свои занятия, когда узнал, что для того, чтоб расплатиться с долгами, я намерен продать старую пыльную книгу, о которой никто никогда бы и не вспомнил. Такой добродетельный в своем негодовании, он имел наглость прочесть мне лекцию о добре и зле. «основы справедливости заключаются в том, что никто не должен страдать от несправедливости и все должно служить общему благу». Словно, я не знаю Цицерона.
- Ты солгал.
- Да, солгал, это верно. Возможно, мне не хотелось тебя разочаровывать.
Я не мог поверить, что он мог быть доволен тем, что разрушил мои иллюзии в отношении Майкрофта. Когда я мысленно вернулся к той ночи в колодце, то вдруг понял, что нечто случившееся там обретало теперь новый смысл.
- Ты заколебался перед тем, как бросить мне веревку. Почему?
Пытаясь привести в порядок свои мысли, он несколько мгновений созерцал содержимое своего бокала.
- Мне было интересно, смогу ли я стоять и смотреть, как ты тонешь. Должен признаться, что у меня было такое искушение. Ты становился помехой, и я был уверен, что ты уже подозревал, как все было на самом деле. За столом я видел, как ты смотришь на меня, и понимал, почему. У тебя был вид человека, сделавшего для себя некое открытие. И потом надо было принять во внимание и Майкрофта. Когда он вершил свой правый суд, я сказал ему, что придет день, когда ему что-то потребуется от меня, и когда настанет этот день, мы будем в расчете. Ну, вот, этот день настал. В качестве оплаты он прислал мне тебя, и вот каким отравленным кубком ты оказался.
Я вскочил.
- Майлс, что ты говоришь?
- Все очень просто, Шерлок, я говорю о том, что твой брат играл нами обоими, как марионетками. Он послал тебя ко мне сделать то, что было не под силу ему, а именно погубить меня. Он слишком большой трус для этого. Что до меня, то меня не так уж это и волнует. Я должен винить только себя. Эта авантюра с Королевской Академией была глупой ошибкой; не стоит оставлять грязные следы у самого своего порога. Но мне нужны были деньги, и мне это показалось вполне подходящим случаем.
- Значит, ты сознаешься?
- Не вижу причины, почему бы мне этого не сделать. Если уж так случилось, что мне настолько ловко удается то, что я сделал. Человек должен гордиться своей работой, и ты должен признать, что кража диадемы была произведена просто мастерски.
- Именно так и было.
- Видишь ли, у меня был прекрасный учитель. После того, как я покинул Оксфорд, мне посчастливилось ехать в одном вагоне с опытным взломщиком, который всего несколько дней, как вышел из заключения и искал себе подмастерье. Я оказался отличным учеником.
- Это тот человек, который теперь служит твоим лакеем.
Майлс кивнул.
- Элджернон сказал, что ему показалось, будто этот инспектор с крысиной физиономией его узнал. Он уже уехал. Мы решили, что так будет лучше всего. Что касается меня, то Селестина говорит мне, что покинет Лондон и уедет в Париж. Я поеду с ней.
- А что если я тебя остановлю?
- Нет, Шерлок, не думаю, что остановишь. Ты не позволишь себе стать марионеткой своего брата. Надеюсь, что хоть этому-то я тебя научил. Одно это уже послужило бы для меня оплатой. Вот почему я не мог позволить тебе умереть. Твоя смерть нанесла бы Майкрофту рану, но это было бы лишь единовременно. Нет, я буду доволен каждый день, когда ты будешь жить и не поддаваться его влиянию, бросая ему тем самым вызов.
- А что если мы будем с ним в полном согласии?
- Тогда зови полицию. Мне все равно. Однако, я подозреваю, что ты уже принял решение относительно этого дела. Ты хочешь, чтоб диадема была возвращена. Я хочу сохранить свободу. От тебя требуется Соломоново решение, кузен. Это тебе по силам?
- Компромисс?
- Нет, жертва. Весь вопрос в том, чем ты готов пожертвовать, чтобы добиться желаемого? Тебе придется выбрать одно из двух. Мысленно возвращаясь назад, думаю, что мог бы путем переговоров выйти из сложной ситуации; я остался бы тогда в колледже, и никогда бы у меня не было такой жизни. Теперь я понимаю, сколь многое бы упустил, если бы не твой брат. Я очень многим ему обязан. Вот почему я возвращаю тебя ему - мужчину, а не того неоперившегося юнца, которого он прислал ко мне. Я рад, что наши пути с ним пересеклись, когда я был еще совсем молод и простодушен, как и ты, в то время, когда мы только встретились. Ты никогда больше не сделаешь такую ошибку. Но это дорого тебе обойдется.
- Что ты предлагаешь?
- Все, о чем мы говорили, останется в секрете. У тебя будет диадема, а я уеду из Англии и больше сюда не вернусь. Для меня это не трудно. Теперь Тео мертв, в Лондоне слишком много грустных воспоминаний и слишком мало хорошего. Но я бы не хотел, чтобы Селестина думала обо мне дурно. Что бы я ни сделал, я никогда бы ни стал сознательно никому причинять вреда. Можешь ли ты сказать то же самое о Майкрофте?
Я не мог. Майлс сказал чистую правду. Майкрофт устроил мою встречу с Майлсом, зная о его прошлом, вероятно, зная о совершенных им преступлениях, и будучи уверен в том, что о них узнаю и я. Все произошло из-за него, то о чем он просил меня оказалось для меня подлинным проклятием, так же, как и то, что Риколетти и его жена не понесут наказание за гибель двух женщин. Тому, что сделал Майлс, не было оправдания. И мне было ненавистно то, какую жизнь он вел и то, что принуждал меня принять его условия, но к нему я не испытывал ненависти. И в этом была большая разница, и вот почему я не мог предать его в руки полиции.
- Откажись от такой жизни, - убеждал я. - Верни диадему и я ничего не скажу, но не делай больше ничего подобного. В один прекрасный день тебя поймают, и ты попадешь за решетку.
- Не могу, - ответил он.- А ты мог бы отказаться от того, что делаешь ты? Лично я нахожу унизительной саму мысль о том, что кто-то из членов нашей семьи имеет какое-то ремесло. Обещай мне, что ты никогда не будешь давать рекламные объявления в газете. Я бы не перенес такого позора. Однако, я никогда не буду пытаться отговорить тебя от выбранного тобой пути, ибо считаю, что человек должен следовать своей природе. Ия убежден, что тебя ждет большой успех на этом поприще.
С этими словами он протянул руку и сжал мое плечо. Мне даже показалось, что его глаза при этом слегка увлажнились.
- Для меня было честью познакомиться с тобой, кузен. Если б мои братья были похожи на тебя, я бы гордился ими.
Я не знал, что на это сказать.
- Ну, же, Шерлок. Не отступай в эту решающую минуту. Не будь моим Джеком Кетчем (Знаменитый палач. - Примечание переводчика). Я заплатил палачу свои пять гиней, и надеюсь, что ты сделаешь все, как надо. Как говорили гладиаторы: идущий на смерть приветствует тебя. Ты все сделал отлично. - Он коротко рассмеялся. - Только не говори Мими, что я сказал это.
- Не скажу.
- Тогда ступай. Вот, возьми с собой brayette. Этот твой инспектор поблагодарит тебя за это. Если он спросит, скажи, что ты купил его на улице у одного человека. Он тебе поверит.
Я завернул его в газету, чтоб не заставлять краснеть прохожих, надел пальто и направился к двери. Когда я обернулся, Майлс стоял ко мне спиной и смотрел в окно, погруженный в свои мысли и окутанный клубами сигаретного дыма. Если какие-то образы и остаются в нашей памяти уже после того, когда события, связанные с ними уже давно миновали, то таким Майлс и остался в моей памяти, таким , каким он был в тот день, наполовину на свету, наполовину в тени, образ столь же противоречивый, каким был и он сам, не грешник, не праведник.
Однако, прежде, чем уйти, я задал последний вопрос. В моем последнем деле я слышал о человеке, личность которого мне так и не удалось установить. Если кто-то и мог бы сказать мне о нем, то возможно, это Майлс, вращающийся в том же скрытом от глаз мире, что и похитители бриллиантов из Танкервилльского клуба.
- Что тебе известно о человеке, которого называют «Профессор»? - спросил я.
- Он хорошо платит, - уклончиво ответил Майлс.
- Так он на самом деле существует?
- Я никогда его не встречал. Обычно, он действует через посредников. Почему он тебя интересует?
Я рассказал ему о причине.
- Я бы не советовал тебе следовать этим путем. Не хотел бы я оказаться на дороге у этого человека. И если кто-нибудь и сможет сделать так, чтоб предсказание хироманта сбылось, так это он. Держись подальше от воды, Шерлок - и подальше от него.