не путевые заметки
Линии и их бег более всего занимали меня в этот раз.
Зимой Петербург во власти графики. Обозначаются все линии, ярче выступают контуры, резче выпуклость фасадов.
Краски блеклые, потускневшие, фасады пыльные и потрескавшиеся. Ни лоска, ни той насыщенности, яркости и чистоты цвета, которая присутствует в западноевропейских городах, ни их игрушечности здесь нет.
Те формы, которые облекли город, кажутся тесными духу, отчужденными, отстраненными и холодными. И "дух носился над водою"... Сжаты гранитом берега Невы, небо - ступенчатостью крыш особяков. Пространство выбивается из прямолинейности. Остается только призрачная даль в конце убегающих и сходящихся в точке линий и небо, но и оно исполосовано проводами.
Но возможно, именно этой линейностью, строгостью стихийность облекается в стихи - материализация духа в форме.
Город погружен во все оттенки желтого и коричневого и в морозный пар, и возникает ощущение его потусторонности, туманности и зыбкости.
Спас на Крови кажется чужеродным телом. Игрушечно прекрасен. А игрушечного в Питере ничего нет и быть не может.
Странная особенность и в том, что все о городе говорят как о живом существе. Из всех городов - он живет сам по себе.
Ни Москва - третий Рим, ни Киев - Мать городов русских, ни Великий Новгород - господин Великий Новгород, этим свойством не обладают.
Искусственно созданный Петербург более всех оказывается одушевленным. Sanctus. Святой Петроград. Или Святой город Петра? Или город Святого Петра?
Из всех фотографий больше всего мне понравилась та, где Ахматова по-кошачьи лежит на каком-то постаменте, - настоящий Сфинкс. Фотография эта, кажется, была сделана в солнечный летний день (черно-белая). Тени и свет, играя между собой, окутывают ее легкостью, беспечностью, радостью настоящего и одновременно горечью грядущих черных дней. Образ фантастический. Не знаю, отождествляла ли она сама себя со Сфинксами набережной Невы? Но судьбу их разделила. Та же улыбка. Те же невидимые крылья за спиной ("Еще чернее и огромней Тень Люциферова крыла...").
Судьба: вдали от песков Сахары, под тусклым северным солнцем, в ледяной пустыне смотреть в воды Невы-Леты. И всё помнить, вспоминать всех ушедших, вспоминать ТО солнце и хранить ИХ память.
Сфинкс - страж потустороннего мира. Хранитель. И она такой стала. И своей поэме дала эпиграф - девиз Шереметьевых "Бог хранит всё".
В ее квартире время остановилось, и всё двигается по кругу: скрип половиц, хрип патефона, звенящие капли воды в рукомойнике.
Высокие потолки, узкий корридор, маленькие комнаты дают понимание, что в таком пространстве человек может расти только вверх, только в высоту потолков, в ширину комнат расти некуда.
Зимой Петербург во власти графики. Обозначаются все линии, ярче выступают контуры, резче выпуклость фасадов.
Краски блеклые, потускневшие, фасады пыльные и потрескавшиеся. Ни лоска, ни той насыщенности, яркости и чистоты цвета, которая присутствует в западноевропейских городах, ни их игрушечности здесь нет.
Те формы, которые облекли город, кажутся тесными духу, отчужденными, отстраненными и холодными. И "дух носился над водою"... Сжаты гранитом берега Невы, небо - ступенчатостью крыш особяков. Пространство выбивается из прямолинейности. Остается только призрачная даль в конце убегающих и сходящихся в точке линий и небо, но и оно исполосовано проводами.
Но возможно, именно этой линейностью, строгостью стихийность облекается в стихи - материализация духа в форме.
Город погружен во все оттенки желтого и коричневого и в морозный пар, и возникает ощущение его потусторонности, туманности и зыбкости.
Спас на Крови кажется чужеродным телом. Игрушечно прекрасен. А игрушечного в Питере ничего нет и быть не может.
Странная особенность и в том, что все о городе говорят как о живом существе. Из всех городов - он живет сам по себе.
Ни Москва - третий Рим, ни Киев - Мать городов русских, ни Великий Новгород - господин Великий Новгород, этим свойством не обладают.
Искусственно созданный Петербург более всех оказывается одушевленным. Sanctus. Святой Петроград. Или Святой город Петра? Или город Святого Петра?
Из всех фотографий больше всего мне понравилась та, где Ахматова по-кошачьи лежит на каком-то постаменте, - настоящий Сфинкс. Фотография эта, кажется, была сделана в солнечный летний день (черно-белая). Тени и свет, играя между собой, окутывают ее легкостью, беспечностью, радостью настоящего и одновременно горечью грядущих черных дней. Образ фантастический. Не знаю, отождествляла ли она сама себя со Сфинксами набережной Невы? Но судьбу их разделила. Та же улыбка. Те же невидимые крылья за спиной ("Еще чернее и огромней Тень Люциферова крыла...").
Судьба: вдали от песков Сахары, под тусклым северным солнцем, в ледяной пустыне смотреть в воды Невы-Леты. И всё помнить, вспоминать всех ушедших, вспоминать ТО солнце и хранить ИХ память.
Сфинкс - страж потустороннего мира. Хранитель. И она такой стала. И своей поэме дала эпиграф - девиз Шереметьевых "Бог хранит всё".
В ее квартире время остановилось, и всё двигается по кругу: скрип половиц, хрип патефона, звенящие капли воды в рукомойнике.
Высокие потолки, узкий корридор, маленькие комнаты дают понимание, что в таком пространстве человек может расти только вверх, только в высоту потолков, в ширину комнат расти некуда.