Уильям Далримпл, "ЧTO ПОСЕЕШЬ..." ("Гардиан")
Кажется трагическим гротеском то, что в США популярность Руми, турецкого поэта 13 века, растёт, в то время, как в его родной стране основанное им суфийское братство продолжает оставаться под запретом.
Почти невероятен факт, что в мире после 9/11, в мире Бин Ладина и столкновения цивилизаций …
самым популярным поэтом в США с начала 1990-х годов становится
не один из гигантов американской поэзии - Роберт Фрост, Роберт Лоуэлл, Уоллас Стивенс или Сильвия Платт, даже не Шейкспир, Гомер, или Данте, или другой великий европейский поэт. Нет, на этом троне прочно уселся средневековый мулла, получивший классическое исламское образование, преподававший законы шариата в медресе, в городишке, который был тогда столицей Турции, ещё до падения Константинополя.
Мевлеви (по турецки, "наш учитель") Джелалэддин Руми прожил большую часть жизни в Центральной Анатолии в середине 13-го века и умер, когда Данте едва исполнилось восемь лет. Как же получилось так, что Руми продаётся в США лучше, чем любой другой поэт по статистике газеты Лос-Анджелес Таймс? Это совершенно невероятная история - но даже она не кажется настолько уж невероятной, по сравнению с тем, как сам Руми мистически преобразовался из средневекового ученого исламского юриста в гуру американского течения Нью Эйдж.
Подборка "зажигательных" переводов из Руми, сделанных поэтом Колманом Барксом
была положена на музыку и напета такими "титанами духа", как Мадонна, Голди Хоун и Деми Мор (на обложке их СД альбома написано: "Страсть. Музыка. Романс. Преодолевая границы экстаза, совершается музыкальное жертвоприношение Акту Любви.") Пишут, что Сэра Джессика Паркер делает свою аэробику под рок-н-ролл на слова Руми, и что Руми можно купить в наборе аудио-кассет, помогающих находящимся в постоянной депрессии обитателям Нью-Йорка коротать маршруты в своей подземке. Руми был даже провозглашен одним из провозвестников (если судить по обложке книжки на эту тему) борьбы за "духовный гомоэротизм".
Разумеется, очень мало изо всего этого связано с реальной, исторической личностью Руми, или с томами мистической, духовной поэзии, написанной им на языке фарси. Как пишет самый авторитетный современный биограф Руми, учёный-иранист Фрэнклин Льюис: "Хотя Руми может показаться несколько не на своём месте в компании Элана Гинсберга, и может быть понят совершенно неверно, как поэт плотской любви, всё же представляется невероятным обнаружить Руми в мире высокой моды. Однако, модели, одетые в новые, угольно чёрные с платиной одежды осенней коллекции Донны Каран, проходили по подиуму под недавний шансон, записанный на свежие переводы из Руми, сделанные гуру здорового образа жизни Дипаком Чопрой."
Во всём этом есть и
дополнительный слой парадоксального абсурда:
хотя Руми и прожил большую часть жизни в Центральной Турции, его там почти не читают. И не существует общедоступного издания его трудов на современном турецком языке. По словам Талата Халмана, ведущего турецкого румиведа, у которого я взял интервью в Стамбуле, "Руми, безусловно, не является самым популярным поэтом Турции, и даже не входит в список бестселлеров. Одна из причин такой ситуации - его поэмы не переводились на современный турецкий так широко, как они того несомненно заслуживают. А те переводы, которые были сделаны, 'недостаточно поэтичны.' У наших читателей просто не хватает терпения читать толстые тома [шедевра Руми] Меснави."
Но сказать, что Руми просто не читают в Турции, мало. Братство суфийских дервишей, основанное Руми, и называемое в его честь "Мевлевия", было официально запрещёно самим Мустафой Кемалем Ататюрком, их прекрасные дома собраний, или текии, были заперты и остались разрушаться без присмотра, или были конфискованы правительством, с целью - и тут заключена трагическая ирония - вестернизации Турции и её сближения с Европой и США. И хотя отдельные проявления суфизма сегодня разрешаются, а изображения танцующих дервишей украшают все туристские брошюры турецкого правительства, юридически, открытая практика суфийских мистических ритуалов, которые учредил Руми, может повлечь наказание в форме 7-месячного тюремного заключения. Находясь этим летом в Турции, чтобы снять для четвёртого канала документальный фильм о суфийском мистике, мы обнаружили, что практически невозможно отыскать в Турции настоящую суфийскую группу, которая бы рискнула разрешить снять себя для кино. Они все боялись реакции властей.
Всё это сводится к архетипичному - хотя и необычно болезненному в данном случае - примеру взаимонепонимания между Востоком и Западом. Запад честно смотрит на Восток, пытаясь усмотреть там корни древней духовной истины, почуянной им через сексуально окрашенные переводы экстатических стихов. Большинство иранистов считают, что переводы Баркса обладают серьёзным недостатком - они подобраны так, чтобы полностью исключить из них исламский контекст. А на Востоке, правительство Турции, торопящееся интегрировать эту страну в единую Европу, запрещает суфийское братство, основанное Руми, на том основании, что оно "черезчур исламское". Что якобы противоречит "Европейскому духу" - рационализму, индустриализации, нетерпимости к суевериям и "пост-мистицизму".
В центре этого смешения цивилизаций оказался
Суфизм, или исламский мистицизм, наиболее открытая, терпимая и плюралистская инкарнация ислама,
предлагающая уникальную возможность для наведения мостов между Востоком и Западом в нашу эпоху кризиса. Oказалось, что суфизм запрещен двумя самыми про-Западными исламскими правительствами - ваххабистскими фундаменталистами Саудовского Королевства, которые считают его еретической угрозой собственной жёсткой и нетерпимой политике, и секулярным правительством Турецкой Республики, видящим в нём позорный осколок коррумпированной и суеверной Оттоманской Империи.
Как говорит господин Халман - "Это огромная упускаемая возможность." Он полагает, что ветвь суфизма, представленная школой Руми, выражает "вольнодумие ислама ... либеральный дух, который заслуживает признания в то время, когда ислам стал считаться синонимом терроризма." Суфийский подход смягчает жёсткость Корана, делая упор на чувстве любви, и страстном влечении влюблённого к Возлюбленной, под которой, разумеется, следует понимать Бога, саму суть понятия Возлюбленной. В глазах Руми и всех суфиев, Бог превращается из сердитого, мелочного и ревнивого божка наказаний, в Бога любви."
Это именно то послание к себе и к миру, в котором ислам сейчас нуждается больше всего!
Подобно жизням большинства средневековых святых, как на Востоке, так и на Западе,
жизнь реального, исторического Руми скрыта покровами позднейших агиографий.
Но сквозь них проступает ряд несомненных фактов. Руми родился 30 сентября 1207 года в городе Балх, столице Хорасана, который сейчас входит в состав Афганистана. Вскоре, непосредственно перед вторжением орд Чингиз-хана, разрушивших Балх дотла в 1221 году, родители Руми эмигрируют в Анатолию. Получив традиционное образование, как исламский проповедник и юрист, Руми начинает сам преподавать шариат ханафийского толка в медресе города Конья, где он впоследствии скончался 17 декабря 1273 года и где до сих пор стоит его величественный мавзолей "Йезил Тюрбе (Зелёный Мавзолей").
Когда Руми достиг возраста 37 лет, его жизнь внезапно преобразилась. Он встретил таинственного странствующего дервиша Шамса Тебризи, который произвёл духовный переворот в уважаемом и начитанном юристе. Они подружились и вскоре стали неразлучны (хотя, судя по сохранившимся документам, крайне невероятно, чтобы они сделались любовниками, как спекулируют некоторые.)
Когда Шамс внезапно исчезает, тоска Руми выразилась в одном из самых знаменитых произведений мировой литературы, посвящённых описанию любви и разлуки. Равного по глубине и объёму нету ни на одном другом языке - это какой-то водопад персидского стиха - названный им Диваном Шамса Тебризи - более 3,500 од, 2000 рубаёв. Но это ещё не всё! Параллельно Дивану, Руми создаёт огромный мистический эпос - Меснави - 26,000 парных стихотворных строк, представляющих набор сказок, поучений, духовных анекдотов, построенных вокруг темы "Как Соловья разлучили с Розой". По мнению многих, Руми создал самую глубокую, сложную, детально разработанную коллекцию мистической поэзии, когда бы то ни было написанную одним человеком на любом языке, в рамках любой религиозной традиции. И безусловно, она является блестящим выражением мистического ислама.
Руми учит индивидуальной и внутренней духовности,
и главным моментом учения является любовь к Богу, а не страх перед Ним.
Руми пытался объединить человеческую духовность с идеалом Божественной любви, которая, по мнению Руми, обитает в сердце. Афлаки - биограф Руми, рассказывает анекдот о том, как к Руми явился человек с вопросом о том, как ему достичь Бога в мире ином, так как он почувствовал, что только там на него снизойдёт душевный покой. "Что ты знаешь о Его местонахождении?" спросил его Руми. "Всё что только есть в этом мире и в мире ином, находится в твоём сердце".
Поскольку через врата сердца ведёт кратчайший путь к Господу, Руми считал, что для достижения Его не нужен ритуал, и что Бог так же доступен христианам и иудеям, как и мусульманам. "Вероисповедание любви не входит ни в одну из религий", писал Руми, "Кредо и секта истинно верующего - Бог." И поскольку любой человек способен выразить свою любовь к Богу сердцем, то все религии заслуживают равной терпимости. И эта терпимость проявляется независимо от социального статуса. "Моя вера," писал Руми, "жить любовью."
Но при всём при том,
Руми оставался глубоко верующим суннитом.
Kак справедливо замечает профессор Льюис: "Руми не выдумал свою теологию терпимости и духовное учение, не признающее сектантских границ, путём отказа от традиционного ислама. Наоборот, он глубоко погрузился в него." Руми не был "гуру, спокойно роняющим мудрые мысли, способные подобно панацее излечить любые онтологические болезни", наоборот, в переводах Колмана Баркса он предстаёт "поэтом удручённым тоской, пытающимся продраться сквозь разрушительное чувство потери." Вместе с тем, другой поэт и преподаватель колледжа Всех Душ, Эндрю Харви, сделавший превосходные переводы поэзии Руми подчёркивает присущую Руми "жёсткое, даже хищное чувство самоотречения." По его мнению реальный Руми плачевно далёк от созданной в рамках Нью Эйдж схемы "Розового Бутона Руми, калифорнийского хиппи, полного туманной экстатической сладости и распространяющего вокруг ощущение братской добросердечности, своего рода средневекового Джерри Гарсию с кровоточащим сердцем".
Однако, один аспект,
которым Руми безусловно отличался от наиболее аскетичных дервишей
своей эпохи, была его страстная любовь к музыке, поэзии и танцу, как пути достижения Бога, пути, как он сам говорил "открытия врат рая." По мнению Руми, музыка помогала посвящённым фокусировать всё их существо на божественном и делать это настолько интенсивно, что душа одновременно и разрушалась и возрождалась. Именно эту технику, ставшую позднее формой ритуала, используют суфии из основанного самим Руми братства "Мевлевия", известного на Западе под именем "Вертящихся Дервишей". Целью этого духовного упражнения, было помочь ученику полностью сфокусироваться на Боге внутри себя. Как сказал один из проинтервьюированных дервишей: "в процессе вращения на меня снисходит ощущение физической недвижимости ... всё окружающее исчезает, и я попадаю как бы в глаз урагана."
Каким бы красивым оно ни казалось со стороны,
использование поэзии и музыки в ритуале
является одной из многих особенностей суфийской практики, которая навлекла на них гнев современных исламских фундаменталистов.
Ибо, хотя в коране и нет запрета на музыку, но исламская традиция всегда связывала музыку с гаремом, танцующими женщинами и развратом, и существует длинная традиция борьбы с ней в среде мулл. Сегодня исламские пуритане, подобно английским пуританам 17-го века, твёрдо полагают всякую музыку неприемлемой, и делают всё, чтобы запретить её, всякий раз, когда они дорываются до власти.
В процессе сьёмок в Пакистане, мы проинтервьировали муллу Мохаммеда Абдул Малика, одного из руководителей политической партии Джамаат-и-Ислами, которая недавно запретила публичное исполнение музыки во всей Пограничной провинции. Для него вопрос стоял очень просто: "Музыка - враг ислама. Эти музыкальные инструменты - табла, саранж, дхол - низводят людей до дикого поведения и потому греховны. Они запрещены, а музыканты - нарушители закона." Такие настроения сегодня на подъёме в странах ислама и мирные суфии часто становятся жертвами насилия со стороны своих фанатичных оппонентов. Например, недавно в Ираке были сожжены или взорваны несколько суфийских храмов.
Однако, в Турции суфии пострадали намного больше
от военных атеистов, чем от относительно смирных здесь фундаменталистов. Перед началом Первой Мировой Войны в Османской Империи было около 100,000 дервишей братства "Мевлевия". Однако, в 1925 году, как часть плана модернизации, вестернизации и секуляризации страны, Ататюрк запретил все суфийские братства и закрыл их текии. Благотворительные организации были тоже запрещены, их средства национализированы, суфийские богадельни были закрыты, всё их содержимое - конфисковано, все религиозные звания объявлены под запретом, а дервишские одеяния - вне закона. Турецкую интеллигенцию заставляли читать западную классику, а творения Руми, вместе с писаниями других суфиев третировались, как интеллектуальный нонсенс. В 1937 году Ататюрк пошёл ещё дальше, он запретил все формы традиционной музыки, особенно игру на нЕе - камышовой флейте, столь любимой Руми.
Снимая фильм в Стамбуле, мы посетили красивую, старую Оттоманскую текию, возле ворот Мевляны в старом городе. С 1925 года она использовалась, как приют и склад, а её бесценная библиотека сгорела в пожаре в 1980-е годы. Сегодня это заброшенная руина под замком. Всё что можно сделать - это пялиться сквозь колючую проволоку на купола и изумительные каллиграфические арабески, наполовину заросшие диким виноградом и повиликой. Другие центры "Мевлевии", например, величественная текия Галата в центре Стамбула, обращены в музеи.
С точки зрения правительства Турции, "Мевлевия" - лишь музейный аттракцион для привлечения туристов. Это началось в середине 1960-х, когда жена одного из высших чинов Армии США, приехав в Конью, попросила сопровождавшего её правительственного чиновника показать ей танцующих дервишей. Местные власти запаниковали, и мэр разыскал старого дервиша и заставил его по-быстрому обучить местную баскетбольную команду "как вертеться" и вскоре на стадионе Коньи началось проведение "фольклорных" фестивалей, привлекающее толпы иностранных туристов. Правда, некоторое время делались попытки подменить суфийских музыкантов военным духовым оркестром, что считалось более современным и республиканским делом.
Одним из тех людей, чья жизнь была изменена суровым отношением Турецких властей к суфизму является
великий турецкий музыкант, игрок на нее, Кудси Эргунер.
Эргунер, многие годы проживший в Париже, работая вместе с Питером Бруком, Дидье Локвудом, и Питером Габриэлем, родился в семье потомственных игроков на нее, бывшей частью братства "Мевлевия". В его недавней автобиографии, названной "Скитания Одного Суфия Музыканта", ярко описываются преследования, которым подвергались упорные суфии в ранние годы Турецкой Республики, после запрета суфийских братств. Рассказывается, в какой секретности отец автора и другие суфии отправляли свои духовные ритуалы. "Хотя мне тогда едва исполнилось 5 лет, я хорошо запомнил этих стариков с горящими лицами, чьи глаза, казалось были вечно залиты слезами, ибо они рыдали не вытирая слёз, слушая стоны нея или поэму Руми."
Всякий раз, когда их община собиралась на музыкальный вечер (сэма), члены братства выставляли стражу на углах улочки, чтобы не допустить внезапного налёта полиции. Это напоминает США в годы Сухого Закона, за тем исключением, что в случае суфиев именно бутылки с ракией использовались для отвода глаз. "Алкоголь фактически служил как бы символом Республики, ибо властям не приходило в голову, что 'религиозные фанатики' могут пить. Если полиция всё же налетала с обыском, шейх показывал бутылку и заявлял, что идёт дружеская вечеринка."
Всю свою профессиональную жизнь Эргунер сталкивался с правительственными запретами как его музыки, так и его суфийских занятий. Даже его полностью распроданные туры в Париж и Лондон бывали осуждаемы посольствами Турции, утверждавшими, что он "создаёт за рубежом искажённый образ современной Турции." Но куда более шокирует нас описание Эргунером того, как Турецкое правительство уничтожало суфийское культурное наследие. Например, он однажды нашёл уникальную коллекцию старинных Оттоманских нот и музыкальных инструментов в подвале Стамбульской мечети Ени Ками, где они были свалены в кучу с 1925 года, после конфискации из разных текий. Но несмотря на все свои хлопоты, ему не удалось получить разрешения на консервацию этой коллекции. ."В этом затхлом, сыром подвале валялись некогда свято почитаемые древности - книги, торжественные одеяния, флаги, и музыкальные инструменты, оставленные гнить. Все мои мольбы остались без ответа, и ни единой вещи не удалось спасти."
Мы сняли в фильме Эргунера, играющего на своём нее после окончания службы в одной из больших мечетей Стамбула. Это была одна из самых пронзительных элегий во всей мировой музыке, которая служила Руми символом разделения человека от Бога. Вот как говорят об этом начальные строки Меснави:
Свирели почему печальны звуки?
Она, как мы, страдает от разлуки.
Послушай же о чём поет она:
- "Я с камышом родным разлучена.
И потому вы плачете от боли,
Заслышав песню о моей недоле."
Потом я сопровождал Эргунера в поездке на юго-восток Турции в болота, где растёт камыш, где он, как его отец до него, выбирал сырьё для неев. Мы шли по болоту, любуясь сверканием Средиземного моря далеко внизу, и он печально говорил обо всём, что было потеряно.
"В Турецкой культуре суфизм всегда наполнял религиозным содержанием и тем самым оправдывал существование изящных искусств. Искусство, как лодка, не может существовать без моря. Все наши изящные искусства отразились в суфизме. В одном Стамбуле было 700 текий. Именно в них развивались и передавались следующим поколениям поэзия, каллиграфия и музыка."
Эргунер выбрал спелую трость камыша нужной длины и толщины и достал нож:
"Когда изучают историю классической музыки Оттоманской Империи, выясняется, что не было ни одного композитора, который бы не вышел из школы Руми. Поэтому в Турции невозможно отделить светскую музыку от религиозной. Поэтому в 20-е годы при Ататюрке произошла наша культурная революция, как в Китае. Всё было перевёрнуто с ног на голову."
Mы опять пошли через камыш и Эргунер продолжал ощупывать трости ища превосходный ней.
"Исчезли фундаменты и здания. Поэты и музыканты оказались на улице. Целые поколения детей были научены глядеть только на Запад, убеждённые, что цивилизация находится где угодно, но не здесь. И великая непрерывность, поток человеческого знания, переходящего от учителя к ученику был необратимо потерян."
Он покачал головой: "Когда такая традиция прервана, её невозможно восстановить. Сегодня турецкий народ лишь начинает осознавать, что Западная цивилизация не является единственным ответом, что наша собственная цивилизация обладает огромной ценностью. Но сколь многое утеряно безвозвратно."
___________________________________________
Фильм Уильяма Далримпла "Душа Суфия: Мистическая Музыка Ислама" будет показан завтра по каналу 4. Одновременно в Барбикане проводится фестиваль суфийской музыки, в котором будут участвовать многие из музыкантов, снятых в фильме.
www.barbican.org.uk/contemporary and www.williamdalrymple.com
____________________________________________
5 Ноября 2005
Оригинал:
- http://books.guardian.co.uk/departments/classics/story/0,6000,1634757,00.html
- http://hojja-nusreddin.livejournal.com/725711.html
Бонус - статья Александры Маркс о феномене Руми на Западе в "Крисчен Сайенс Мониторе": http://www.livejournal.com/users/hojja_nusreddin/722578.html