Ислам и советское государство (По материалам Восточного отдела ОГПУ) 1926. Вып. 1

[hojja_nusreddin]

Начало. К Окончанию: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2862010.html
___________________________________
В сборнике, подготовленном профессором исторического факультета МГУ д.и.н. Д.Ю. Араповым и профессором кафедры современного Востока РГГУ д.и.н. Г.Г. Косачем, представлены документы, воссоздающие предельно ясную и четкую картину того, какую тактику вели органы советской госбезопасности по отношению к мусульманскому духовенству.
Среди авторов документов были как аналитики и оперативники - кадровые работники Восточного отдела ОГПУ, так и, возможно, привлеченные для их подготовки эксперты-исламоведы и востоковеды-арабисты.

Оглавление:

А.Хабутдинов. От издателя 4
Д.Ю.Арапов, Г.Г.Косач. Ислам и советское государство (По материалам Восточного отдела ОГПУ. 1926 г.) 11
№ 1. О съезде мусдуховенства в Уфе, о нашей подготовке к нему. О некоторых перспективах 25
№ 2. О съезде мусдуховенства в Уфе 30
№ 3. Сводка фактов, характеризующих деятельность духовенства за вторую половину 1926 года 32
№ 4. Мусдуховенство 49
№ 5. Казахстан (Мусдуховенство) 50
№ 6. Внутренние национальные республики (Мусдуховенство) 51
№ 7. (Мусдуховенство) 52
№ 8. Наступление мусдуховенства и меры борьбы с ним 53
№ 9. Всемусульманский конгресс в Мекке (Интервью с главой делегации мусульман СССР - председателем ЦДУМ муфтием Ризауддин Фахретдиновым) 60
№ 10. О Всемусульманских конгрессах в Каире и Мекке (По материалам спецосведомления и инопрессы) 64
№ 11. Докладная записка о съезде мусдуховенства и представителей верующих в г. Уфе 77
№ 12. Дневник Совета улемов /ученого совета при ЦДУ/ 86
№ 13. Дневник работ 3-го съезда мусдуховенства и верующих внутренней России и Сибири, состоявшегося в г. Уфе с 25 окт. по 4 ноября вкл. 91
№ 14. Пункты, принятые 3-м Всероссийским съездом мусдуховенства и верующих на заседании 2 ноября по докладу Комиссии по рассмотрению наказов 102
№ 15. Пункты, предложенные комиссией по разбору наказов 3-му Всероссийскому съезду мусдуховенства и верующих на заседаниях 2 и 3 ноября 1926 г. и им отвергнутые 104
№ 16. Пункты, принятые 3-м Всероссийским съездом мусдуховенства и верующих на заседании 3 ноября по докладу Комиссии по рассмотрению наказов 105
№ 17. Некоторые вопросы по работе мус. дух., возникшие в связи с Уфимским съездом 106
Примечания 110
Сокращения 145
_______________________________________________

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

Доброжелательное отношение к исламу и мусульманам - второй по численности после православия вероисповедной группе населения России1 - было декларировано боль­шевиками уже в первые дни после их прихода к власти. Тому есть важное свидетельство - преданное гласности 20 ноября (3 декабря) 1917 г. обращение «Ко всем трудящимся му­сульманам России и Востока», подписанное председателем Совета народных комиссаров (СНК) России В. И. Лениным и наркомом по делам национальностей И. В. Сталиным. Оно объявляло верования и обычаи российских мусульман, их культовые учреждения «сво­бодными и неприкосновенными». Не менее важно и то, что это обращение содержало страстный призыв ко всем мусульманам Востока оказать большевикам «сочувствие и поддержку» в борьбе за «освобождение угнетенных» всего мира от социального и импе­риалистического гнета2.

Спустя два месяца, руководствуясь, с одной стороны, известными и по сути своей сугубо буржуазными просветительскими принципами, а с другой собственными прагма­тическими политическими соображениями, 20 января (2 февраля) 1918 г. советское руко­водство обнародовало Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви3. Последняя часть этого законодательного акта вызвала практически одинаково негативную реакцию у представителей всех отечественных, включая и мусульманскую, конфессио­нальных общин. Впрочем, в исламской среде в сложных условиях гражданской войны 1918-1920 гг. и первых лет нэпа реализация «школьного раздела» Декрета от 20 января 1918 г. происходила медленно4. Множество обстоятельств внутреннего и внешнего харак­тера определило гибкую и осторожную политику правящей партии и созданных ею орга­нов власти, в том числе и специальных служб, по отношению к мусульманским духовным кругам и рядовым последователям этого вероисповедания. В целом в те годы российский ислам и его служители находились в более благоприятном положении, чем жестко и бес­пощадно преследуемая новой властью Русская православная церковь (РПЦ)5.

Возникла своеобразная ситуация: несмотря на неприятие большевиками религии и их откровенный атеизм
- связанная с исламом советская поли­тика (по крайней мере в описываемое время)
- была все же иной, чем в отношении право­славия.
- Это своеобразие тем не менее логично и объяснимо
- Православие (пусть теоре­тически и мировая конфессия) было давно и успешно «национализировано» имперскими предшественниками большевиков
- Его российское ответвление (хотя и располагавшее не­которыми зарубежными «автономиями»)
- имело четко определенные - каноническая тер­ритория, в пределах которой и действовала РПЦ,
- «национальные» границы, совпадавшие с границами прежней Российской империи.
- В свою очередь, ислам, даже после создания в эпоху правления Екатерины II российских мусульманских духовных управлений
--- Орен­бургского (его историческим наследником стало расположенное в Уфе Центральное Ду­ховное управление мусульман - ЦДУМ) и
--- Таврического,
- никогда не имел статуса офици­альной доктрины, оставаясь «государственно-терпимой» религией,
- не ограниченной им­перской (а в дальнейшем и советской) государственной территорией.
- В политическом же отношении, тем более в контексте мировой политики после прихода к власти большеви­ков,
- он был вероисповеданием «угнетенного» Востока (что и использовалось советским руководством).
- Если российский ислам и оставался продолжением «всемирного» мусуль­манского сообщества,
- то это его качество не мешало ему быть одновременно «свобод­ным» от «империалистического порабощения».
- Свершение же «мировой социалистиче­ской революции» предполагало, что новое российское руководство будет использовать это обстоятельство.

Исследование истории советской политики в отношении ислама в течение первых десяти лет после октября 1917 г. невозможно без обращения к документам органов госу­дарственной безопасности, поскольку в сфере, связанной с проведением этой политики, эти документы обладают принципиально важной, едва ли не первостепенной, познава­тельной ценностью. В то время, это произошло в феврале 1922 г., «прародительница» со­ветских специальных служб - Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК) - была лик­видирована. Ее основные функции были возложены на Государственное политическое управление (ГПУ), которое в декабре 1922 г. после образования СССР было преобразо­вано в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ)6. Но, как и пре­жде, это вновь созданное учреждение продолжало исполнять свою важнейшую функцию мощного оружия в руках РКП(б), в дальнейшем - ВКП(б), «карающего меча диктатуры пролетариата», призванного оберегать советскую власть от грозящих ей внутренних и внешних вызовов7.

Эти вызовы шли как с «советского», так и зарубежного Востока. Ради ответа на них, ради работы в «ориентальной» сфере, включая ее важнейшее направление - мусуль­манское, 2 июня 1922 г. по решению ЦК РКП(б) был создан Восточный отдел ОГПУ (ВООГПУ). Это подразделение должно было принять дела своего предшественника - Восточного отделения ГПУ8. В приказе по ГПУ, изданном в рамках реализации партий­ного решения, отмечалось, что на ВООГПУ возлагается задача «объединения всей работы органов ГПУ на Кавказе, в Туркестане, Хиве, Бухаре9, Киргизии10, Татарии, Башкирии и Крыму в части, касающейся специфической восточной контрреволюции и восточного шпионажа». Одновременно Восточный отдел ОГПУ должен был разрабатывать и «закор­донный материал», поступавший из Турции, Ирана, Афганистана, Индии, Тибета, Китая, Кореи и Японии. В структуре Восточного отдела было образовано три отделения. Первое из них должно было ведать «закордонными делами» и «борьбой с восточным шпиона­жем», второе - «объединять всю работу» в Средней Азии, Поволжье, Приуралье и Крыму и, наконец, третье - вести дела на Кавказе11.

Ведущему месту «исламского вопроса» в разработках ВООГПУ способствовало наличие ряда внутренних и внешних причин. «Сверхидеей» большевиков было созидание «нового мира» - никогда ранее не существовавшей «социалистической цивилизации». Она могла возникнуть только при условии теснейшего слияния, в первую очередь всех народов СССР, в «единое целое». В советский «плавильный котел» этносов должны были быть «влиты» (их собственное желание никто не учитывал) и отечественные мусульмане. По мнению лидеров большевиков, разделявшемуся, естественно, и чекистами, важнейшим интеграционным инструментом, с помощью которого было бы достигнуто это этническое «единство», должна была стать советская общеобразовательная школа, приходившая на смену в том числе и исламским учебным заведениям.

Временно допуская (по Декрету ВЦИК от 9 июня 1924 г.) ограниченное препода­вание основ мусульманского вероучения, советские, в том числе и чекистские, органы подчеркивали, что дети мусульман могли изучать шариат, только достигнув 12-14-летнего возраста, но при условии предварительного получения ими советского «светского» обра­зования в пределах тогдашней школы первой ступени12. Политический и психологический расчет такого рода основывался на вере в то, что за время пребывания в советской школе детское сознание получит профилактическую «материалистическую» прививку, - в него будет заложена первичная идейно-духовная «социалистическая матрица». Мысль больше­виков ни в коей мере не была оригинальной. На рубеже XIX-ХХ вв. в царской России не только существовал, но и претворялся в жизнь проект включения мусульман в «единое государственное тело» империи Романовых. Орудием осуществления этого проекта вы­ступала «русско-туземная» школа. В конечном счете и царский, и советский планы инте­грации мусульман были чистейшей утопией и потерпели неизбежный провал: в своем по­давляющем большинстве российские мусульмане и до, и после 1917 г. не стремились (равным образом это относится и к сегодняшней России) расстаться с основополагающим маркером собственной идентичности13.

Все же относительное «миролюбие» большевиков 1920 гг. по отношению к исламу было не более чем временной тактикой. Программные документы РКП(б) подчеркивали неизбежность грядущего изгнания из советской жизни всех «религиозных пережитков», в том числе и ислама, и сотворение социума, построенного на принципах чистого «научного атеизма»14. Правда, «золотой век» всеобщей атеизации был еще слишком далек, а существо­вавшие уже тогда в «мусульманском деле» проблемы слишком сложны. Их суть заключалась в том, что «освобожденный» от царского «гнета» советский мусульманский Восток вовсе не спешил воспользоваться «свободой», дарованной ему большевиками.

Наиболее ярким примером тому был Туркестан, где в течение всего времени 1920 гг. шла изнурительная война с выступавшим под лозунгом «джихада» басмачеством - вооруженным антисоветским движением, поддерживаемым значительной частью мусуль­манского населения Средней Азии15. Датированные 1922-1929 гг. информационные об­зоры ОГПУ пестрели сообщениями о многочисленных, кроваво-беспощадных «боестолк­новениях» подразделений специальных войск ОГПУ и частей Красной армии с басмаче­скими «бандформированиями»16. В «секретных» чекистских обзорах содержались откровен­ные признания того, что «туземный» (сформированный из представителей ко­ренного населения) партийный и советский аппарат, как и милиция, сотрудники которой формально отвечали за поддержание порядка в мусульманских районах, опутан клано­выми и племенными связями. Этот аппарат раздирали местнические распри, он был кор­румпирован и в крайне малой степени способен чем-либо помочь советской власти17. Стоит ли тогда считать преувеличением утверждения чекистов, подчеркивавших, что на многих удаленных от городских центров территориях Средней Азии советская власть су­ществовала номинально, а интересы большевиков защищали, по сути дела, лишь немно­гочисленные сотрудники органов ОГПУ! Если красный флаг над зданиями, где распола­гались райкомы и советы, и не низвергался, то происходило это в силу инерции и (что бо­лее существенно) страха перед неминуемостью безжалостного наказания, которая «выс­шая власть» обязательно обрушила бы на участников возможного антибольшевистского выступления.

На «исламскую» политику ВООГПУ, как и в целом всей системы советской госу­дарственной безопасности, во многом воздействовало международное значение «мусуль­манского вопроса». Это обстоятельство лишний раз подтверждало точность оценки С. Ю. Витте, подчеркивавшего в 1900 г., что российская «внутренняя политика по мусульман­скому вопросу является важным фактором политики внешней»18. Именно поэтому, начи­ная с 1917 г., советские специальные службы старались проводить сдержанный курс (оп­ределявшийся, естественно, партийным руководством) по отношению к исламу в областях внутренней России, прежде всего в Поволжье и Приуралье19. Советское руководство нуж­далось в исламе и его приверженцах для того, чтобы осуществить как высшие цели собственной миссии - созидание все того же «нового мира», так и для решения сугубо конкретных задач, включая, например, дипломатический прорыв в регион Ближнего Вос­тока, остававшийся «заповедным полем» господства советского стратегического против­ника тех лет - Великобритании.

Стремясь создать свой «новый мир», большевики в первые годы пребывания у власти рассчитывали на ислам в противостоянии враждебным Советскому Союзу зару­бежным капиталистическим кругам и странам. Так, в 1920 г. на I съезде трудящихся Вос­тока в Баку по инициативе проводивших его членов руководства Коминтерна был провоз­глашен лозунг «красной священной войны» против «мирового империализма»20.

Равным образом это относилось и к халифатистскому движению, развивавшемуся в различных регионах распространения суннитского ислама (в частности, в Британской Ин­дии) после окончания Первой мировой войны и крушения Османской империи в защиту ее правителя, обладавшего титулом верховного мусульманского правителя - халифа. В сен­тябре 1921 г. в «восточном отделе исполкома Коминтерна (ИККИ)» был подготовлен подписанный его руководителем С. Брике-Бестужевым и направлен в ЦК РКП(б) доку­мент «Перспективы работы Коммунистического Интернационала в Анатолии21». Он был предельно откровенен: «9/10 всех восстаний, имевших место за последние 5 лет в мусуль­манских странах Востока, выставляли лозунг возрождения халифата. Причина этой зави­симости, - отмечалось в документе, - между борьбой за освобождение от власти Антанты и стремлением к возрождению халифата кроется в том, что по извечной традиции участие в выборах халифа могут принимать лишь свободные мусульманские страны. Вот почему борьба за халифат неизменно превращается в борьбу за низвержение ига Антанты». Далее автор документа подчеркивал: «Англия великолепно учитывает опасность этой зависимо­сти и предусмотрительно пытается приручить движение “за халифат” в своих интересах… Но пока Англии не удалось уловить движение в свои сети».

С. Брике-Бестужев не скрывал, что «халифат вообще является фактором реакци­онным». Но он, как и все большевистское руководство, был прагматиком: «Но он будет вдвойне, втройне реакционной силой, если идейное и организационное руководство им заполучит Англия (здесь и далее подчеркнуто в тексте - Д. А., Г. К.). И - наоборот, - про­должал он, - халифат, не находящийся в руках Англии, уже по одному этому направлен против Англии». Наконец, следовал вывод: «Не приходится говорить, что халифат, нахо­дящийся под косвенным влиянием Коминтерна, является в современной обстановке силой выдающегося революционного значения, имея в виду объединение и поднятие многомил­лионных отсталых мусульманских масс против Антанты. Завладеть или просто вырвать из рук (Англии - Д. А., Г. К.) халифат явится на Востоке для Коминтерна победой». Здесь же выдвигалась задача: «необходим всемусульманский конгресс», который, как подчерки­валось в цитируемом документе, «будет существенным дополнением к Бакинскому съезду (I съезд трудящихся Востока в Баку. - Д. А., Г. К.), вовлекая широчайшие массы Востока … зовя их, правда, за отсталые лозунги, но во имя объективно революционных целей борьбы против Антанты»22.

В свою очередь, завязывая первые межгосударственные контакты с (в той или иной мере) независимыми странами арабского мира, советские руководители стремились опе­реться на выходцев из российской мусульманской среды, ставших последователями «коммунистической веры». Возникшая в 1923 г. возможность установления прямых ди­пломатических связей с Королевством Хиджаз23 (впервые в советской ближневосточной дипломатической практике) поставила перед сотрудниками Yародного комиссариата ино­странных дел вопрос о кандидатуре будущего советского представителя в этой стране.

29 декабря 1923 г. глава советского внешнеполитического ведомства Г. В. Чичерин обратился со специальным запросом в аппарат одного из членов высшего эшелона совет­ской политической элиты того времени Л. М. Кагановича. В запросе, в частности, говори­лось: «В Геджас, где находится Мекка, желательно послать нашим представителем му­сульманина. Не можете ли указать мусульманского товарища, который был бы подходя­щим для этой цели?». Запрос сопровождал список возможных кандидатов, включав­ший (ставшего в конечном итоге этим представителем, а в дальнейшем и главой совет­ской дипломатической миссии в Саудовской Аравии) Карима Хакимова24, а также двух других коммунистов мусульманского происхождения. Он, по мнению Г. В. Чичерина, был в этом списке самым подходящим кандидатом поскольку «имел опыт» работы в сфере внешней политики, «политически вполне надежный и знает турецкий и фарсидский (язык фарси, персидский язык. - Д. А., Г. К.) языки»25. Да и сам Г. В. Чичерин не скрывал, что дейст­вия его ведомства определялись задачами, которые были поставлены перед ним советским руково­дством. В 1921 г. он писал по этому поводу: «Интерес мировой политики за последнее время переносится на Восток, обострился вопрос о взаимоотношениях с мусульманским миром, который мог стать нам союзником … Двинется ли мусульманский мир по пути национального движения против империализма или выступит на защиту мусульманских традиций (против СССР. - Д. А., Г. К.), опираясь на своего врага Антанту?»26.

Итак, гибкость и неоднозначность «мусульманской» составляющей линии ОГПУ в 1920 гг. (в ее качестве производного от курса партийно-государственного руководства страны) определялись разнообразными внутренними и внешними обстоятельствами, опа­сениями и ожиданиями. Если, как отмечалось выше, чекисты в своем большинстве и ве­рили, что в грядущем ислам, как и другие конфессии, будет уничтожен «полностью и окончательно», то в настоящем они пока еще по чисто тактическим соображениям тер­пели «мусульманство» и сопровождавшие его реалии. Одновременно, осуществляя в раз­личных регионах страны многообразные по степени своей толерантности варианты дейст­вий по отношению к местным приверженцам ислама, органы ОГПУ старались рацио­нально использовать многие взятые ими на вооружение методы работы царской полити­ческой полиции. Чекистами, в прагматизме которых не приходится сомневаться, приме­нялись такие выверенные многолетней практикой приемы, как внедренный с помощью «посредников» раскол в исламские духовные центры, вербовка агентуры и информаторов, распускание нужных слухов и т. д.27.

Анализ связанных с «мусульманскими делами» чекистских документов доказывает, что их авторы, освещая ислам и его реалии, были субъективны. В этих документах (как и в целом в касавшихся ислама текстах советского времени) присутствовали обыч­ные европоцентристские утверждения, вроде «мусульманин - это фанатик», трескучая ан­тирелигиозная риторика и вульгарно-социологические трактовки событий прошлого и на­стоящего бытия мусульманского мира28. Более того, знание их авторами реалий ислама порой оставляло желать лучшего. Наконец, предлагавшаяся авторами этих документов оценка событий в странах Ближнего Востока, как и действий Великобритании в этом ре­гионе, игнорировала (впрочем, и знание этими авторами ближневосточной действитель­ности вовсе не было адекватным) многие существенные детали и нюансы местного поли­тического процесса. Этот процесс упрощался и схематизировался, трансформируясь в примитивное противостояние «сил реакции и прогресса», «противников» и уже проявив­ших себя или пока еще остающихся потенциальными «союзников» страны «диктатуры пролетариата».

Приведенная ниже подборка, включающая десять «мусульманских» документов, была подготовлена во второй половине 1926 г. Восточным отделом ОГПУ. Все эти доку­менты появились в связи с тремя важными, хотя и различными по своему значению, со­бытиями в жизни мусульманского сообщества вне и внутри СССР. Два первые события произошли за пределами Советского Союза - Каирский и Мекканский мусульманские конгрессы, проведенные соответственно в мае и июне 1926 г. Третье же (упоминаемое в следующих далее документах) - съезд мусульман Внутренней России, Сибири и Казах­стана, состоявшийся в конце октября 1926 г.29В большинстве случаев публикуемые мате­риалы не были точно датированы (кроме документа № 8, подписанного 13 сентября 1926 г.). Однако можно предположить, что все они составлялись не ранее произошедшего в июне 1926 г. Мекканского конгресса, то есть в начале второй половины 1926 г. (исходная временная дата их появления). Конечная же дата составления этих документов может быть точно установлена - 8 октября 1926 г., когда, судя по дате сопроводительного пред­ставления, весь блок этих «исламских» материалов был отправлен из ВООГПУ в Агита­ционно-пропаган­дист­ский отдел ЦК ВКП(б)30.
________________________________________________
Сер. "Ислам в России и Евразии", Вып. 1
Вступительная статья, составление и комментарии Д.Ю. Арапова и Г.Г. Косача
Издательский дом Марджани, 2010, 152 с., ISBN 978-5-903715-18-3.
via "uylenshpigel"
Читать: http://www.idmedina.ru/books/islamic/?1403

Торрент:
- http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3658193
- http://book.libertorrent.com/viewtopic.php?t=21952
________________________________________________
Начало. К Окончанию: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2862010.html