Гонорарный должок в 150 рубчиков: Лесков и Достоевский
После напечатания в январской книжке "Эпохи" 1865 года "Леди Макбет",
очень нуждавшийся тогда Лесков не раз просит - и непосредственно и через H.H. Страхова -
выдать ему, до последней крайности необходимый, гонорар.
Но уплата отлагается, время тянется, нужда растет. А самого Достоевского не достигнуть...
В конце концов вместо необходимых (Лескову - Х.Н.) на житье денег,
ему выдается (Достоевским - Х.Н.) вексель на полтораста рублей.
А.А. Краевскому, за несравнимо меньшую неисправность, Лесков
менее 2-х лет назад, счел возможным и заслуженным послать жестко-угрожающее письмо.
Но на этот раз он беспредельно терпелив, почти робок...
Однако "в печенях", несомненно, "что-нибудь, да засело".
Уязвляло равнодушие, высокомерие. Было от чего начать и "злобиться".
В итоге: рабочая общность отпала, отношения замерли, обиженность мутила. Это обещало недобрые плоды.
Через 5 лет, в одном из своих фельетонов он уже запальчиво пишет:
"Начни глаголить разными языками г. Достоевский после своего 'Идиота'
или даже г. Писемский после 'Людей Cороковых Годов',
это, конечно, еще можно бы, пожалуй, объяснять тем,
что на своем языке им некоторое время конфузно изъясняться;
но г. Тургенев никакой капитальной глупости не написал,
и ни краснеть, ни гневаться ему нечего".
Достоевский, живший в это время за границей, вероятно, этих строк не видал.
Через год, оттуда же, он сам пишет А.Н. Майкову:
"Читаете ли вы роман Лескова в 'Русском вестнике'? ('На ножах'. - А.Л.)
Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит.
Нигилисты искажены до бездельничества, - но зато - отдельные типы!
Какова Ванскок! Ничего и никогда у Гоголя не было типичнее и вернее.
Ведь я эту Ванскок видел, слышал сам, ведь я точно осязал ее! Удивительнейшее лицо!
Если вымрет нигилизм начала шестидесятых годов, - то эта фигура останется на вековечную память.
Это гениально!
А какой мастер он рисовать наших попиков! Каков отец Евангел!
Это другого попика я уже у него читаю.
Удивительная судьба этого Стебницкого в нашей литературе.
Ведь такое явление, как Стебницкий, стоило бы разобрать критически, да и посерьезнее".
Прочитав эти строки уже только после смерти пожизненного недруга, Лесков писал Щебальскому:
"В изданном томе писем Ф. Достоевского он говорит даже о какой-то моей 'гениальности'
и упоминает о 'странном моем положении в русской литературе',
а печатно и он лукавил и старался затенять меня".
Какой же суд себе нашел любовно вычеканенный Лесковым "Ангел" в сердце Достоевского
собиравшегося "посерьезнее" заняться Стебницким?
Уничижительная снисходительность, сухое наставительство,
даже прямое обвинение в "неловкостях", к которым, мол "г. Лесков способен".
Двусмысленно взято в заглавие критической статьи лесковское же выражение из рецензируемого рассказа
- "Смятенный вид".
Ужаленный в самую глубь авторского самолюбия, Лесков торопится расквитаться с обидчиком
не очень серьезными, но достаточно досадительными указаниями на мелкие ошибки последнего.
Названия выпадам придумываются колкие: "О певческой ливрее" и "Холостые понятия о женатом монахе".
Злосчастно к заметкам, обличающим церковное невежество врага, ставятся не свои подписи,
а прикровенно-анонимные - "Псаломщик", "Свящ. П. Касторский".
Взбешенный Достоевский разражается жестокою отповедью
беспощадно выявляя "ряженого" автора обоих выступлений.
Казалось, разочлись на весь век.
Но... не истек и год, как Лескова "подмывает" уже на новую "загвоздочку":
"Достоевский в 'Гражданине' обидел их 'редстокистов',
(великосветских последователей апостола модного 'нововерия' - лорда Редстока. - А.Л.)
и назвал 'светскою беспоповщиною'. Что делать? Простите.
Он не сообразил, что людей, крещенных в церкви и исполняющих ее таинства и обряды, нельзя назвать беспоповщиной.
Это с ним хроническое: всякий раз, когда он заговорит о чем-нибудь касающемся религии,
он непременно всегда выскажется так, что за него только остается молиться: 'Отче, отпусти ему!' ".
Спасибо, на этот раз "отпустил" и сам оплошавший.
В полной взаимной отчужденности протекают три года, почти раззнакомились.
И вдруг, прочитав в "Дневнике писателя" статью Достоевского о романе Л. Толстого "Анна Каренина",
Лесков, отметая все личное, восхищенно пишет ее автору:
"Сказанное по поводу 'Негодяя Стивы' и 'чистого сердца Левина' так хорошо - чисто, благородно, умно и прозорливо,
что я не могу удержаться от потребности сказать вам горячее спасибо и дружеский привет.
Дух ваш прекрасен, - иначе он не разобрал бы этого так. Это анализ умной души, а не головы.
Всегда вас почитающий Н. Лесков. Ночь на 7 марта 1877 г. СПб."
Горячее движение, видимо, осталось без отклика
Может быть, даже было встречено не без пренебрежительного недоумения.
Невольно встает в памяти, как 3 года назад, на полях рукописи "Подростка",
творец этого романа, вспомянув Лескова, почувствовал потребность написать:
Описывать все сплошь одних попов,
По-моему, и скучно и не в моде;
Теперь ты пишешь в захудалом роде;
Не провались, Л-в.
С 1877 года выдерживается последняя, обоюдно-спасительная пауза.
Достоевский умирает.
31 января 1881 года совершаются его похороны, не знавшие себе равных со времен некрасовских.
В канун их появляется крайне неловкая и злонастроенная по отношению к покойному бесподписная статья - "Ф.М. Достоевский".
(Лесков говорил, что Лейкин называл ему действительного автора статьи.)
Не разобравшись в явно нелесковском ее строении и языке, в нововременской редакции "шмели загудели" - это Лесков!
Возмущенный быстро долетевшей до него вестью, Лесков гневно пишет Суворину:
"Значит, вы считали возможным, что я написал статью против покойного,
a потом пришел к нему в дом и шел за его гробом... Это ужасно!
Зачем вы сочли меня способным на этакую низость?...
О Достоевском я имею свои понятия, может быть, не совсем согласные с вашими (то есть не во всем),
но я его уважал и имею тому доказательства.
Я бывал в критических обстоятельствах (о которых и вы частию знаете),
но у меня никогда не хватило бы духу напомнить ему о некотором долге,
для меня не совсем пустом (весь гонорар за 'Леди Макбет'). Вексель этот так и завалялся.
Я знал, что требование денег его огорчит и встревожит, и не требовал.
И вот, едва он умирает, как мне приписывают статью против него".
Широкая известность вражды двух "жестоких талантов" благоприятствовала смелым домыслам.
Достоевского схоронили. Неприязненность в живом не умирала.
В беседах, письмах, статьях и заметках Лескова о Достоевском,
под тем или другим впечатлением или настроением, говорится:
- то с признанием, почитанием, даже заступничеством,
--- как о прозорливом, полнодумном и любимом писателе, о его многострастном пере,
- то (правду говоря, чаще) - едко.
Собеседнику или читателю неизбежно врезываются в память выражения:
- "вещал", "великие учителя", "перед которыми кадили и приседали",
- а теперь "втихомолку смеются над юродствами, до которых ими были доведены люди
- действительно даровитые, но исковеркавшиеся в 'экстазах'."
Незадолго до собственной смерти, тяжело больной, он дает убежденное заключение
о вредности и опасности политической настроенности Достоевского.
Вспомнив, как "часто путались, а иные и совсем запутались
(напр. Писемский, Достоевский, Всев. Крестовский и еще кое-кто)"
Лесков завершает мысль:
"Но если бы Ф.М. Достоевский пережил событие, случившееся вскоре после его смерти
(1 марта 1881 года, смерть Александра II - А.Л.),
то этот, в своем попятном движении, был бы злее и наделал бы огромный вред по своему значению
на умы, покорные авторитету и несостоятельные в понимании 'веяний'."
________________________________________
Лесков Андрей Николаевич (сын), "Жизнь Николая Лескова", 1932 (Часть 4, Глава 11).
http://leskov.lit-info.ru/leskov/about/zhizn-leskova/leskov-4-11.htm