10. Игра заканчивалась
На фото: комфлота Алексей Щастный
Лариса не признавалась даже себе, что её природа требовала поклонения себе не меньше, чем ждал внимания банальный распустившийся цветок. Который своими прекрасными лепестками с трепетом готовился к опылению деловым шмелём. Но октябрьский вихрь и всемирная военная гроза смели привычный порядок.”Шмели” перестали слетаться на стихи и прозу, девичью красоту и породистый аристократизм. Их сдул милитаристский ураган, они сбивались в боевые отряды, им было не до опыления и нектара. Один из роев ее сверстников грозно гудел в Кронштадте. Цветок был не виноват, что торжество его молодости совпало со временем стихийного бедствия.
Но у Ларисы, в отличие от растения, были ноги, сознание и ещё что-то смутное в глубинах. Её тянуло к грубоватым парням в чёрных бушлатах.
А ещё была проза жизни. Очень хотелось капустной кочерыжки. В комиссии Луначарского, заседавшей в изысканном Зимнем дворце, было много знаменитых творцов, но мало хлеба. Военный паёк в Морском Генеральном штабе Раскольникова казался более привлекательным. Фёдор приглашал на службу к себе.
Она зачастила к морякам, приглядывалась. Те были рады визитам журналистки. Даже посещению корявенькой старой девы они были бы рады. Одно шуршание платья среди скрипа кожаных тужурок волновало мужчин. Но, к счастью и ревности для Фёдора Раскольникова, принимавшего гостью, у Ларисы были и другие достоинства - правильные черты лица, тугие тёмно-русые волосы. Её закрученные косы причудливо свивались змеями на висках, так что напоминали ионийские завитушки на античных колоннах. Отчего друзья Ларису иногда называли “ионийским завитком”.
У крупной и высокой барышни была хорошая фигура - результат ее увлечения теннисом и фигурными коньками. Апетитные формы дразнили мужчин. А ещё девушка привлекала нежным голосом, хрустальным смехом, белозубой улыбкой широкого рта. Она искренне и заразительно смеялась, завораживала блеском сияющих глаз. И в дополнение к природным украшениям была проницательной журналисткой и умным собеседником.
Кронштадцы тянулись к ней. Александр Ильин, младший брат Раскольникова, предложил Ларисе ответить на вопросы анкеты, которую в своё время, заполнял молодой Карл Маркс. Среди прочих, там были и такой вопрос: “К чему Вы больше всего питаете отвращение?” Рейснер ответила: «К насилию».
Интеллигентское откровение это звучало диссонансом в среде моряков, штурмовавших Зимний дворец, и готовых к новым столкновениям с кайзеровским флотом. Но красавице моряки прощали женскую мягкость.
У гостьи немного кружилась голова от пристального внимания стольких вооруженных мужчин. На вопрос: “Каково Ваше настоящее душевное состояние?” она отвечала: «Разрушилось, и все-таки думаю, что обломков моих хватит на новое: на Бога, на сильную волю и на любовь».
И ещё Лариса кокетничала перед кронштадцами. Ответы она подытожила записью о себе: «23 года без марта и апреля. Зовут по-гречески - Чайка. Пол: немного бес, немного творчество, остальное из адамова ребра. Общественное положение - поэтесса и лентяй».
Но на этом игра заканчивалась. Хорошенькую барышню со знанием немецкого языка Фёдор с удовольствием принял на работу в свой штаб. И в нём Лариса одной из первых узнавала текущие новости, на которые моряки готовились реагировать.
В Морском Генеральном штабе она узнала, что на Дону атаман Каледин в воззвании признал: «... в некоторых полках Донецкого округа удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение». На следующий день атаман узнал, что Добровольческая армия генерала Алексеева уходит на Кубань. После чего застрелился.
На западе ситуация для кронштадских моряков складывалась тревожнее. 9 февраля Украинская рада подписала сепаратный мир с немцами. В документах моряки уведомлялись, что до 31 июля рада обязалась поставить 1 миллионов тонн хлеба, 400 миллионов штук яиц, а также большие партии скота, сала, сахара, льна, пеньки, марганцевой руды.
Троцкий же от России на переговорах с делегациями Четверного союза юлил. 10 февраля он заявил: "Войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем". И делегация уехала из Брест-Литовска.
Немцы поняли демарш, как прекращение перемирия и перешли в наступление по всему фронту. Начальник штаба кайзеровского Восточного фронта М. Гофман записал в своем дневнике: "Свинство в русской армии гораздо больше, чем мы предполагали. Сражаться больше никто не хочет. Вчера один лейтенант и шесть солдат взяли в плен 600 казаков. Сотни пушек, автомобилей, локомотивов, вагонов, несколько тысяч пленных, дюжины дивизионных штабов захвачены без всякой борьбы".
Немцы стремительно продвигались вглубь России, 24 февраля заняли Псков. Угроза нависла над Петроградом.
На глазах Ларисы кронштадтский штаб заволновался. Командующий Балтийским флотом Алексей Щастный и флаг-офицер Василий Альтфатер бросились выводить оставшиеся корабли из Ревеля и Гельсингфорса. Раскольников остался в штабе и был завален оперативной работой. Как человек новый, Лариса не знала, чем помочь морякам и потому с особым рвением приступала к переводам перехваченных немецких радиограмм, когда Фёдор ее об этом просил. Для Рейснер началась совершенно новая эпоха ее жизни.