О путешествиях, да, опять
Во-первых, решила больше приложением дурацким не пользоваться, обиделась за вчера. Если я тут на стационарном компе в ЖЖ случайно снесу написанный текст, мне его хотя бы предложат восстановить. В мобильном приложении - умерла так умерла, проехали. Во-вторых, сердечное спасибо всем, пожертвовавшим в пользу художника, хотя они и пожелали остаться анонимными. Решила копить на планшет и рисовательную программу Procreate лет через десять, думаю, смогу себе позволить!
Сегодня пятница, младшая после школы едет к подружке (меня никто не спрашивал, кстати), поэтому я решила работать из дома. Полезла в комп и нашла старый текст, вот его-то я сейчас тут и опубликую, кто мне запретит?
Родилась я очень давно, в эпоху развитого социализма и борьбы за мир во всем мире, а росла и мужала в условиях строжайшей секретности, ибо папа боролся за мир прямо в почтовом ящике. Примечание для детей: почтовым ящиком тогда называли закрытые (в буквальном смысле) города вокруг чего-нибудь секретного, например, заводика по производству атомного оружия. Городишко назывался по названию ближайшего крупного областного центра, к этому названию приставляли произвольную цифру (а может, она и не была произвольной) и получался населенный пункт за колючей проволокой по периметру, с контрольно-пропускными пунктами (КПП) и тщательным, как подразумевает название, контролем за въездом, выездом и другими аспектами жизни населения «пятого почтового».
Напоминаю, было это давно, хотя никуда не делось. Называется только по-другому и послабления есть (были до ковида) - проверяют документы только на въезде, а выехать можно свободно, было бы на чем.
Так походя выдав государственные тайны, продолжу о своем.
Во времена моего детства и юности, учитывая место рождения и проживания, мир за пределами города и тем более страны виделся мне через прекрасную призму литературы и искусства. Еще, конечно, была телепередача «Клуб кинопутешественников» и международные новости из программы «Время». Газеты я в детстве невнимательно читала - ненавистную «Пионерскую правду», да некоторые страницы «Литературной газеты», родители снобски выписывали.
В реальной жизни я путешествовала- в сравнении с моими ровесниками - довольно далеко и регулярно, невзирая на закрытость и географическую удаленность города. Родители мои в свое время приехали в Сибирь по комсомольской путевке из Украины, где и проживала остальная семья. Еще были родственники в Москве (оба родителя родились в 1940 году недалеко друг от друга, папа в Москве, мама в Тульской области, и обе их семьи, тоже независимо друг от друга, в 1944 оказались на (или в) только что освобожденой Украине).
Поэтому каждое лето мы ездили либо в Донбасс, либо «на море», в Керчь, которая случилась эээ случайно, кто-то кому-то дал проверенный адрес. Часто с пересадкой в Москве и/или заездом к тетке в Подмосковье. И лишь однажды маму уговорила подруга летом вместо моря поехать на соляные алтайские озера. Оттуда мы позорно бежали через неделю «отдыха», и этот кошмар долго вспоминался мамой, да и до сих пор. Мне было лет восемь, я мало что помню, кроме сельского книжного магазина с несметными сокровищами и бесконечного дождя.
Все мое детство мы путешествовали в составе мама, бабушка и я, папа работал «на производстве» и ему иногда полагались путевки в Сочи, куда семью брать запрещалось, поэтому он брал отпуск в другое время, а мы катались без него. И сколько себя помню, в дорогу я собиралась всегда самостоятельно и очень основательно, заведовала аптечкой. Я тогда любила поболеть летом на море, почему-то всегда первые пару недель валялась с температурой и рвотой.
На море бабушку не брали, оставляли у родни на Украине или в Подмосковье, забирали на обратном пути.
Иногда летали, иногда ехали поездом, как повезет с билетами. Интернета, дети, не было в те странные времена. И билеты на любой транспорт покупались личным присутствием в кассе.
Ровно за сорок дней от даты вылета, и не раньше, можно было купить билет на самолет, к примеру, Томск-Симферополь. Позже купить было можно, теоретически, но на практике билетов не было, они раскупались в день появления на свет. В кассу приходили до рассвета, занимали живую очередь, писали номерки, или был список с фамилиями, я уж помню плохо, давно это было. Перекличка была пофамильная, а помню я это потому, что однажды в списке оказалась женщина с фамилией «Капусткина», и она очень смешно свою фамилию выговаривала - Капутькина, ребенок я была впечатлительный и запомнила.
Мои родители не любили отдых под гитару и с костром, поэтому в пешие и конные походы по Алтаю, Кавказу, или еще каким просторам родины мне сходить не довелось. И в студенчестве я этого избегла, мне хватило выездов в поля и овощебазы. Без ночевок, но ежедневных, всю осень.
Не всегда удавалось купить билет на самолет, тем более на прямой, и тогда мы ехали поездом. Иногда купе, а иногда и плацкартой. Поезд «Томск-Москва» шел через всю страну трое суток. Садишься ближе в полудню, едешь до станции «Тайга», там поезд переводили на другие рельсы (Транссиб не прошел через Томск, увы), стоянка была долгой, а потом уже без значительных остановок - тык-дык, тык-дык. Новосибирск, Омск, все вторые сутки ехали через Урал - туннели, виды, вон там, смотри - граница Европы и Азии, а потом еще Волга, на третьи сутки уже. И ближе к четырем дня Москва, подъезжаем, Москва-Товарная, Казанский вокзал, чу, приехали. И еще пару дней организм покачивает и шатает.
Поезд в те далекие времена ничем не напоминал современные поезда (наверно, точно я не знаю, в последний раз ехала поездом в Москву из Томска в 1995 году, четверть века назад, страшные цифры). Туалеты воняли, особенно на третий день. Белье постельное выдавали - бывшее белое, то есть серое, холодное, влажное, и тоже вонючее. Чай зато всегда в изобилии, горячий и в красивых подстаканниках. С кусочками сахара рафинада в красивых обертках. На станциях, больших и малых, можно было выскочить на перрон и купить местной продукции - пирожки, вареную картошку и огурчики, соленья-варенья, иногда хрусталь и шали, смотря какое производство выдало зарплату трудящимся своей продукцией. Это уже в девяностых. Я любила верхние полки. Упоительно было просто лежать и пялиться в окно, читать книжечку, засыпать под стук колес, жевать припасы, играть с куклами, слушать разговоры взрослых внизу и ни за что вообще не отвечать.
Хотя совсем ни за что не отвечать, конечно, быстро кончилось. В пути я отвечала за бабулю и свои вещи, это я помню очень хорошо. И потом мало было путешествий в моей жизни, когда я ни за что и ни за кого не отвечала, кроме себя, разве что путешествия на конференции, и то не всегда.
Первое путешествие «за рубеж», ставшее возможным после перестройки и всяких послаблений режима (а ведь я, как и все жители «почтового», при получении первого паспорта в 16 лет давала подписку о неразглашении, вкупе с обещаниями не селиться в гостиницах для интуристов и не общаться с ними же) состоялось в 1989 году, летом. Я была крепко беременна первым, эээ, Проектом. Бабуля умерла в 1987, ее место в нашей троице занял мой первый муж Петя. Папа тогда был все еще невыездным, поэтому с нами не поехал. А целью нашего путешествия в тогда еще дружественную социалистическую Венгрию было посетить захоронение советских воинов в Шарбогарде.
Перед этим мама с моей помощью целый год вела переписку с Красным Крестом - мы искали, где точно захоронен мамин брат Валентин, мой дядя. Валентин погиб в последние дни войны, в марте 1945 года. Имелась ветхая похоронка, на которой с трудом читалось название местности и страна. Не помню уже, кому из нас пришла в голову идея обратиться в организацию «Международный Красный Крест», напоминаю, дети - интернет еще не открыли. Вся переписка шла почтой на бумаге, и в один прекрасный день нам пришло подтверждение, что да, ваш родственник погиб в боях у деревни Калоз и похоронен в братской могиле в городе Шарбогарде. И что нам можно ее навестить и установить табличку с его именем.
Я плохо помню подробности сборов. Были куплены билеты на поезд из Москвы до Будапешта, там надо было переехать на другой вокзал и пересесть на пригородную электричку (или местный поезд) до Шарбогарда. Рубли нам поменяли в Центробанке по государственному курсу на форинты, из расчета какой-то там минимум на человека. То есть, поменять больше, чем энную сумму было нельзя, даже если бы она имелась. В городе Шарбогарде стоял тогда гарнизон дружественных советских войск, там мы должны были поселиться. Смутно помню, откуда были эти сведения, но нам тогда Европа вообще и Венгрия в частности не представлялись никак, поэтому вопросами лишними никто из нас не задавался - где жить, куда обращаться по поводу таблички на могилу. И правильно, как оказалось, потому что события развивались естественным и волшебным путем, как и всегда в моей последующей жизни.
Как мы добирались до Москвы, я не помню, да и поезд на Будапешт не помню, кажется, это был купейный вагон и в купе были мы втроем. Вчетвером, если считать младенца в утробе. Было лето, каникулы - я закончила второй курс иняза, муж мой - третий, в совокупности на троих было у нас три языка - русский, английский и французский, мы с мужем были до неприличия молоды и бодры, особенно я, несмотря на то, что был июль-август, а родила я в ноябре. Маме моей было тогда примерно столько же, сколько сейчас мне, вру, меньше, ей было 49. Она с моим первым мужем на ту пору относительно ладила, хотя скандалили они всегда регулярно и с чувством друг на дружку мне жаловались. Скандалы мне и запомнились больше всего из той поездочки, но я просто, наверное, злопамятная тварь.
Так вот, придерживаясь темы о путешествиях. Мы невозможно долго стояли в Чопе, не только потому, что там была граница и таможня, но и потому, что поезд переводили на какие-то другие, европейские рельсы. В буквальном смысле. И длилось это очень долго, потому запомнилось. Поутру поезд возобновил свое тык-дык, тык-дык и картинка в окне неуловимо, но верно изменилась. Помню свои очень странные ощущения. Я за границей. То есть практически в несуществующем тридевятом царстве. Девочку выпустили из-за колючей проволоки, но проволока, увы, протянулась за ней через всю жизнь, и до сих пор еще кое-где колет. А тогда все это казалось вообще нереальным, сказочным. Белые домики, аккуратные палисаднички, поля под линейку. И Будапешт-Келети. Огромный, светлый, с лязгом колес и гулом голосов на всех языках, помню, что везде было чисто и много-много лавочек, а также солнце и простор. Английский во всяких вокзальных справочных нам пригодился больше, чем мужнин французский, а еще больше - мой беременный живот, все улыбались, умилялись, и никто не плюнул вслед с возгласом «сама еще дите, а уже пузо», что иногда имело место быть на родине.
Багажа было у нас немного, денег тоже, не помню, как, но мы все же очутились на нужном вокзале и в нужном поезде типа электричка и даже выгрузились на нужной станции, с трудом опознав слово «Шарбогард» на платформе. В электричке мне больше всего запомнились шумные и развязные молодые люди с огромными рюкзаками, они оказались, судя по наречию, немцами и я тогда впервые услышала «Hallo“ и „Tschüss“ вместо канонических на нашем инязе «Guten Tag“ и « Auf wiedersehen“. Впрочем, я тогда немецкий еще не учила, только муж, курсом старше, он и обратил мое внимание на сей лингвистический факт.
Так вот, выгрузились мы на платформе - крошечный домик-станция, слепящее солнце, жара, мы которую ночь не спамши и немного не в себе от впечатлений, куда идти - неизвестно, где тут воинская часть? Немногие встречные венгры на вокзале не понимали ни по-английски, ни по-французски. Что же делать, запаниковали мы между собой, и тут какой-то гражданин, который околачивался неподалеку, вдруг обернулся к нам и на чистом русском языке спросил - а вам куда надо-то?
Дальше я помню плохо, кажется, он подробно объяснил, куда идти, а может - и довез на машине, во всяком случае, мы оказались на территории воинской части и на попечении чудесной женщины по имени Люба. Люба была жена местного начальства, она, как оказалось, скучала тем летом до одури - и тут мы, пришельцы. Нас бесплатно поселили в чудесную гостиницу для офицеров, трехкомнатную квартиру с балконом и всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Люба каждый день кормила нас домашней вкуснейшей едой, помню ее всю жизнь и надеюсь, что все у нее хорошо, где бы она теперь ни была.
На следующий день к нам пришел Иштван - местный человек из городской администрации, переводчик и не знаю, кто еще.
Иштван был очень, очень к нам добр, терпелив и гостеприимен. Он свозил нас на кладбище, показал все местные достопримечательности, мы сидели у него в кабинете в мэрии, или как там оно тогда называлось. Познакомил с семьей, мы были у него в гостях, вкусно ели и долго разговаривали на смеси всех языков - жена Иштвана по-русски не говорила. Иштван же заказал где-то для нас табличку с именем и датами рождения и смерти моего дяди Валентина (бесплатно!), ее сделали за время нашего там пребывания (недели две, кажется, мы там пробыли) и перед отъездом Иштван еще раз привез нас туда, где ее вмонтировали - не на кладбище, а в парке, где был монумент советским освободителям.
Забегая вперед, скажу, что мы с мамой и восьмилетней уже Лизой побывали в Шарбогарде еще раз в 1997 году, когда мамин хор впервые пел на международном фестивале детских хоров в Будапеште. И забрали табличку с собой, потому что памятник к тому времени снесли, бывшую военчасть разграбили, и никакой памяти воинам-освободителям больше не осталось, местное население свастик понарисовало на руинах монумента. Да и Иштван был нам не так уж рад, за это время он успел поседеть, располнеть и развестись с женой. И связь с ним окончательно прервалась, как и с гостеприимной Любой. Я даже не помню ее фамилии. Помню только, что после вывода войск она оказалась на (в) Украине, а в конце девяностых переписка с ней заглохла навсегда.
Потом было у меня путешествий еще много, так много, что и до сих пор. Даже в этом странном ковидном году я все равно умудрилась слетать в Томск в январе, скататься в Берлин дважды (в феврале и сентябре), и впервые увидеть Маннхайм и Кобленц, не считая мелких поездок в Кельн и живописное местечко с дивным названием Хунсрюк.
Хотя самое главное путешествие всегда со мной - живу, не знаю, куда и зачем, и когда меня ссадят с этой карусели. А оно и к лучшему, не знать.
Иллюстрация не в тему, как и всегда.
Сегодня пятница, младшая после школы едет к подружке (меня никто не спрашивал, кстати), поэтому я решила работать из дома. Полезла в комп и нашла старый текст, вот его-то я сейчас тут и опубликую, кто мне запретит?
Родилась я очень давно, в эпоху развитого социализма и борьбы за мир во всем мире, а росла и мужала в условиях строжайшей секретности, ибо папа боролся за мир прямо в почтовом ящике. Примечание для детей: почтовым ящиком тогда называли закрытые (в буквальном смысле) города вокруг чего-нибудь секретного, например, заводика по производству атомного оружия. Городишко назывался по названию ближайшего крупного областного центра, к этому названию приставляли произвольную цифру (а может, она и не была произвольной) и получался населенный пункт за колючей проволокой по периметру, с контрольно-пропускными пунктами (КПП) и тщательным, как подразумевает название, контролем за въездом, выездом и другими аспектами жизни населения «пятого почтового».
Напоминаю, было это давно, хотя никуда не делось. Называется только по-другому и послабления есть (были до ковида) - проверяют документы только на въезде, а выехать можно свободно, было бы на чем.
Так походя выдав государственные тайны, продолжу о своем.
Во времена моего детства и юности, учитывая место рождения и проживания, мир за пределами города и тем более страны виделся мне через прекрасную призму литературы и искусства. Еще, конечно, была телепередача «Клуб кинопутешественников» и международные новости из программы «Время». Газеты я в детстве невнимательно читала - ненавистную «Пионерскую правду», да некоторые страницы «Литературной газеты», родители снобски выписывали.
В реальной жизни я путешествовала- в сравнении с моими ровесниками - довольно далеко и регулярно, невзирая на закрытость и географическую удаленность города. Родители мои в свое время приехали в Сибирь по комсомольской путевке из Украины, где и проживала остальная семья. Еще были родственники в Москве (оба родителя родились в 1940 году недалеко друг от друга, папа в Москве, мама в Тульской области, и обе их семьи, тоже независимо друг от друга, в 1944 оказались на (или в) только что освобожденой Украине).
Поэтому каждое лето мы ездили либо в Донбасс, либо «на море», в Керчь, которая случилась эээ случайно, кто-то кому-то дал проверенный адрес. Часто с пересадкой в Москве и/или заездом к тетке в Подмосковье. И лишь однажды маму уговорила подруга летом вместо моря поехать на соляные алтайские озера. Оттуда мы позорно бежали через неделю «отдыха», и этот кошмар долго вспоминался мамой, да и до сих пор. Мне было лет восемь, я мало что помню, кроме сельского книжного магазина с несметными сокровищами и бесконечного дождя.
Все мое детство мы путешествовали в составе мама, бабушка и я, папа работал «на производстве» и ему иногда полагались путевки в Сочи, куда семью брать запрещалось, поэтому он брал отпуск в другое время, а мы катались без него. И сколько себя помню, в дорогу я собиралась всегда самостоятельно и очень основательно, заведовала аптечкой. Я тогда любила поболеть летом на море, почему-то всегда первые пару недель валялась с температурой и рвотой.
На море бабушку не брали, оставляли у родни на Украине или в Подмосковье, забирали на обратном пути.
Иногда летали, иногда ехали поездом, как повезет с билетами. Интернета, дети, не было в те странные времена. И билеты на любой транспорт покупались личным присутствием в кассе.
Ровно за сорок дней от даты вылета, и не раньше, можно было купить билет на самолет, к примеру, Томск-Симферополь. Позже купить было можно, теоретически, но на практике билетов не было, они раскупались в день появления на свет. В кассу приходили до рассвета, занимали живую очередь, писали номерки, или был список с фамилиями, я уж помню плохо, давно это было. Перекличка была пофамильная, а помню я это потому, что однажды в списке оказалась женщина с фамилией «Капусткина», и она очень смешно свою фамилию выговаривала - Капутькина, ребенок я была впечатлительный и запомнила.
Мои родители не любили отдых под гитару и с костром, поэтому в пешие и конные походы по Алтаю, Кавказу, или еще каким просторам родины мне сходить не довелось. И в студенчестве я этого избегла, мне хватило выездов в поля и овощебазы. Без ночевок, но ежедневных, всю осень.
Не всегда удавалось купить билет на самолет, тем более на прямой, и тогда мы ехали поездом. Иногда купе, а иногда и плацкартой. Поезд «Томск-Москва» шел через всю страну трое суток. Садишься ближе в полудню, едешь до станции «Тайга», там поезд переводили на другие рельсы (Транссиб не прошел через Томск, увы), стоянка была долгой, а потом уже без значительных остановок - тык-дык, тык-дык. Новосибирск, Омск, все вторые сутки ехали через Урал - туннели, виды, вон там, смотри - граница Европы и Азии, а потом еще Волга, на третьи сутки уже. И ближе к четырем дня Москва, подъезжаем, Москва-Товарная, Казанский вокзал, чу, приехали. И еще пару дней организм покачивает и шатает.
Поезд в те далекие времена ничем не напоминал современные поезда (наверно, точно я не знаю, в последний раз ехала поездом в Москву из Томска в 1995 году, четверть века назад, страшные цифры). Туалеты воняли, особенно на третий день. Белье постельное выдавали - бывшее белое, то есть серое, холодное, влажное, и тоже вонючее. Чай зато всегда в изобилии, горячий и в красивых подстаканниках. С кусочками сахара рафинада в красивых обертках. На станциях, больших и малых, можно было выскочить на перрон и купить местной продукции - пирожки, вареную картошку и огурчики, соленья-варенья, иногда хрусталь и шали, смотря какое производство выдало зарплату трудящимся своей продукцией. Это уже в девяностых. Я любила верхние полки. Упоительно было просто лежать и пялиться в окно, читать книжечку, засыпать под стук колес, жевать припасы, играть с куклами, слушать разговоры взрослых внизу и ни за что вообще не отвечать.
Хотя совсем ни за что не отвечать, конечно, быстро кончилось. В пути я отвечала за бабулю и свои вещи, это я помню очень хорошо. И потом мало было путешествий в моей жизни, когда я ни за что и ни за кого не отвечала, кроме себя, разве что путешествия на конференции, и то не всегда.
Первое путешествие «за рубеж», ставшее возможным после перестройки и всяких послаблений режима (а ведь я, как и все жители «почтового», при получении первого паспорта в 16 лет давала подписку о неразглашении, вкупе с обещаниями не селиться в гостиницах для интуристов и не общаться с ними же) состоялось в 1989 году, летом. Я была крепко беременна первым, эээ, Проектом. Бабуля умерла в 1987, ее место в нашей троице занял мой первый муж Петя. Папа тогда был все еще невыездным, поэтому с нами не поехал. А целью нашего путешествия в тогда еще дружественную социалистическую Венгрию было посетить захоронение советских воинов в Шарбогарде.
Перед этим мама с моей помощью целый год вела переписку с Красным Крестом - мы искали, где точно захоронен мамин брат Валентин, мой дядя. Валентин погиб в последние дни войны, в марте 1945 года. Имелась ветхая похоронка, на которой с трудом читалось название местности и страна. Не помню уже, кому из нас пришла в голову идея обратиться в организацию «Международный Красный Крест», напоминаю, дети - интернет еще не открыли. Вся переписка шла почтой на бумаге, и в один прекрасный день нам пришло подтверждение, что да, ваш родственник погиб в боях у деревни Калоз и похоронен в братской могиле в городе Шарбогарде. И что нам можно ее навестить и установить табличку с его именем.
Я плохо помню подробности сборов. Были куплены билеты на поезд из Москвы до Будапешта, там надо было переехать на другой вокзал и пересесть на пригородную электричку (или местный поезд) до Шарбогарда. Рубли нам поменяли в Центробанке по государственному курсу на форинты, из расчета какой-то там минимум на человека. То есть, поменять больше, чем энную сумму было нельзя, даже если бы она имелась. В городе Шарбогарде стоял тогда гарнизон дружественных советских войск, там мы должны были поселиться. Смутно помню, откуда были эти сведения, но нам тогда Европа вообще и Венгрия в частности не представлялись никак, поэтому вопросами лишними никто из нас не задавался - где жить, куда обращаться по поводу таблички на могилу. И правильно, как оказалось, потому что события развивались естественным и волшебным путем, как и всегда в моей последующей жизни.
Как мы добирались до Москвы, я не помню, да и поезд на Будапешт не помню, кажется, это был купейный вагон и в купе были мы втроем. Вчетвером, если считать младенца в утробе. Было лето, каникулы - я закончила второй курс иняза, муж мой - третий, в совокупности на троих было у нас три языка - русский, английский и французский, мы с мужем были до неприличия молоды и бодры, особенно я, несмотря на то, что был июль-август, а родила я в ноябре. Маме моей было тогда примерно столько же, сколько сейчас мне, вру, меньше, ей было 49. Она с моим первым мужем на ту пору относительно ладила, хотя скандалили они всегда регулярно и с чувством друг на дружку мне жаловались. Скандалы мне и запомнились больше всего из той поездочки, но я просто, наверное, злопамятная тварь.
Так вот, придерживаясь темы о путешествиях. Мы невозможно долго стояли в Чопе, не только потому, что там была граница и таможня, но и потому, что поезд переводили на какие-то другие, европейские рельсы. В буквальном смысле. И длилось это очень долго, потому запомнилось. Поутру поезд возобновил свое тык-дык, тык-дык и картинка в окне неуловимо, но верно изменилась. Помню свои очень странные ощущения. Я за границей. То есть практически в несуществующем тридевятом царстве. Девочку выпустили из-за колючей проволоки, но проволока, увы, протянулась за ней через всю жизнь, и до сих пор еще кое-где колет. А тогда все это казалось вообще нереальным, сказочным. Белые домики, аккуратные палисаднички, поля под линейку. И Будапешт-Келети. Огромный, светлый, с лязгом колес и гулом голосов на всех языках, помню, что везде было чисто и много-много лавочек, а также солнце и простор. Английский во всяких вокзальных справочных нам пригодился больше, чем мужнин французский, а еще больше - мой беременный живот, все улыбались, умилялись, и никто не плюнул вслед с возгласом «сама еще дите, а уже пузо», что иногда имело место быть на родине.
Багажа было у нас немного, денег тоже, не помню, как, но мы все же очутились на нужном вокзале и в нужном поезде типа электричка и даже выгрузились на нужной станции, с трудом опознав слово «Шарбогард» на платформе. В электричке мне больше всего запомнились шумные и развязные молодые люди с огромными рюкзаками, они оказались, судя по наречию, немцами и я тогда впервые услышала «Hallo“ и „Tschüss“ вместо канонических на нашем инязе «Guten Tag“ и « Auf wiedersehen“. Впрочем, я тогда немецкий еще не учила, только муж, курсом старше, он и обратил мое внимание на сей лингвистический факт.
Так вот, выгрузились мы на платформе - крошечный домик-станция, слепящее солнце, жара, мы которую ночь не спамши и немного не в себе от впечатлений, куда идти - неизвестно, где тут воинская часть? Немногие встречные венгры на вокзале не понимали ни по-английски, ни по-французски. Что же делать, запаниковали мы между собой, и тут какой-то гражданин, который околачивался неподалеку, вдруг обернулся к нам и на чистом русском языке спросил - а вам куда надо-то?
Дальше я помню плохо, кажется, он подробно объяснил, куда идти, а может - и довез на машине, во всяком случае, мы оказались на территории воинской части и на попечении чудесной женщины по имени Люба. Люба была жена местного начальства, она, как оказалось, скучала тем летом до одури - и тут мы, пришельцы. Нас бесплатно поселили в чудесную гостиницу для офицеров, трехкомнатную квартиру с балконом и всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Люба каждый день кормила нас домашней вкуснейшей едой, помню ее всю жизнь и надеюсь, что все у нее хорошо, где бы она теперь ни была.
На следующий день к нам пришел Иштван - местный человек из городской администрации, переводчик и не знаю, кто еще.
Иштван был очень, очень к нам добр, терпелив и гостеприимен. Он свозил нас на кладбище, показал все местные достопримечательности, мы сидели у него в кабинете в мэрии, или как там оно тогда называлось. Познакомил с семьей, мы были у него в гостях, вкусно ели и долго разговаривали на смеси всех языков - жена Иштвана по-русски не говорила. Иштван же заказал где-то для нас табличку с именем и датами рождения и смерти моего дяди Валентина (бесплатно!), ее сделали за время нашего там пребывания (недели две, кажется, мы там пробыли) и перед отъездом Иштван еще раз привез нас туда, где ее вмонтировали - не на кладбище, а в парке, где был монумент советским освободителям.
Забегая вперед, скажу, что мы с мамой и восьмилетней уже Лизой побывали в Шарбогарде еще раз в 1997 году, когда мамин хор впервые пел на международном фестивале детских хоров в Будапеште. И забрали табличку с собой, потому что памятник к тому времени снесли, бывшую военчасть разграбили, и никакой памяти воинам-освободителям больше не осталось, местное население свастик понарисовало на руинах монумента. Да и Иштван был нам не так уж рад, за это время он успел поседеть, располнеть и развестись с женой. И связь с ним окончательно прервалась, как и с гостеприимной Любой. Я даже не помню ее фамилии. Помню только, что после вывода войск она оказалась на (в) Украине, а в конце девяностых переписка с ней заглохла навсегда.
Потом было у меня путешествий еще много, так много, что и до сих пор. Даже в этом странном ковидном году я все равно умудрилась слетать в Томск в январе, скататься в Берлин дважды (в феврале и сентябре), и впервые увидеть Маннхайм и Кобленц, не считая мелких поездок в Кельн и живописное местечко с дивным названием Хунсрюк.
Хотя самое главное путешествие всегда со мной - живу, не знаю, куда и зачем, и когда меня ссадят с этой карусели. А оно и к лучшему, не знать.
Иллюстрация не в тему, как и всегда.