Из книги "Московские легенды". Стр. 147-153. Глава "Граф Закревский и его беспутная дочь".
рассказ точильщика Фёдора Фёдоровича Каретникова записан Евгением Захаровичем Барановым в 1920-е годы.
Фёдор Фёдорович Каретников - человек с продолговатым, покрытым рябинами лицом, с кустиком, вместо бороды, светло-русых волос на остром подбородке, лет пятидесяти, родом из Ярославской губернии, по профессии точильщик. Мастер хороший, зарабатывает хорошо, но выпивает скверно, нередко через меру... Из запаса армии был призван в 1915 году на войну, на германский фронт; в одной из атак неприятельских окопов был ранен пулей в бок. Об этой атаке он рассказывал:
- Когда сидели в окопе, чуть не каждую минуту дрожал: всё ожидал: вот-вот пуля стукнет в голову, - а пошёл в атаку, так и мыслей никаких в голове не было. А как ударили в штыки, так совсем ничего: воткнешь штык словно бы не в человека, а в копну сена - сам так и лезет, ни за что не зацепится.
О своей же ране он рассказывал:
- Попервоначалу будто обожгло, да некогда было рассматривать: бой закипел в самый раз. А уж после, как выбили немцев из окопов, глянул - весь бок в крови. И до того, скажи, испугался, что винтовку уронил и сам повалился, а ведь и рана-то неважная оказалась - по-за кожей пуля прошла. Ну, а всё же два месяца пришлось в госпитале пробыть.
Как-то рассказывал он о расстреле двух санитаров, пойманных в мародёрстве - грабили раненых и убитых: при обыске у них нашли около пятисот рублей золотыми, несколько карманных часов и серебряных портсигаров... Приказано было расстрелять их. Сорвали с них погоны в знак лишения их солдатского звания, поставили лицом к заранее вырытой яме. Офицер скомандовал, полувзвод дал залп. Один из казнённых упал в яму, а другой с минуту постоял и затем опрокинулся навзничь, ногами к яме... Столкнули его к товарищу, засыпали землей. Только и всего, но солдаты очень удивлялись, как это могло случиться, что человек, насквозь простреленный пулями, упал не сразу, а затем хоть и упал, но не так, как следовало бы...
Однажды Фёдор Фёдорович рассказал о графе Закревском и его беспутной дочери, [1] о чём он когда-то давно прочитал в книжке. Книжка так и называлась: «Граф Закревский и его беспутная дочь». Такой книжки я ни разу не встретил, хотя и просмотрел их сравнительно много. Справлялся я о ней у старых «читальщиков» Константина Яковлевича и Романа Василича, которые когда-то откладывали в сторону - один сапожный молоток, другой - портняжью иглу, чтобы скуки ради взяться за книжку. Первый пошарил-пошарил в своей памяти...
- Нет, - сказал он решительно, - такой книги не помню.
Зато второй утверждал, что не только книжка, но даже целый «роман» существовал под таким названием, только он не помнит, какого именно писателя - не то Загоскина, не то Пастухованизах книги. [2]
Ни у Загоскина, ни у Пастухова такого «романа» нет, но возможно, что среди лубочных изданий было нечто подобное ему, от чего теперь остался клочок в виде легенды, которую я и записал.
Была такая книжечка про графа Закревского: как он фальшивый развод дочери с мужем дал и через это в дураки попал. Так сам про себя и написал... А служил он тогда генерал-губернатором в Москве. Это еще при царе Николае Павловиче было. Его дом и теперь еще в Леонтьевском переулке стоит [3] - там он жил, там и помер... А помер, как выставили его со службы. И всё через родную дочку произошло, через её этот развод... А какая она из себя была - красивая или некрасивая, этого не знаю... Ну, может, и красивая. Но только вертела она отцом, как хотела: одна дочь была, вот он и дозволял, а сам вдовцом был. И захотелось ей замуж... Вот и выбрала она сама жениха - полковника из Петербурга... Отец и благословил, а если бы не благословил, она бы глаза ему выцарапала: язва была порядочная. И как вышла замуж, муж оказался нехорош... А нехорош вот отчего: он хотел, чтобы было как нельзя лучше, а она хотела - чтобы было как нельзя хуже. Она думала, что на то и замуж вышла, чтобы по балам и машкерадам шататься: с утра зальётся и нет её до поздней ночи, а за хозяйством кто хочет смотри, хоть татарина шурум-бурума с улицы зови. Была, конечно, прислуга, а только какой же ей расчёт стараться? Постараешься, ещё не угодишь и нехорош станешь - вот и не заботились, а так, шаля-валя, лишь бы не без дела сидеть... Видит муж - непорядок. Раз сказал, два сказал... А он ей стал, как чорт коростовый...
- Да ну, говорит, тебя к чертям! Надоел со своей злыдней!
- А-а... надоел?
Р-раз! по-военному: за косы и сею-всю...
Ну, завизжала, заорала, стала ругаться..
- Ах ты, говорит, обормотина проклятый! Давай развод!
А он говорит:
- Не могу: мы ещё три года вместе не прожили.
А тогда такой закон был: развод только через три года можно было дать, да и то надо хлопотать у митрополита и сунуть кому следует тысчёнку-другую... Ну, конечно, эти разводы для богачей и дворянства, а для нашего брата какой развод? Только мать сыра земля и разводила. Это теперь хоть каждый день разводись, а раньше и в помине не было, чтобы мужика с бабой развели...
Ну, как он ей сказал, она сейчас хвост в зубы, мотнулась туда-сюда... Только не выходит дело, и деньги не помогли... Ну, не вышло, охать и ахать не стала, полетела к папаше в Москву.
- Муж, говорит, подлецом оказался, бьёт меня. Дай нам развод.
А он говорит:
- Как это возможно? Я ведь не митрополит.
Ну, ей ничего, что не митрополит, ей развод подай!
- Ты, говорит, в Москве повыше митрополита, ты царь и бог! Кто смеет с тебя спросить?
Он и забрал в голову, что это правда, взял да и написал, что, дескать, «полковник не живет с моей дочерью на законном основании, бьёт и терзает её, а потому жить им врозь». Подписал и казенную печать приложил.
Она и прилетела с этой разводной к мужу:
- Посмотри-ка, говорит, чортова образина: вот разводная!
Он видит - фальшивая разводная. Ему-то, собственно, жену пусть хоть черти возьмут, а досада его берет, что всю вину на него свалили. Вот он и подал жалобу царю.
- В Москве, говорит, два митрополита: один настоящий, из духовенства, другой фальшивый, из генерал-губернаторов. - И описал, как женился, как жена шаталась по балам...
Прочитал царь и говорит:
- Правда тут или неправда, не знаю. - И приказал это дело хорошенько разузнать.
Стали докапываться... Видят - тут одна правда, полковниково дело правое, он правду написал.
Царь рассердился и написал Закревскому:
- Какой, говорит, ты митрополит, ежели кадило не умеешь держать по-настоящему? Ты самозванец, а мне самозванцев не надо, потому что от них только одна подлость идёт.
Ну, значит, Закревского в шею со службы.
Вот он прочитал эту царскую бумагу и говорит сам себе:
- Тебе, старому дураку, так и надо, чтобы не слушал свою беспутную дочь. И написал он про себя такой стишок:
За дочь беспутную страдаю,
За беззаконный её брак,
И навсегда себя ругаю,
Что стал на старость я дурак!
Он был и взаправду старый: семьдесят два года имел. И было ему большое огорчение, что выгнали его со службы. Жалование наплевать: у самого три миллиона в банке лежали, да ещё дом стоил мильён, а важны ему были почёт и уважение.
А в Москве уже в трубы протрубили и в колокола прозвонили, что дали ему по шапке со службы за этот фальшивый развод. Вот он и сидел в комнате, как сыч в дупле, глаза на улицу стыдился показать.
Ну, и дочери тоже хвост пресекли: бумага такая от царя вышла - высочайшее повеление жить ей с мужем вместе.
Вот поймала её полиция, приводит к мужу, а муж смеётся:
- Вот, говорит, бумажечка, так бумажечка: высочайшее повеление. Довольно, говорит, тебе гойдать, сиди дома и за хозяйством смотри.
Она и говорит:
- Да, моё теперь дело такое, покоряться надо. У вас, говорит, без меня не хозяйство, а чертовщина завелась, и порядку нет никакого. Вы, говорит, тут всю посуду запоганили...
Схватила кастрюлю - хлоп об пол! Схватила тарелку - хлоп! Что ни схватит, то хлоп да хлоп... И самоварчики к чертям полетели, эти чугуночки...
Вот видит он - такое дебоширство в доме поднялось, и давай её ругать:
- Ах ты, говорит, чортова сволочь! Да я, говорит, всю морду тебе раскровяню...
Она как стебанёт его кочергой:
- Не сволочей тебя, подлеца! - говорит, да кочергой его, кочергой...
Он - бежать.
- Она еще, говорит, изувечит...
И разлетелся опять к царю.
- Так и так, говорит, ваше императорское величество, жена всю посуду перебила. Ежели, говорит, нам вместе жить, так надо заранее гроб заказать либо для себя, либо для неё, потому что мы дойдем до точки и примемся друг дружку ножами пырять...
А царь сердится:
- И до чего, говорит, ты надоел со своей женой, так это имрачение. Ну, говорит, ежели у вас идёт собачья грызня, так уж лучше живите поврозь, а то вы и на сам-деле поубиваете один другого...
А полковник тоже не дурак.
- Дозвольте, говорит, получить такую бумагу, а то она мне не поверит. Видит царь - надо парня выручить, и приказал выдать ему разводный лист... И как получил полковник этот лист - побежал домой. Прибегает и говорит:
- Ты мне не жена и я тебе не муж, живи где и как хочешь.
Она посмотрела на этот лист и смеется:
- Давно бы, говорит, так. А то ишь какую моду взяли: хотели насильно припаять женщину к подлецу.
Поднялась и полетела в Москву, к папаше. Прилетает - а папаша на столе лежит, помер.
- Ну, что ж, говорит, помер и помер: не до второго же пришествия Исуса Христа было жить ему!
И как похоронила папашу, тут и закрутила вовсю: пиры, балы, именины. Музыка гремит, она пляшет, скачет...
Ну, понятно, не рыдать же ей при таком капитале! Вот и жила, веселилась.
Ну, и полковнику тоже не было необходимости плакать... Может, не раз молебен благодарственный отслужил.
---------------------------------------------------------
1. В приводимой легенде нашла отражение реально бывшая скандальная история дочери генерал-губернатора Москвы в 1848 - 1859 гг. гр. А. А. Закревского - Лидии Арсеньевны. Жена гр. Д. К. Нессельроде (сына канцлера К. В. Нессельроде), она пользовалась репутацией женщины нестрогих правил; с разрешения отца, не будучи разведена с первым мужем, вышла замуж вторично, за князя Д. В. Друцкого-Соколинского, и это обстоятельство на самом деле послужило поводом к отставке А. А. Закревского.
Семья Закревских, помимо всего прочего, несколько причастна к истории русской литературы. А. А. Закревский входил в петербургское окружение А. С. Пушкина 1820-1830-х гг.; его жена Аграфена Федоровна, урожд. гр. Толстая, была включена Пушкиным в его «Дон-Жуанский список». Ею же увлекались П. А. Вяземский и Е. А. Баратынский, Л. Н. и А. К. Толстые приходились А. А. Закревской двоюродными племянниками.
2. Пастухов Николай Иванович (1831-1911) - писатель-самоучка, журналист, владелец типографии, издатель газеты «Московский листок».
3. Леонтьевский пер. (в советское время - ул. Станиславского). Дом, принадлежавший Закревским, сохранился (№ 4).
Фёдор Фёдорович Каретников - человек с продолговатым, покрытым рябинами лицом, с кустиком, вместо бороды, светло-русых волос на остром подбородке, лет пятидесяти, родом из Ярославской губернии, по профессии точильщик. Мастер хороший, зарабатывает хорошо, но выпивает скверно, нередко через меру... Из запаса армии был призван в 1915 году на войну, на германский фронт; в одной из атак неприятельских окопов был ранен пулей в бок. Об этой атаке он рассказывал:
- Когда сидели в окопе, чуть не каждую минуту дрожал: всё ожидал: вот-вот пуля стукнет в голову, - а пошёл в атаку, так и мыслей никаких в голове не было. А как ударили в штыки, так совсем ничего: воткнешь штык словно бы не в человека, а в копну сена - сам так и лезет, ни за что не зацепится.
О своей же ране он рассказывал:
- Попервоначалу будто обожгло, да некогда было рассматривать: бой закипел в самый раз. А уж после, как выбили немцев из окопов, глянул - весь бок в крови. И до того, скажи, испугался, что винтовку уронил и сам повалился, а ведь и рана-то неважная оказалась - по-за кожей пуля прошла. Ну, а всё же два месяца пришлось в госпитале пробыть.
Как-то рассказывал он о расстреле двух санитаров, пойманных в мародёрстве - грабили раненых и убитых: при обыске у них нашли около пятисот рублей золотыми, несколько карманных часов и серебряных портсигаров... Приказано было расстрелять их. Сорвали с них погоны в знак лишения их солдатского звания, поставили лицом к заранее вырытой яме. Офицер скомандовал, полувзвод дал залп. Один из казнённых упал в яму, а другой с минуту постоял и затем опрокинулся навзничь, ногами к яме... Столкнули его к товарищу, засыпали землей. Только и всего, но солдаты очень удивлялись, как это могло случиться, что человек, насквозь простреленный пулями, упал не сразу, а затем хоть и упал, но не так, как следовало бы...
Однажды Фёдор Фёдорович рассказал о графе Закревском и его беспутной дочери, [1] о чём он когда-то давно прочитал в книжке. Книжка так и называлась: «Граф Закревский и его беспутная дочь». Такой книжки я ни разу не встретил, хотя и просмотрел их сравнительно много. Справлялся я о ней у старых «читальщиков» Константина Яковлевича и Романа Василича, которые когда-то откладывали в сторону - один сапожный молоток, другой - портняжью иглу, чтобы скуки ради взяться за книжку. Первый пошарил-пошарил в своей памяти...
- Нет, - сказал он решительно, - такой книги не помню.
Зато второй утверждал, что не только книжка, но даже целый «роман» существовал под таким названием, только он не помнит, какого именно писателя - не то Загоскина, не то Пастухованизах книги. [2]
Ни у Загоскина, ни у Пастухова такого «романа» нет, но возможно, что среди лубочных изданий было нечто подобное ему, от чего теперь остался клочок в виде легенды, которую я и записал.
Была такая книжечка про графа Закревского: как он фальшивый развод дочери с мужем дал и через это в дураки попал. Так сам про себя и написал... А служил он тогда генерал-губернатором в Москве. Это еще при царе Николае Павловиче было. Его дом и теперь еще в Леонтьевском переулке стоит [3] - там он жил, там и помер... А помер, как выставили его со службы. И всё через родную дочку произошло, через её этот развод... А какая она из себя была - красивая или некрасивая, этого не знаю... Ну, может, и красивая. Но только вертела она отцом, как хотела: одна дочь была, вот он и дозволял, а сам вдовцом был. И захотелось ей замуж... Вот и выбрала она сама жениха - полковника из Петербурга... Отец и благословил, а если бы не благословил, она бы глаза ему выцарапала: язва была порядочная. И как вышла замуж, муж оказался нехорош... А нехорош вот отчего: он хотел, чтобы было как нельзя лучше, а она хотела - чтобы было как нельзя хуже. Она думала, что на то и замуж вышла, чтобы по балам и машкерадам шататься: с утра зальётся и нет её до поздней ночи, а за хозяйством кто хочет смотри, хоть татарина шурум-бурума с улицы зови. Была, конечно, прислуга, а только какой же ей расчёт стараться? Постараешься, ещё не угодишь и нехорош станешь - вот и не заботились, а так, шаля-валя, лишь бы не без дела сидеть... Видит муж - непорядок. Раз сказал, два сказал... А он ей стал, как чорт коростовый...
- Да ну, говорит, тебя к чертям! Надоел со своей злыдней!
- А-а... надоел?
Р-раз! по-военному: за косы и сею-всю...
Ну, завизжала, заорала, стала ругаться..
- Ах ты, говорит, обормотина проклятый! Давай развод!
А он говорит:
- Не могу: мы ещё три года вместе не прожили.
А тогда такой закон был: развод только через три года можно было дать, да и то надо хлопотать у митрополита и сунуть кому следует тысчёнку-другую... Ну, конечно, эти разводы для богачей и дворянства, а для нашего брата какой развод? Только мать сыра земля и разводила. Это теперь хоть каждый день разводись, а раньше и в помине не было, чтобы мужика с бабой развели...
Ну, как он ей сказал, она сейчас хвост в зубы, мотнулась туда-сюда... Только не выходит дело, и деньги не помогли... Ну, не вышло, охать и ахать не стала, полетела к папаше в Москву.
- Муж, говорит, подлецом оказался, бьёт меня. Дай нам развод.
А он говорит:
- Как это возможно? Я ведь не митрополит.
Ну, ей ничего, что не митрополит, ей развод подай!
- Ты, говорит, в Москве повыше митрополита, ты царь и бог! Кто смеет с тебя спросить?
Он и забрал в голову, что это правда, взял да и написал, что, дескать, «полковник не живет с моей дочерью на законном основании, бьёт и терзает её, а потому жить им врозь». Подписал и казенную печать приложил.
Она и прилетела с этой разводной к мужу:
- Посмотри-ка, говорит, чортова образина: вот разводная!
Он видит - фальшивая разводная. Ему-то, собственно, жену пусть хоть черти возьмут, а досада его берет, что всю вину на него свалили. Вот он и подал жалобу царю.
- В Москве, говорит, два митрополита: один настоящий, из духовенства, другой фальшивый, из генерал-губернаторов. - И описал, как женился, как жена шаталась по балам...
Прочитал царь и говорит:
- Правда тут или неправда, не знаю. - И приказал это дело хорошенько разузнать.
Стали докапываться... Видят - тут одна правда, полковниково дело правое, он правду написал.
Царь рассердился и написал Закревскому:
- Какой, говорит, ты митрополит, ежели кадило не умеешь держать по-настоящему? Ты самозванец, а мне самозванцев не надо, потому что от них только одна подлость идёт.
Ну, значит, Закревского в шею со службы.
Вот он прочитал эту царскую бумагу и говорит сам себе:
- Тебе, старому дураку, так и надо, чтобы не слушал свою беспутную дочь. И написал он про себя такой стишок:
За дочь беспутную страдаю,
За беззаконный её брак,
И навсегда себя ругаю,
Что стал на старость я дурак!
Он был и взаправду старый: семьдесят два года имел. И было ему большое огорчение, что выгнали его со службы. Жалование наплевать: у самого три миллиона в банке лежали, да ещё дом стоил мильён, а важны ему были почёт и уважение.
А в Москве уже в трубы протрубили и в колокола прозвонили, что дали ему по шапке со службы за этот фальшивый развод. Вот он и сидел в комнате, как сыч в дупле, глаза на улицу стыдился показать.
Ну, и дочери тоже хвост пресекли: бумага такая от царя вышла - высочайшее повеление жить ей с мужем вместе.
Вот поймала её полиция, приводит к мужу, а муж смеётся:
- Вот, говорит, бумажечка, так бумажечка: высочайшее повеление. Довольно, говорит, тебе гойдать, сиди дома и за хозяйством смотри.
Она и говорит:
- Да, моё теперь дело такое, покоряться надо. У вас, говорит, без меня не хозяйство, а чертовщина завелась, и порядку нет никакого. Вы, говорит, тут всю посуду запоганили...
Схватила кастрюлю - хлоп об пол! Схватила тарелку - хлоп! Что ни схватит, то хлоп да хлоп... И самоварчики к чертям полетели, эти чугуночки...
Вот видит он - такое дебоширство в доме поднялось, и давай её ругать:
- Ах ты, говорит, чортова сволочь! Да я, говорит, всю морду тебе раскровяню...
Она как стебанёт его кочергой:
- Не сволочей тебя, подлеца! - говорит, да кочергой его, кочергой...
Он - бежать.
- Она еще, говорит, изувечит...
И разлетелся опять к царю.
- Так и так, говорит, ваше императорское величество, жена всю посуду перебила. Ежели, говорит, нам вместе жить, так надо заранее гроб заказать либо для себя, либо для неё, потому что мы дойдем до точки и примемся друг дружку ножами пырять...
А царь сердится:
- И до чего, говорит, ты надоел со своей женой, так это имрачение. Ну, говорит, ежели у вас идёт собачья грызня, так уж лучше живите поврозь, а то вы и на сам-деле поубиваете один другого...
А полковник тоже не дурак.
- Дозвольте, говорит, получить такую бумагу, а то она мне не поверит. Видит царь - надо парня выручить, и приказал выдать ему разводный лист... И как получил полковник этот лист - побежал домой. Прибегает и говорит:
- Ты мне не жена и я тебе не муж, живи где и как хочешь.
Она посмотрела на этот лист и смеется:
- Давно бы, говорит, так. А то ишь какую моду взяли: хотели насильно припаять женщину к подлецу.
Поднялась и полетела в Москву, к папаше. Прилетает - а папаша на столе лежит, помер.
- Ну, что ж, говорит, помер и помер: не до второго же пришествия Исуса Христа было жить ему!
И как похоронила папашу, тут и закрутила вовсю: пиры, балы, именины. Музыка гремит, она пляшет, скачет...
Ну, понятно, не рыдать же ей при таком капитале! Вот и жила, веселилась.
Ну, и полковнику тоже не было необходимости плакать... Может, не раз молебен благодарственный отслужил.
---------------------------------------------------------
1. В приводимой легенде нашла отражение реально бывшая скандальная история дочери генерал-губернатора Москвы в 1848 - 1859 гг. гр. А. А. Закревского - Лидии Арсеньевны. Жена гр. Д. К. Нессельроде (сына канцлера К. В. Нессельроде), она пользовалась репутацией женщины нестрогих правил; с разрешения отца, не будучи разведена с первым мужем, вышла замуж вторично, за князя Д. В. Друцкого-Соколинского, и это обстоятельство на самом деле послужило поводом к отставке А. А. Закревского.
Семья Закревских, помимо всего прочего, несколько причастна к истории русской литературы. А. А. Закревский входил в петербургское окружение А. С. Пушкина 1820-1830-х гг.; его жена Аграфена Федоровна, урожд. гр. Толстая, была включена Пушкиным в его «Дон-Жуанский список». Ею же увлекались П. А. Вяземский и Е. А. Баратынский, Л. Н. и А. К. Толстые приходились А. А. Закревской двоюродными племянниками.
2. Пастухов Николай Иванович (1831-1911) - писатель-самоучка, журналист, владелец типографии, издатель газеты «Московский листок».
3. Леонтьевский пер. (в советское время - ул. Станиславского). Дом, принадлежавший Закревским, сохранился (№ 4).