Музей игрушек в Мюнхене
Для начала я хочу сразу отмести предположения, что это место специфически детское, вроде Диснейленда, что взрослым нечего там делать, если только они не сопровождают детей или не относятся к категории узких специалистов, например, коллекционеров. Совсем наоборот!
Я думаю, как раз дети-то вряд ли в состоянии оценить всю глубину информации, предлагаемую экспозицией. И слава богу, скажу я вам! Потому что и впечатления, и размышления, которые этит впечатлениями вызываются, никак не получится назвать радужными - в лучшем случае, сложными и неоднозначными.
Расположен музей в самом сердце Мюнхена, прямо на Мариенплатц, центральной его площади, а осматривать его предлагается сверху вниз.
В башне старой ратуши нужно сначала подняться на самый верх, к счастью, на лифте. А потом спускаться этаж за этажом по узкой винтовой лестнице.
Собрание музея оформлено скорее именно как собрание, плотно заполненные экспонатами витрины сопровождаются относительно небольшим количеством этикеток.
По времени происхождения самые старые из них относятся, наверное, к середине XVIII в.
Ну а новейшие - это старшее поколение хорошо знакомых нам Барби.
Конечно, не обошлось без занимающих целые витрины комплексов, посвященных железным дорогам.
Но я от железнодорожной и вообще транспортной тематики довольно далека, поэтому мое внимание привлекли скорей антропоморфные и зооморфные объекты.
В первую очередь, конечно, старые добрые плюшевые медведи.
Сейчас плюшевый мишка кажется нам неким вечным и универсальным "другом ребенка" и даже обобщенным символом детства.
Но так было далеко не всегда, привычный нам формат плюшевого мишки появился совсем недавно, в самом начале ХХ в.
До тех пор медведи входили в игрушечный пантеон, но выглядели совсем иначе, они стояли на четырех лапах, непосредственно соответствуя своему четвероногому прототипу.
Что автоматически фиксировало естественную дистанцию между медведем и человеком, т.е., в случае игрушки, между персонажем, которого воплощает игрушка, и ребенком.
Это медведь-грелка, внутри у него емкость для горячей воды.
Стать настоящим другом ребенка, каким мы знаем его сейчас, медведь смог, только утратив большую часть своих зооморфных черт, которые заместились антропоморфными.
Другими словами, когда с четырех лап он встал на две ноги.
Сделал он это не самостоятельно, эта поистине великая заслуга принадлежит поистине великой женщине по имени Маргарет Штайф.
После перенесенного в младенчестве полиомиелита она лишилась возможности ходить и всю жизнь провела в инвалидном кресле.
Но это не сломило ее мужества и не помешало ей блестяще реализовать свой огромный творческий и коммерческий потенциал. Сначала она научилась шить и вскоре уже была хозяйкой успешной швейной мастерской со множеством заказов. Однажды, накануне очередного Рождества, из остатков тканей она нашила слоников-игольниц, предназначенных для подарков.
Но дети сразу же стали играть с обаятельными слониками, как с игрушками, поотбирав их у своих мам.
Со свойственным ей коммерческим чутьем Маргарет немедленно развила эту мысль, наладив производство текстильных игрушек, которое постепенно стало ее основным бизнесом, настолько оно было успешным.
В рамках этого производства ею и была разработана привычная нам концепция плюшевого мишки - вертикально, как человек, стоящего на двух ногах-лапах, с подвижными конечностями и натуралистичными стеклянными глазками.
Вот этот-то, привычный нам сейчас, вариант медведя и приобрел молниеносную популярность сначала в Америке, а затем и во всем мире, каковую популярность не утратил до сих пор и, наверное, не утратит уже никогда, как бы ни теснили его современные высокотехнологичные игрушки.
Не случайно именно штайфовский медведь, сжимаемый в объятьях хорошенькой девочкой, стал визитной карточкой музея.
Кроме медведей, я обнаружила множество интересных и неожиданных для себя экспонатов. Например, никогда бы не подумала, что может быть так разработана линия игрушек, представляющих служителей церкви и сопутствующий, если так можно выразиться, инвентарь. И это не знакомые всем рождественские вертепы! А, например, кукла-монахиня.
Кукла-священник в облачении с высокой степенью детализации.
Да что там священник - целые игрушечные алтари со всей церковной утварью.
И все разнообразие служителей церкви.
Даже с переменами церковных облачений.
По игрушечным кухням со всеми мыслимыми видами посуды можно изучать кулинарию соответствущих эпох.
Вообще относительно много игрушек, которые не просто являются уменьшенной моделью человека без определенных занятий, ...
... но представляют какой-то вид человеческой деятельности, причем очень достоверно.
Это и рынок с торговцами и торговками всякой снедью,
и цирюльник за работой,
и кухарка со стопкой тарелок.
Вот, например, водолаз.
А вот моряк, немного грустный, ужасно живой и одновременно призрачный, а потому пугающий.
Вот это чувство смутной, но явной жутковатости я и имела в виду, говоря о неоднозначности производимого экспозицией впечатления.
Возможно, это чувство было особенно ярким потому, что все то немалое время, которое я провела в музее, я провела в полном одиночестве, будучи единственным посетителем.
Игрушка предмет по определению амбивалентный, с одной стороны это милота, мимимишность и детство, а с другой всегда нечто страшное.
Самый простой способ создать настроение тревоги, ужаса или обреченности - посадить в любой кадр одинокого медведя или сломанную куклу.
Я думаю, дело в живущем на дне современной души ужасе подобия, который когда-то, на заре человечества, послужил почвой для рождения симпатической магии. Которая, если подумать, и сейчас не то чтобы окончательно вышла из употребления.
В кукле вуду слово кукла не менее важно, чем слово вуду, не будем об этом забывать.
Да и детство, на самом деле, никогда не было каким-то временем безоблачной радости. Исторически только в буквально вчера проблемы ювенальной юстиции, защиты прав ребенка стали предметом внимания государств и острых общественных дискуссий.
А в ретроспективе истории человечества не существовало самого понятия о том, что у ребенка вообще могут быть какие-то права, соответственно, никакие действия взрослых по отношению к нему не рассматривались как насилие.
Такие мысли владели мной в тишине небольших музейных комнат, из витрин которых смотрели на меня печальные игрушечные лица.
Хорошо, что можно было подойти к окну и выглянуть на веселую, шумную, залитую солнцем и заполненную людьми Мариенплац!
С некоторыми из этих страшных кукол, со многими, на самом деле, я бы не хотела остаться один на один.
А с некоторыми игрушками, от которых, казалось бы, нельзя ожидать ничего подобного, встретиться было не страшно, а, скорее, забавно и приятно, как, например, с Големом.
Отправляясь в музей игрушки, стоит иметь в виду, что это будет немного путешествием по минному полю.
Его экспонаты корреспондируют с уязвимой, беззащитной частью души.
Невозможно предвидеть, какие давно похороненные воспоминания могут внезапно всплыть, какие давние раны могут снова закровоточить...
Но так же неожиданно и легко может быть извлечена какая-то застарелая заноза, от которой никак не удавалось избавиться.
В общем, игрушки - это совсем не игрушки. Это очень серьезно.
Я думаю, как раз дети-то вряд ли в состоянии оценить всю глубину информации, предлагаемую экспозицией. И слава богу, скажу я вам! Потому что и впечатления, и размышления, которые этит впечатлениями вызываются, никак не получится назвать радужными - в лучшем случае, сложными и неоднозначными.
Расположен музей в самом сердце Мюнхена, прямо на Мариенплатц, центральной его площади, а осматривать его предлагается сверху вниз.
В башне старой ратуши нужно сначала подняться на самый верх, к счастью, на лифте. А потом спускаться этаж за этажом по узкой винтовой лестнице.
Собрание музея оформлено скорее именно как собрание, плотно заполненные экспонатами витрины сопровождаются относительно небольшим количеством этикеток.
По времени происхождения самые старые из них относятся, наверное, к середине XVIII в.
Ну а новейшие - это старшее поколение хорошо знакомых нам Барби.
Конечно, не обошлось без занимающих целые витрины комплексов, посвященных железным дорогам.
Но я от железнодорожной и вообще транспортной тематики довольно далека, поэтому мое внимание привлекли скорей антропоморфные и зооморфные объекты.
В первую очередь, конечно, старые добрые плюшевые медведи.
Сейчас плюшевый мишка кажется нам неким вечным и универсальным "другом ребенка" и даже обобщенным символом детства.
Но так было далеко не всегда, привычный нам формат плюшевого мишки появился совсем недавно, в самом начале ХХ в.
До тех пор медведи входили в игрушечный пантеон, но выглядели совсем иначе, они стояли на четырех лапах, непосредственно соответствуя своему четвероногому прототипу.
Что автоматически фиксировало естественную дистанцию между медведем и человеком, т.е., в случае игрушки, между персонажем, которого воплощает игрушка, и ребенком.
Это медведь-грелка, внутри у него емкость для горячей воды.
Стать настоящим другом ребенка, каким мы знаем его сейчас, медведь смог, только утратив большую часть своих зооморфных черт, которые заместились антропоморфными.
Другими словами, когда с четырех лап он встал на две ноги.
Сделал он это не самостоятельно, эта поистине великая заслуга принадлежит поистине великой женщине по имени Маргарет Штайф.
После перенесенного в младенчестве полиомиелита она лишилась возможности ходить и всю жизнь провела в инвалидном кресле.
Но это не сломило ее мужества и не помешало ей блестяще реализовать свой огромный творческий и коммерческий потенциал. Сначала она научилась шить и вскоре уже была хозяйкой успешной швейной мастерской со множеством заказов. Однажды, накануне очередного Рождества, из остатков тканей она нашила слоников-игольниц, предназначенных для подарков.
Но дети сразу же стали играть с обаятельными слониками, как с игрушками, поотбирав их у своих мам.
Со свойственным ей коммерческим чутьем Маргарет немедленно развила эту мысль, наладив производство текстильных игрушек, которое постепенно стало ее основным бизнесом, настолько оно было успешным.
В рамках этого производства ею и была разработана привычная нам концепция плюшевого мишки - вертикально, как человек, стоящего на двух ногах-лапах, с подвижными конечностями и натуралистичными стеклянными глазками.
Вот этот-то, привычный нам сейчас, вариант медведя и приобрел молниеносную популярность сначала в Америке, а затем и во всем мире, каковую популярность не утратил до сих пор и, наверное, не утратит уже никогда, как бы ни теснили его современные высокотехнологичные игрушки.
Не случайно именно штайфовский медведь, сжимаемый в объятьях хорошенькой девочкой, стал визитной карточкой музея.
Кроме медведей, я обнаружила множество интересных и неожиданных для себя экспонатов. Например, никогда бы не подумала, что может быть так разработана линия игрушек, представляющих служителей церкви и сопутствующий, если так можно выразиться, инвентарь. И это не знакомые всем рождественские вертепы! А, например, кукла-монахиня.
Кукла-священник в облачении с высокой степенью детализации.
Да что там священник - целые игрушечные алтари со всей церковной утварью.
И все разнообразие служителей церкви.
Даже с переменами церковных облачений.
По игрушечным кухням со всеми мыслимыми видами посуды можно изучать кулинарию соответствущих эпох.
Вообще относительно много игрушек, которые не просто являются уменьшенной моделью человека без определенных занятий, ...
... но представляют какой-то вид человеческой деятельности, причем очень достоверно.
Это и рынок с торговцами и торговками всякой снедью,
и цирюльник за работой,
и кухарка со стопкой тарелок.
Вот, например, водолаз.
А вот моряк, немного грустный, ужасно живой и одновременно призрачный, а потому пугающий.
Вот это чувство смутной, но явной жутковатости я и имела в виду, говоря о неоднозначности производимого экспозицией впечатления.
Возможно, это чувство было особенно ярким потому, что все то немалое время, которое я провела в музее, я провела в полном одиночестве, будучи единственным посетителем.
Игрушка предмет по определению амбивалентный, с одной стороны это милота, мимимишность и детство, а с другой всегда нечто страшное.
Самый простой способ создать настроение тревоги, ужаса или обреченности - посадить в любой кадр одинокого медведя или сломанную куклу.
Я думаю, дело в живущем на дне современной души ужасе подобия, который когда-то, на заре человечества, послужил почвой для рождения симпатической магии. Которая, если подумать, и сейчас не то чтобы окончательно вышла из употребления.
В кукле вуду слово кукла не менее важно, чем слово вуду, не будем об этом забывать.
Да и детство, на самом деле, никогда не было каким-то временем безоблачной радости. Исторически только в буквально вчера проблемы ювенальной юстиции, защиты прав ребенка стали предметом внимания государств и острых общественных дискуссий.
А в ретроспективе истории человечества не существовало самого понятия о том, что у ребенка вообще могут быть какие-то права, соответственно, никакие действия взрослых по отношению к нему не рассматривались как насилие.
Такие мысли владели мной в тишине небольших музейных комнат, из витрин которых смотрели на меня печальные игрушечные лица.
Хорошо, что можно было подойти к окну и выглянуть на веселую, шумную, залитую солнцем и заполненную людьми Мариенплац!
С некоторыми из этих страшных кукол, со многими, на самом деле, я бы не хотела остаться один на один.
А с некоторыми игрушками, от которых, казалось бы, нельзя ожидать ничего подобного, встретиться было не страшно, а, скорее, забавно и приятно, как, например, с Големом.
Отправляясь в музей игрушки, стоит иметь в виду, что это будет немного путешествием по минному полю.
Его экспонаты корреспондируют с уязвимой, беззащитной частью души.
Невозможно предвидеть, какие давно похороненные воспоминания могут внезапно всплыть, какие давние раны могут снова закровоточить...
Но так же неожиданно и легко может быть извлечена какая-то застарелая заноза, от которой никак не удавалось избавиться.
В общем, игрушки - это совсем не игрушки. Это очень серьезно.