Раскулачивание в Белоруссии. История семьи Михаловских.
Историю своей семьи, сосланной из Любанского района Минской области на Урал, описывает Светлана Михаловская. Её рассказ опубликован на сайте Белорусского документационного центра.
Мой дед Василий Михаловский (1896-1959) в 1930 году был «раскулачен» и выслан с семьей в Пермский край. Дед, кроме того что занимался крестьянским трудом, был хорошим столяром, делал красивую мебель.
На дворе 1947 год - минуло 17 самых тяжелых лет его жизни, впереди - одинокое, но все равно радостное возвращение на родину. К сожалению, вернуться довелось лишь ему одному: не выдержав лишений ссылки, навсегда осталась лежать в уральской земле у железнодорожной станции со смешным названием Половинка жена Елена; дети же, окончив среднюю школу, разлетелись в разные стороны, чтобы продолжать учебу.
Деду Василию остались лишь воспоминания и вопросы, которые почти каждую ночь не давали спать: почему именно его семью из родного застенка (хутора) Смольгово, выкинув из дому и отобрав все имущество, власть забросила аж на Урал? Есть ли в этом его личная вина?
К сожалению, он не дождался момента, когда государство (через 62 года!) 16 марта 1992 года подтвердило, что в 1930 году сделало деда Василия (в то время ему было 34 года), его жену Елену (32 года), а также их детей: Владимира (9 лет), Зинаиду (6 лет) и Олимпиаду (2 года) - без вины виноватыми, наказанными за отсутствием состава преступления.
С самого детства я также чувствовала себя репрессированной, потому что у меня отняли возможность ездить на каникулах в «свою» деревню, какая была у большинства моих друзей, лишили радости ощущать нежное прикосновение бабушкиных рук, слушать интересные рассказы дедушки и бабушки на языке, который должен был стать для меня родным. Бабушку я вообще никогда не видела - она не дожила до моего появления на свет.
Михаловские в 1929 году
Всю жизнь хотелось узнать: за что были высланы мои предки? Слушала редкие упоминания об этом от отца, рассказы двух своих тетушек. Они объясняли мне, что семью выслали, после того как дед Василий отказался вступить в колхоз. Вроде бы дед даже отклонил предложение возглавить его - таким было семейное предание. В поисках ответов на свои вопросы я оказалась в Государственном архиве Минской области (ГАМО). Там я нашла и точную дату высылки - 11 марта 1930 г.
С момента моего первого посещения архива прошло уже несколько лет, но тема меня «не отпускает». Если раньше меня поражали мелкие детали, то теперь хочется понять общие закономерности «раскулачивания». В масштабах государства внезапный передел индивидуального сельского хозяйства на коллективное (оставим в стороне рассуждения об экономической целесообразности мероприятия), требовавший, прежде всего, постепенной ломки крестьянской психологии, - этот передел осуществлялся без предварительной подготовки, буквально в течение нескольких недель, уже привычными для большевиков методами: несогласных заставить - выслать - расстрелять.
Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районе сплошной коллективизации» стало первым камнем, который, будучи ускорен «энтузиазмом» некоторых исполнителей на местах, обрушил на семьи зажиточных крестьян - так называемых «кулаков» - лавину репрессий. Поскольку четкой расшифровки термина «кулак» не существовало, в каждой местности критерии были свои.
В Слуцком районе «кулацким» считалось хозяйство, имевшее более шести десятин земли. При этом следует упомянуть, что в 1910 году, когда смольговским «извечным чиншевикам» (так же, как и крестьянам в 1861 году) «кровопийца"-царь наконец позволил выкупить их земельные наделы, которыми они пользовались испокон веков, размер этих наделов колебался от 11 до 25 десятин (гектаров). В списке землевладельцев 1911-1914 гг. были смольговцы и с большими землевладениями, но это уже была купленная ими земля. А поскольку в 1917 году известным «Декретом о земле» частная собственность на землю была отменена, эти наделы в одночасье стали ничейными.
Сколько же земли было у моего деда, фамилия которого во всех списках смольговцев на лишение избирательных прав или раскулачивание стоит номером первым? Дед вернулся домой с Первой мировой в 1918 году. А за год до этого в Сельскохозяйственной переписи 1917 года зафиксировано, что в доме оставались его мать и младшая сестра, и земли у них вообще не было, а были лишь домашние животные и огород.
То есть в 1930 году дед мог иметь только ту землю, которую получил в пользование от советской власти. В документах Любанского райисполкома я этих цифр так и не нашла, их можно определить только косвенно, на основе протоколов заседаний президиума и фракции Любанского райисполкома о конфискации имущества кулацких хозяйств. В двух из таких протоколов имущество каждого кулака перечислено скрупулезно, при этом в каждом из хозяйств имелось от трех до десяти десятин пахоты. Кстати, из этих перечней следует, что вовсе не площадь пахоты была критерием «кулацкости», а использование в хозяйстве наемного труда и отношение хозяина к «проводимым мероприятиям».
Стандартная процедура раскулачивания была по крайней мере такой: сначала сельсовет (конечно же, после «реактивного толчка» сверху) направлял в райисполком «ходатайство о раскулачивании» (вводная часть всех ходатайств написана одинаковыми фразами - по одному образцу) с перечислением фамилий кулаков. На следующий день РИК на заседании рассматривал и удовлетворял это ходатайство. Таким образом имитировалось, что мероприятие проводится по инициативе снизу. Из десяти имевшихся ходатайств мною обнаружено восемь, нет их только по Слободскому и Редковичскому сельским советам.
Мероприятие под названием «раскулачивание» включало два пункта:
первый - конфискация всего имущества, от дома до посуды,
второй - выселение за пределы БССР.
В ходатайствах Юшковичского, Осовецкого и Яминского сельсоветов есть только первый пункт, а в ходатайствах остальных пяти сельсоветов есть и второй пункт - просьба о выселении кулаков за пределы БССР.
Кажется, что может быть примечательного в реакции РИК на ходатайства сельсоветов? А примечательно то, что на разные ходатайства (одна только конфискация или конфискация с последующим выселением за пределы БССР) РИК отвечает одинаково: ходатайство о конфискации удовлетворить. О выселении за пределы БССР - в исполкомовском протоколе нет ни слова. Наверное, выселять - было делом иного, вышестоящего органа, в сторону которого РИК не смел и дыхнуть.
Но все же есть в исполкомовской папке один документ, касающийся непосредственно выселения: черновик протокола (без номера) заседания президиума и фракции РИК от 5 марта 1930 года, посвященный непосредственно организации выселения кулаков. Заседание началось с рассмотрения списков на выселение, но сами списки к документу не приложены (полагаю, они были секретными, как и «совершенно секретное» постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств…»).
Вернемся к деду Василию. Во-первых, отметим: к чести Юшковичского сельсовета - последний не ходатайствовал перед РИК о его выселении. Полагаю, что, поскольку постановление о раскулачивании содержало точную цифру подлежащих к выселению из БССР, на Любанский район была «спущена» также точная цифра, для достижения которой «жертв» надлежало изыскать в каждом из сельсоветов. А дед в списках был первым номером - скорее всего, он оказался среди выселенных «автоматом».
Во-вторых, вышеупомянутое постановление предусматривало и запрет принимать в колхоз кулаков. В конце концов властям удалось абсурдное мероприятие по уничтожению лучшей, успешной, трудолюбивой и работоспособной части крестьянства, обеспечивавшей потребности государства в хлебе, что аукнулось голодом 1932−33 гг.
Казалось бы, после такой «тотальной зачистки» все остальные должны были немедленно побежать записываться в колхоз. Но по информации сайта «Любанщина», после проведения устрашающих «мероприятий» народ не очень-то побежал записываться: в марте 1930 г. на заседании Реченской партийной ячейки по подведению итогов коллективизации были отмечены низкие темпы работы. По Юшковичскому сельскому совету из 668 крестьянских хозяйств в колхозы вступили 208, по Реченскому из 1100 - 362.
Вот рассказ жителя Смольгова Лаханского о раскулачивании его прадеда Тарасевича: «Как пришли его раскулачивать, так он заболел, на печи лежал, так эти Усик, да Соболь, да Бондарь за него - да взяли полукош, да вынесли, под забором поставили, в полукош наложили соломы. И его вынесли, дом замкнули и ушли. Его забрал сын туда, где мы жили, так он больше недели пожил да и помер».
Из моего разговора с сыном первого председателя смольговского колхоза Усом М.И.: «…сначала жили в своей хате, потом переехали в Большой Смольгов - там очень много добрых хат стояли пустыми…»
Бывший житель Смольгова Лапковский Н. И рассказывает, что выселенные кулаки, проходя мимо своих бывших домов, видели, как дети новых хозяев, вскочив на подоконники, показывали им через стекло свои голые задницы.
В документах райисполкома нет ни единого слова о мероприятиях по устройству тех семей, о судьбе тех, кого выселяли в пределах сельсовета, «по третьей категории».
Семьи выкидывали на улицу, отобрав буквально все, и их дальнейшая судьба никого не интересовала. Правда, встречаются единичные случаи рассмотрения дел о возвращении имущества. Например: при выселении сына за пределы БССР осталась мать, которая просила вернуть часть имущества. Отказ - пусть живет с другим, не раскулаченным сыном. Или с такой же просьбой обращалась жена, которая не поехала за мужем в ссылку. Отказ - она же с мужем развелась, чтобы избежать раскулачивания, значит, раскулаченной не считается. Был случай положительного ответа на просьбу еще одной женщины, которая осталась с двумя детьми - ей вернули корову.
Среди документов РИК мне неожиданно встретились три неврученные повестки, три одиноких пожелтевших бумажных листочка, аккуратно подшитых в папке по призыву в армию парней 1908 года рождения. Адрес и фамилия на одном из них показались знакомыми: «д.Смольгов Юшковского с/с, Тарасевичу Стефану Григорьевичу». На каждом из трех желтых листков - краткий приговор: «выслан»…
Мои тетушки вспоминали, что ехали на Урал в одном вагоне со смольговскими Тарасевичами, но не уточняли, с какими именно (в Смольгове было раскулачено шесть семей Тарасевичей).
В отсутствие доступных рядовому исследователю документов (речь идет о списках на выселение по второй категории, которые утвердила «окружная тройка» - кстати, где они сейчас хранятся?) эта бумажка является, по сути, единственным документом, подтверждающим высылку семьи именно Григория Поликарповича Тарасевича 1872 г. р., который вместе с сыном Степаном 1908 г. р. и женой Марией был включен в список лиц, лишенных избирательных прав, как «кулацкое хозяйство, использующее наемный труд».
Это важно, поскольку в книге «Память» Любанского района ошибочно отмечено, что вместе с моим дедом раскулачена и выслана была семья Андрея Варламовича Тарасевича, арестованного 27 марта и осужденного 15 апреля 1930 года по «политической» статье 72 УК БССР. Да, он был выслан, но в другое время, в другое место, один, без семьи, которая до 1961 г. проживала в Смольгове. Кстати, на момент ареста он являлся колхозником.
Еще раз смотрю на список репрессированных в 30-е годы смольговчан: 27 человек, из них расстрелянных - трое, осужденных на 10 лет - что было тождественно расстрелу - еще трое.
Во всех исполкомовских «черных» списках фамилия деда стояла рядом с фамилией его шурина, Никодима Томковича. Последнему каким-то образом удалось в 1930-м избежать выселения по второй категории (похоже на то, что в последний момент его фамилия в списке было заменена фамилией Григория Тарасевича), но за ним все равно пришли в 1933-м (арест, приговор: 5 лет ИТЛ), во второй раз - в 1937-м (арест, приговор: 10 лет ИТЛ). Из последнего лагеря он не вернулся.
Схожая судьба постигла и двоюродного дядю деда Василия, Стефана Яковлева Михаловского, вся вина которого заключалась в том, что он был самым зажиточным хозяином хутора Березинка: арест в декабре 1929 г. (три года ссылки), арест в сентябре 1937 г. (высшая мера наказания). Если бы деда Василия тогда не выслали, его, безусловно, ждала бы потом такая же судьба.
Вот я и ответила себе на вопрос о вступлении деда Василия в колхоз: это было невозможно - даже при его желании. Как это ни странно, но выходит, что нужно поблагодарить того, кто поспешил внести фамилию деда Василия в список выселяемых за пределы БССР: тем самым он сохранил деду (а, возможно, и его сыну - моему отцу) жизнь.
Вернемся к постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. там имеется планируемое количество подлежащих ссылке за пределы БССР по 2-й категории - 6-7 тысяч семей. На начало 1930 г. территория БССР была разделена на 111 районов. Вычислим среднюю планируемую цифру по району из расчета общего количества по БССР семи тысяч семей: (7000:111) = 63. И сравним с приблизительной цифрой выселенных в марте-апреле 1930 года из Любанского района «кулаков», фамилии которых (конечно же, не все) удалось мне найти в документах Любанского РИК:
Всего раскулаченных - 187 семей. Из них раскулаченных и высланных за пределы БССР - 105.
Как видим, план был перевыполнен.
В марте 1992 года усилиями моей тети Зины - одной из сосланных Михаловских - были получены пять справок из УВД Миноблисполкома о реабилитации всех членов семьи и даже какая-то небольшая сумма денег. В справке деда есть интересный абзац, из которого следует, что где-то в недрах архивов МВД имеется персональное дело о выселении дедушкиной семьи:
Рада ли я, что семья моего деда реабилитирована? Безусловно, да! Но, когда листаю в архиве документы о раскулачивании, то слышу голоса сотен и тысяч граждан Беларуси, которым государство ни за что изломало судьбы, лишило имущества и даже отняло жизни. Не к мести взывают они, но и раздача втихаря справок о реабилитации не достойна их памяти. Они хотят быть названными поименно и услышать от представителей государственной власти публичное признание в этом насилии, просьбу о прощении и покаяние. Это, прежде всего, необходимо новому поколению - чтобы такое никогда больше не повторилось.
При написании статьи автор пользовалась документами ф. № 17 «Исполком Любанского райсовета РК и КД» (опись № 2, дела №№ 70, 71, 77, 102, 112, 113, Государственного архива Минской области) и материалами сайта ljuban.by
Историческая справка:
Согласно секретному документу, подготовленному в 1934 году оперативно-учетным отделом ОГПУ, около 90 тысяч так называемых «кулаков» погибли в пути следования и ещё 300 тысяч умерли от недоедания и болезней в местах ссылки. По данным профессионального историка и исследователя репрессий В.Н.Земскова всего было раскулачено около 4 млн. человек, из них в 1930-1940 в кулацкой ссылке побывало 2,5 млн., в этот период в ссылке умерло 600 тыс. человек, подавляющее большинство умерли в 1930-1933 годы. Ближайшим следствием раскулачивания и коллективизации стал страшный голод 1932−1933гг., когда в СССР умерли около 7 млн. человек. В перспективе из-за этих сталинских «реформ» СССР стал испытывать постоянную нехватку продовольствия, которая закончилась только с развалом коммунистического государства.
Источник: https://kurjer.info/2017/07/17/repression-family/
Мой дед Василий Михаловский (1896-1959) в 1930 году был «раскулачен» и выслан с семьей в Пермский край. Дед, кроме того что занимался крестьянским трудом, был хорошим столяром, делал красивую мебель.
На дворе 1947 год - минуло 17 самых тяжелых лет его жизни, впереди - одинокое, но все равно радостное возвращение на родину. К сожалению, вернуться довелось лишь ему одному: не выдержав лишений ссылки, навсегда осталась лежать в уральской земле у железнодорожной станции со смешным названием Половинка жена Елена; дети же, окончив среднюю школу, разлетелись в разные стороны, чтобы продолжать учебу.
Деду Василию остались лишь воспоминания и вопросы, которые почти каждую ночь не давали спать: почему именно его семью из родного застенка (хутора) Смольгово, выкинув из дому и отобрав все имущество, власть забросила аж на Урал? Есть ли в этом его личная вина?
К сожалению, он не дождался момента, когда государство (через 62 года!) 16 марта 1992 года подтвердило, что в 1930 году сделало деда Василия (в то время ему было 34 года), его жену Елену (32 года), а также их детей: Владимира (9 лет), Зинаиду (6 лет) и Олимпиаду (2 года) - без вины виноватыми, наказанными за отсутствием состава преступления.
С самого детства я также чувствовала себя репрессированной, потому что у меня отняли возможность ездить на каникулах в «свою» деревню, какая была у большинства моих друзей, лишили радости ощущать нежное прикосновение бабушкиных рук, слушать интересные рассказы дедушки и бабушки на языке, который должен был стать для меня родным. Бабушку я вообще никогда не видела - она не дожила до моего появления на свет.
Михаловские в 1929 году
Всю жизнь хотелось узнать: за что были высланы мои предки? Слушала редкие упоминания об этом от отца, рассказы двух своих тетушек. Они объясняли мне, что семью выслали, после того как дед Василий отказался вступить в колхоз. Вроде бы дед даже отклонил предложение возглавить его - таким было семейное предание. В поисках ответов на свои вопросы я оказалась в Государственном архиве Минской области (ГАМО). Там я нашла и точную дату высылки - 11 марта 1930 г.
С момента моего первого посещения архива прошло уже несколько лет, но тема меня «не отпускает». Если раньше меня поражали мелкие детали, то теперь хочется понять общие закономерности «раскулачивания». В масштабах государства внезапный передел индивидуального сельского хозяйства на коллективное (оставим в стороне рассуждения об экономической целесообразности мероприятия), требовавший, прежде всего, постепенной ломки крестьянской психологии, - этот передел осуществлялся без предварительной подготовки, буквально в течение нескольких недель, уже привычными для большевиков методами: несогласных заставить - выслать - расстрелять.
Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районе сплошной коллективизации» стало первым камнем, который, будучи ускорен «энтузиазмом» некоторых исполнителей на местах, обрушил на семьи зажиточных крестьян - так называемых «кулаков» - лавину репрессий. Поскольку четкой расшифровки термина «кулак» не существовало, в каждой местности критерии были свои.
В Слуцком районе «кулацким» считалось хозяйство, имевшее более шести десятин земли. При этом следует упомянуть, что в 1910 году, когда смольговским «извечным чиншевикам» (так же, как и крестьянам в 1861 году) «кровопийца"-царь наконец позволил выкупить их земельные наделы, которыми они пользовались испокон веков, размер этих наделов колебался от 11 до 25 десятин (гектаров). В списке землевладельцев 1911-1914 гг. были смольговцы и с большими землевладениями, но это уже была купленная ими земля. А поскольку в 1917 году известным «Декретом о земле» частная собственность на землю была отменена, эти наделы в одночасье стали ничейными.
Сколько же земли было у моего деда, фамилия которого во всех списках смольговцев на лишение избирательных прав или раскулачивание стоит номером первым? Дед вернулся домой с Первой мировой в 1918 году. А за год до этого в Сельскохозяйственной переписи 1917 года зафиксировано, что в доме оставались его мать и младшая сестра, и земли у них вообще не было, а были лишь домашние животные и огород.
То есть в 1930 году дед мог иметь только ту землю, которую получил в пользование от советской власти. В документах Любанского райисполкома я этих цифр так и не нашла, их можно определить только косвенно, на основе протоколов заседаний президиума и фракции Любанского райисполкома о конфискации имущества кулацких хозяйств. В двух из таких протоколов имущество каждого кулака перечислено скрупулезно, при этом в каждом из хозяйств имелось от трех до десяти десятин пахоты. Кстати, из этих перечней следует, что вовсе не площадь пахоты была критерием «кулацкости», а использование в хозяйстве наемного труда и отношение хозяина к «проводимым мероприятиям».
Стандартная процедура раскулачивания была по крайней мере такой: сначала сельсовет (конечно же, после «реактивного толчка» сверху) направлял в райисполком «ходатайство о раскулачивании» (вводная часть всех ходатайств написана одинаковыми фразами - по одному образцу) с перечислением фамилий кулаков. На следующий день РИК на заседании рассматривал и удовлетворял это ходатайство. Таким образом имитировалось, что мероприятие проводится по инициативе снизу. Из десяти имевшихся ходатайств мною обнаружено восемь, нет их только по Слободскому и Редковичскому сельским советам.
Мероприятие под названием «раскулачивание» включало два пункта:
первый - конфискация всего имущества, от дома до посуды,
второй - выселение за пределы БССР.
В ходатайствах Юшковичского, Осовецкого и Яминского сельсоветов есть только первый пункт, а в ходатайствах остальных пяти сельсоветов есть и второй пункт - просьба о выселении кулаков за пределы БССР.
Кажется, что может быть примечательного в реакции РИК на ходатайства сельсоветов? А примечательно то, что на разные ходатайства (одна только конфискация или конфискация с последующим выселением за пределы БССР) РИК отвечает одинаково: ходатайство о конфискации удовлетворить. О выселении за пределы БССР - в исполкомовском протоколе нет ни слова. Наверное, выселять - было делом иного, вышестоящего органа, в сторону которого РИК не смел и дыхнуть.
Но все же есть в исполкомовской папке один документ, касающийся непосредственно выселения: черновик протокола (без номера) заседания президиума и фракции РИК от 5 марта 1930 года, посвященный непосредственно организации выселения кулаков. Заседание началось с рассмотрения списков на выселение, но сами списки к документу не приложены (полагаю, они были секретными, как и «совершенно секретное» постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств…»).
Вернемся к деду Василию. Во-первых, отметим: к чести Юшковичского сельсовета - последний не ходатайствовал перед РИК о его выселении. Полагаю, что, поскольку постановление о раскулачивании содержало точную цифру подлежащих к выселению из БССР, на Любанский район была «спущена» также точная цифра, для достижения которой «жертв» надлежало изыскать в каждом из сельсоветов. А дед в списках был первым номером - скорее всего, он оказался среди выселенных «автоматом».
Во-вторых, вышеупомянутое постановление предусматривало и запрет принимать в колхоз кулаков. В конце концов властям удалось абсурдное мероприятие по уничтожению лучшей, успешной, трудолюбивой и работоспособной части крестьянства, обеспечивавшей потребности государства в хлебе, что аукнулось голодом 1932−33 гг.
Казалось бы, после такой «тотальной зачистки» все остальные должны были немедленно побежать записываться в колхоз. Но по информации сайта «Любанщина», после проведения устрашающих «мероприятий» народ не очень-то побежал записываться: в марте 1930 г. на заседании Реченской партийной ячейки по подведению итогов коллективизации были отмечены низкие темпы работы. По Юшковичскому сельскому совету из 668 крестьянских хозяйств в колхозы вступили 208, по Реченскому из 1100 - 362.
Вот рассказ жителя Смольгова Лаханского о раскулачивании его прадеда Тарасевича: «Как пришли его раскулачивать, так он заболел, на печи лежал, так эти Усик, да Соболь, да Бондарь за него - да взяли полукош, да вынесли, под забором поставили, в полукош наложили соломы. И его вынесли, дом замкнули и ушли. Его забрал сын туда, где мы жили, так он больше недели пожил да и помер».
Из моего разговора с сыном первого председателя смольговского колхоза Усом М.И.: «…сначала жили в своей хате, потом переехали в Большой Смольгов - там очень много добрых хат стояли пустыми…»
Бывший житель Смольгова Лапковский Н. И рассказывает, что выселенные кулаки, проходя мимо своих бывших домов, видели, как дети новых хозяев, вскочив на подоконники, показывали им через стекло свои голые задницы.
В документах райисполкома нет ни единого слова о мероприятиях по устройству тех семей, о судьбе тех, кого выселяли в пределах сельсовета, «по третьей категории».
Семьи выкидывали на улицу, отобрав буквально все, и их дальнейшая судьба никого не интересовала. Правда, встречаются единичные случаи рассмотрения дел о возвращении имущества. Например: при выселении сына за пределы БССР осталась мать, которая просила вернуть часть имущества. Отказ - пусть живет с другим, не раскулаченным сыном. Или с такой же просьбой обращалась жена, которая не поехала за мужем в ссылку. Отказ - она же с мужем развелась, чтобы избежать раскулачивания, значит, раскулаченной не считается. Был случай положительного ответа на просьбу еще одной женщины, которая осталась с двумя детьми - ей вернули корову.
Среди документов РИК мне неожиданно встретились три неврученные повестки, три одиноких пожелтевших бумажных листочка, аккуратно подшитых в папке по призыву в армию парней 1908 года рождения. Адрес и фамилия на одном из них показались знакомыми: «д.Смольгов Юшковского с/с, Тарасевичу Стефану Григорьевичу». На каждом из трех желтых листков - краткий приговор: «выслан»…
Мои тетушки вспоминали, что ехали на Урал в одном вагоне со смольговскими Тарасевичами, но не уточняли, с какими именно (в Смольгове было раскулачено шесть семей Тарасевичей).
В отсутствие доступных рядовому исследователю документов (речь идет о списках на выселение по второй категории, которые утвердила «окружная тройка» - кстати, где они сейчас хранятся?) эта бумажка является, по сути, единственным документом, подтверждающим высылку семьи именно Григория Поликарповича Тарасевича 1872 г. р., который вместе с сыном Степаном 1908 г. р. и женой Марией был включен в список лиц, лишенных избирательных прав, как «кулацкое хозяйство, использующее наемный труд».
Это важно, поскольку в книге «Память» Любанского района ошибочно отмечено, что вместе с моим дедом раскулачена и выслана была семья Андрея Варламовича Тарасевича, арестованного 27 марта и осужденного 15 апреля 1930 года по «политической» статье 72 УК БССР. Да, он был выслан, но в другое время, в другое место, один, без семьи, которая до 1961 г. проживала в Смольгове. Кстати, на момент ареста он являлся колхозником.
Еще раз смотрю на список репрессированных в 30-е годы смольговчан: 27 человек, из них расстрелянных - трое, осужденных на 10 лет - что было тождественно расстрелу - еще трое.
Во всех исполкомовских «черных» списках фамилия деда стояла рядом с фамилией его шурина, Никодима Томковича. Последнему каким-то образом удалось в 1930-м избежать выселения по второй категории (похоже на то, что в последний момент его фамилия в списке было заменена фамилией Григория Тарасевича), но за ним все равно пришли в 1933-м (арест, приговор: 5 лет ИТЛ), во второй раз - в 1937-м (арест, приговор: 10 лет ИТЛ). Из последнего лагеря он не вернулся.
Схожая судьба постигла и двоюродного дядю деда Василия, Стефана Яковлева Михаловского, вся вина которого заключалась в том, что он был самым зажиточным хозяином хутора Березинка: арест в декабре 1929 г. (три года ссылки), арест в сентябре 1937 г. (высшая мера наказания). Если бы деда Василия тогда не выслали, его, безусловно, ждала бы потом такая же судьба.
Вот я и ответила себе на вопрос о вступлении деда Василия в колхоз: это было невозможно - даже при его желании. Как это ни странно, но выходит, что нужно поблагодарить того, кто поспешил внести фамилию деда Василия в список выселяемых за пределы БССР: тем самым он сохранил деду (а, возможно, и его сыну - моему отцу) жизнь.
Вернемся к постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. там имеется планируемое количество подлежащих ссылке за пределы БССР по 2-й категории - 6-7 тысяч семей. На начало 1930 г. территория БССР была разделена на 111 районов. Вычислим среднюю планируемую цифру по району из расчета общего количества по БССР семи тысяч семей: (7000:111) = 63. И сравним с приблизительной цифрой выселенных в марте-апреле 1930 года из Любанского района «кулаков», фамилии которых (конечно же, не все) удалось мне найти в документах Любанского РИК:
Всего раскулаченных - 187 семей. Из них раскулаченных и высланных за пределы БССР - 105.
Как видим, план был перевыполнен.
В марте 1992 года усилиями моей тети Зины - одной из сосланных Михаловских - были получены пять справок из УВД Миноблисполкома о реабилитации всех членов семьи и даже какая-то небольшая сумма денег. В справке деда есть интересный абзац, из которого следует, что где-то в недрах архивов МВД имеется персональное дело о выселении дедушкиной семьи:
Рада ли я, что семья моего деда реабилитирована? Безусловно, да! Но, когда листаю в архиве документы о раскулачивании, то слышу голоса сотен и тысяч граждан Беларуси, которым государство ни за что изломало судьбы, лишило имущества и даже отняло жизни. Не к мести взывают они, но и раздача втихаря справок о реабилитации не достойна их памяти. Они хотят быть названными поименно и услышать от представителей государственной власти публичное признание в этом насилии, просьбу о прощении и покаяние. Это, прежде всего, необходимо новому поколению - чтобы такое никогда больше не повторилось.
При написании статьи автор пользовалась документами ф. № 17 «Исполком Любанского райсовета РК и КД» (опись № 2, дела №№ 70, 71, 77, 102, 112, 113, Государственного архива Минской области) и материалами сайта ljuban.by
Историческая справка:
Согласно секретному документу, подготовленному в 1934 году оперативно-учетным отделом ОГПУ, около 90 тысяч так называемых «кулаков» погибли в пути следования и ещё 300 тысяч умерли от недоедания и болезней в местах ссылки. По данным профессионального историка и исследователя репрессий В.Н.Земскова всего было раскулачено около 4 млн. человек, из них в 1930-1940 в кулацкой ссылке побывало 2,5 млн., в этот период в ссылке умерло 600 тыс. человек, подавляющее большинство умерли в 1930-1933 годы. Ближайшим следствием раскулачивания и коллективизации стал страшный голод 1932−1933гг., когда в СССР умерли около 7 млн. человек. В перспективе из-за этих сталинских «реформ» СССР стал испытывать постоянную нехватку продовольствия, которая закончилась только с развалом коммунистического государства.
Источник: https://kurjer.info/2017/07/17/repression-family/