Сочный эпизод из романа Петра Замойского «Лапти». Антисоветчики всерьез считают нас, что ясли, организованные в деревне колхозами, не были благом, они, мол, лишь позволили нагрузить женщин дополнительной работой в колхозе. На самом деле в деревне нагрузить работой больше, чем крестьяне работали, было нельзя, - жили рвали по максимуму в страду. А вот детскую смертность ясли должны были резко сократить.
«Ясли, и площадку хотели организовать еще в прошлом году, но не нашли помещения. Не легче было с помещением и в этом году. Грудных по подсчету оказалось около семидесяти. Где найти такой дом, чтобы в нем расставить столько кроваток? А кроватки где взять? Досок нет. Потом нужны еще матрацы, пеленки, подушки, одеяла, посуда разная, а самое главное - это продукты! Отпустит ли райпо? Что, если только обещает? И тогда опять ребят по домам, опять отрываться бабам в самую уборку.
...
Возле полуразвалившейся избы Чушкина Арефия, в пыли, в сухом навозе, вместе с курами, копошились два мальчугана. Одному было года три, другому - лет пять.
Тут же сидела девочка лет восьми и держала на руках младенца. Несмотря на жару, младенец был плотно завернут в тряпье. С лица его, как с лица взрослого во время молотьбы, струился пот. А так как ребята, играя, высоко подбрасывали пыль, то на лице ребенка были черные полосы.
- Что же ты, дура, в такой пыли сидишь с ним? - сердито обратилась Прасковья к девочке.
- Где же сидеть? - переводя глаза с Прасковьи на Александру Федоровну, спросила нянюшка.
- На огород иди или на луг.
- Эх, небось они тут подерутся без меня. Яшка Ваньке недавно голову железкой расквасил.
- Где старуха?
- Нитки в избе сучит.
- Уйди с этой пыли, - приказала Прасковья. - Гляди, ребенку глаза все запорошило. Как его зовут?
- Федькой.
- Ослепнет твой Федька.
- А мне что? - равнодушно отозвалась девочка.
Прасковья с Бурдиной пошли в избу.
...
Старуха, бабушка этих ребятишек, сидела в избе, сучила нитки.
- Здорово, бабушка Февронья, - поздоровалась Прасковья. - Нитки сучишь?
- Что же старой делать? Не даром хлеб жру.
Февронья злобно посмотрела на вошедших. Через баб до нее дошел слух, что скоро у колхозников будут отбирать детей. Поместят их в одну избу, откормят, а к осени увезут.
- Детей вздумали отбирать?
- Зачем они нам? - садясь на лавку, усмехнулась Прасковья.
- А ты, поди, не знаешь?.. Нет, не видать вам наших ребятишек.
- Мы и не возьмем, - сказала Прасковья. - На кой они нам? Возьмем у тех, кто сам хочет отдать. На них колхоз и расход понесет.
- Душно как, - промолвила Александра Федоровна. - Вы хоть бы окно открыли.
Но старуха не ответила ей. Она опять обратилась к Прасковье:
- Сноха-то вчера - и - ишь расфуфырилась: «В ясли отдам. Ты, слышь, стара стала. Какой пожар, погорят». А я ей: «Погорят - ты, сатана, опять народишь».
- Напрасно, бабушка Февронья, так рассуждаешь, - вступилась Александра Федоровна. - Погляди, что с вашим внучонком. Он в пыли задохнется.
- Задохнется? - удивилась старуха. - Здоровее будет. Все мы так росли, глядь не задохлись.
- Опять напрасно так рассуждаешь. В яслях и сытно будет, и чисто, и все время на воздухе.
Старуха еще злее посмотрела на чужую женщину и, сморщив лицо, запальчиво выкрикнула:
- Ты бы за своим ребенком больше глядела: кислый у тебя, слышь. Страсть, бают, одна.
Александра Федоровна покраснела.
- Это, бабушка, оттого, что в селе нет доктора и некому осмотреть ребенка.
Старуха на это язвительно заметила:
- А за нашими ребятишками так фершала по пяткам и бегают… - Встала, резко повернулась, застучала костлявым кулаком по столу и, уронив сканец, прокричала: - Ввек я дохторов не знала, сроду к фершалам не ездила, а восемнадцать человек родила.
С изумлением посмотрела Александра Федоровна на эту сухощавую старуху. «Неужели восемнадцать?»
- Сколько в живых осталось?
- Пятеро.
- Вот видишь, - подхватила Александра Федоровна, - а был бы врач, все бы остались живы.
Февронья расхохоталась:
- Погляжу на тебя - глупощая ты!
- Почему? - не обиделась Александра Федоровна.
«Все бы живы остались». А куда мне их столько? С этими горе мыкала.
Вздохнув, не то завистливо, не то осуждающе проговорила:
- Нынче вон как ловко бабы ухитрились. Забрюхатили чуть, бегут к Насте аль к Катьке.
Желая закончить затянувшийся разговор, Прасковья обратилась к старухе:
- Говори: отдаешь внучат или подождешь?
- У них мать есть.
- Мать согласна, ты вот как?
- А вот я как: пока жива, пока ноги ходят, глаза видят, с внучатами не расстанусь. - Передохнув, громко и жалобно произнесла: - Ты, Паша, подумай: за что же меня тогда, дуру старую, кормить будут?
Прасковья махнула рукой, и они вышли. Ребятишки все еще пускали пыль, высоко подбрасывая ее, девчонка с ребенком сидела на том же месте, а Февронья вновь крутнула веретено, и оно тонко, жалобно запело. Пройдя двора два, Александра Федоровна, случайно оглянувшись, увидела, что старуха вышла из избы, в руках у шее была тряпка, подошла к девочке и принялась вытирать тряпкой лицо ребенку».