Реабилитированный
Каждый раз поражаюсь, когда реабилитацию «жертв сталинских репрессий» всерьез считают достаточным доказательством их невиновности. Характерный рассказ историка З.И.Перегудовой, работником ГАРФа.
«Но первоначальная работа, на которую меня взяли - это была справочная работа. Был период реабилитации тех лиц, которые пострадали во времена сталинских репрессий, и было очень много запросов, связанных с проверкой этих лиц на предмет их революционной деятельности, а некоторые проверялись на предмет сотрудничества с царской полицией. Когда работала с этими письмами и запросами, поняла, каков был размах репрессий. Из одного маленького населенного пункта порой приходили запросы со списками на сто и более человек. Почти все эти запросы были отрицательными, т.е. репрессированы люди были необоснованно». Как видим, архивисты проверяли репрессированных всего лишь по одному пункту: сотрудничеству с полицией. Непонятно, почему граждане, с полицией не сотрудничавшие, по мнению архивиста не могли совершить других преступлений. Т.е. как историк Перегудова - шестидесятник.
«К нам за справками о революционной деятельности два или три раза обращались люди, действительно причастные к сотрудничеству с охранкой. Примерно в 1970 году было письмо с просьбой прислать справку о революционной деятельности. Автор письма сообщал, что при Сталине был осужден, сейчас он реабилитирован, получает пенсию республиканского значения, но хочет пенсию союзного значения. Просит выдать ему справку о революционной деятельности. Я думаю, расчет был на то, что документы сгорели в 1917 г. Многие знали, что в период Февральской революции сгорела Судебная палата в Петрограде, Петербургское ГЖУ, охранное отделение, горел Департамент полиции. Но картотека секретных сотрудников, как я сказала ранее, сохранилась. Наш сотрудник Александр Голодко готовил эту справку. Он обнаружил, что были два человека из одного села с одним и тем же именем и отчеством, с одной и той же фамилией. Один секретный сотрудник, другой - нет. В делах сохранились анкеты на этих лиц, где имелись сведения о родителях, их имя-отчество, девичья фамилия матери. Из архива написали: для работы над вашим запросом просим сообщить имя-отчество матери и отца, желательно девичью фамилию матери. Тот присылает эти данные. И оказывается, что это - секретный сотрудник.
Еще один человек, назовем его первой буквой его фамилии «Д», с которым я сама встречалась, не был секретным сотрудником, но он, будучи арестован, стал давать информацию о своих сокамерниках. В одном письме он пишет о разговорах сокамерников и сообщает, что его сокамерники начали подозревать, ему грозит опасность, и он просит перевести его в лазарет. Когда перевели его в лазарет, он стал сообщать, что там происходит, какие ведутся разговоры и что медсестра передает записки от арестантов на волю. В период репрессий он был арестован именно за это дело. Когда пошел процесс реабилитации, решил получать повышенную пенсию за свою революционную деятельность. Написал письмо в архив.
Существовала инструкция по составлению справок, согласно которой архив выдавал полную справку со всеми имеющимися на данного человека сведениями. Поэтому, написав справку о его революционной деятельности, мы обязаны были сообщить и этот негативный материал, в результате которого пострадали люди. Перед нами встал вопрос, есть ли смысл ему выдавать справку, но на письмо мы должны ответить. Существовала в таких случаях форма окончания переписки. Автор письма отказывался от справки. Исполнитель на ней писал, что после проведенной беседы, он отказывается от справки, документация передавалась в делопроизводство. Руководитель нашего отдела позвонила заявителю по телефону и пригласила его прийти для беседы в приемную архивного управления, куда мы принесли его дело. Пришел человек достаточно благополучной внешности: очки в золотой оправе, шапочка каракулевая пирожком, каракулевой воротник, красивое пальто. Говорил с достоинством. Мы дали ему прочитать справку, он посмотрел ее и сказал, что этого он не делал, именно в этом его обвиняли и за это он уже отсидел. Но это все неправда, и доказать это он в то время не смог. Разговор был долгий и тяжелый. Нам пришлось показать все дело, где было пять его писем достаточно серьезного содержания, он долго и внимательно его читал. Что интересно, что почерк его совсем не изменился: заявление в архив и тюремные записки были написаны одной рукой. Заведующая приемной сказала, обращаясь к «Д», что ему стоит отказаться от справки, и она останется в архиве в делопроизводстве, если же он настаивает, чтобы мы дали справку о революционной деятельности, то мы можем выдать только такую, какую он только что прочитал. Он ушел, сказав, что нам позвонит. Мы трижды встречались с ним. Последний раз он сообщил, что еще раз хочет посмотреть документы. Пришел совершенно изменившийся человек. Видно эти дни дались ему очень тяжело. Мы принесли дело. Нас сидело человека четыре. Мы дело из рук не выпускаем. Он прочитал. Говорит, я вас умоляю справку никуда не посылать, потому что это может отразиться на моих детях, они занимают высокие посты.
Еще один человек в то же время обратился. Он был переводчиком в Департаменте полиции. Он написал, что отсидел очень много лет, стажа рабочего нет, и теперь никакой пенсии не дают. Дайте мне справку, что я до революции был просто рядовым сотрудником Департамента полиции. Мы посмотрели. Он действительно был переводчиком. Но в то же время он работал и как секретный сотрудник. Мы думаем, покажем ему дело. Написали, что для получения справки нам нужно с вами обговорить этот вопрос, просьба прийти и иметь при себе паспорт. Но он не пришел. Видимо понял, что мы нашли данные о его деятельности в качестве секретного сотрудника».
«Но первоначальная работа, на которую меня взяли - это была справочная работа. Был период реабилитации тех лиц, которые пострадали во времена сталинских репрессий, и было очень много запросов, связанных с проверкой этих лиц на предмет их революционной деятельности, а некоторые проверялись на предмет сотрудничества с царской полицией. Когда работала с этими письмами и запросами, поняла, каков был размах репрессий. Из одного маленького населенного пункта порой приходили запросы со списками на сто и более человек. Почти все эти запросы были отрицательными, т.е. репрессированы люди были необоснованно». Как видим, архивисты проверяли репрессированных всего лишь по одному пункту: сотрудничеству с полицией. Непонятно, почему граждане, с полицией не сотрудничавшие, по мнению архивиста не могли совершить других преступлений. Т.е. как историк Перегудова - шестидесятник.
«К нам за справками о революционной деятельности два или три раза обращались люди, действительно причастные к сотрудничеству с охранкой. Примерно в 1970 году было письмо с просьбой прислать справку о революционной деятельности. Автор письма сообщал, что при Сталине был осужден, сейчас он реабилитирован, получает пенсию республиканского значения, но хочет пенсию союзного значения. Просит выдать ему справку о революционной деятельности. Я думаю, расчет был на то, что документы сгорели в 1917 г. Многие знали, что в период Февральской революции сгорела Судебная палата в Петрограде, Петербургское ГЖУ, охранное отделение, горел Департамент полиции. Но картотека секретных сотрудников, как я сказала ранее, сохранилась. Наш сотрудник Александр Голодко готовил эту справку. Он обнаружил, что были два человека из одного села с одним и тем же именем и отчеством, с одной и той же фамилией. Один секретный сотрудник, другой - нет. В делах сохранились анкеты на этих лиц, где имелись сведения о родителях, их имя-отчество, девичья фамилия матери. Из архива написали: для работы над вашим запросом просим сообщить имя-отчество матери и отца, желательно девичью фамилию матери. Тот присылает эти данные. И оказывается, что это - секретный сотрудник.
Еще один человек, назовем его первой буквой его фамилии «Д», с которым я сама встречалась, не был секретным сотрудником, но он, будучи арестован, стал давать информацию о своих сокамерниках. В одном письме он пишет о разговорах сокамерников и сообщает, что его сокамерники начали подозревать, ему грозит опасность, и он просит перевести его в лазарет. Когда перевели его в лазарет, он стал сообщать, что там происходит, какие ведутся разговоры и что медсестра передает записки от арестантов на волю. В период репрессий он был арестован именно за это дело. Когда пошел процесс реабилитации, решил получать повышенную пенсию за свою революционную деятельность. Написал письмо в архив.
Существовала инструкция по составлению справок, согласно которой архив выдавал полную справку со всеми имеющимися на данного человека сведениями. Поэтому, написав справку о его революционной деятельности, мы обязаны были сообщить и этот негативный материал, в результате которого пострадали люди. Перед нами встал вопрос, есть ли смысл ему выдавать справку, но на письмо мы должны ответить. Существовала в таких случаях форма окончания переписки. Автор письма отказывался от справки. Исполнитель на ней писал, что после проведенной беседы, он отказывается от справки, документация передавалась в делопроизводство. Руководитель нашего отдела позвонила заявителю по телефону и пригласила его прийти для беседы в приемную архивного управления, куда мы принесли его дело. Пришел человек достаточно благополучной внешности: очки в золотой оправе, шапочка каракулевая пирожком, каракулевой воротник, красивое пальто. Говорил с достоинством. Мы дали ему прочитать справку, он посмотрел ее и сказал, что этого он не делал, именно в этом его обвиняли и за это он уже отсидел. Но это все неправда, и доказать это он в то время не смог. Разговор был долгий и тяжелый. Нам пришлось показать все дело, где было пять его писем достаточно серьезного содержания, он долго и внимательно его читал. Что интересно, что почерк его совсем не изменился: заявление в архив и тюремные записки были написаны одной рукой. Заведующая приемной сказала, обращаясь к «Д», что ему стоит отказаться от справки, и она останется в архиве в делопроизводстве, если же он настаивает, чтобы мы дали справку о революционной деятельности, то мы можем выдать только такую, какую он только что прочитал. Он ушел, сказав, что нам позвонит. Мы трижды встречались с ним. Последний раз он сообщил, что еще раз хочет посмотреть документы. Пришел совершенно изменившийся человек. Видно эти дни дались ему очень тяжело. Мы принесли дело. Нас сидело человека четыре. Мы дело из рук не выпускаем. Он прочитал. Говорит, я вас умоляю справку никуда не посылать, потому что это может отразиться на моих детях, они занимают высокие посты.
Еще один человек в то же время обратился. Он был переводчиком в Департаменте полиции. Он написал, что отсидел очень много лет, стажа рабочего нет, и теперь никакой пенсии не дают. Дайте мне справку, что я до революции был просто рядовым сотрудником Департамента полиции. Мы посмотрели. Он действительно был переводчиком. Но в то же время он работал и как секретный сотрудник. Мы думаем, покажем ему дело. Написали, что для получения справки нам нужно с вами обговорить этот вопрос, просьба прийти и иметь при себе паспорт. Но он не пришел. Видимо понял, что мы нашли данные о его деятельности в качестве секретного сотрудника».