Как рассказывать о разно/своеобразии: история одного историко-географического жанра.
Читая недавно краеведческую книжку, я наткнулся на публикацию довольно обычного документа, повествующего о работе тюменского краеведческого общества в 1929 году. Вот этот документ, заметка из газеты «Красное знамя»:
Лицо тюменского края
Краеведческое общество в Тюмени предполагает провести в ближайшие месяцы ряд открытых заседаний для заслушивания отчетов своих членов и других лиц о проделанной в течение лета исследовательской работе по изучению Тюменского округа. Направление этих работ нередко определяется теми сообщениями, которые поступают от добровольных корреспондентов общества с мест.
Чаще всего получались сведения о нахождении полезных ископаемых. Ближайшее исследование со стороны командированных на места членов общества показало, что наш равнинный, удаленный от горных хребтов край не так уж беден полезными ископаемыми, как это может показаться сначала. Пески, годные для стеклоделия, пески крупнозернистые, с галькой, применимые в строительном и дорожном деле, встречаются во многих районах. Краски - охра, мумия - также не представляют большой редкости. В Липчинском районе имеются скопления железной руды настолько значительные, что около 20 лет тому назад поднимался вопрос об их эксплуатации. Низшие сорта этой руды, расположенные по нижнему течению речек Липка и Ница, могут быть использованы в качестве бытового камня - обстоятельство, которое получает определенное значение в связи с работами по укреплению берега Туры в Тюмени.
В нашем округе встречаются окаменелые остатки вымерших животных не только ледникового периода, как мамонт, волосатый носорог, первобытный бык, но и более древних времен, тех времен, когда на месте Западно-Сибирской равнины было так называемое нижне-третичное море. Там, на речке Липке и на озере Гурино найдены окаменелые кораллы, зубы акул, позвонки морских рыб и т.п. Интересен наш край и в отношении археологическом: здесь много курганов, городищ, стоянок доисторического человека. Все эти памятники необходимо регистрировать, наносить на карту, охранять от самовольных раскопок и расхищения.
На Андреевском озере продолжал нынче свои раскопки московский археолог Дмитриев, уже третье лето работающий по распутыванию нитей жизни человека, обитавшего в нашем краю задолго до прихода сюда татар и русских и оставившего после себя упомянутые бугры, курганы и городища. Ученики педтехникума случайно открыли в Суерском районе интересную древнюю стоянку, которая заслуживает направления туда особой экспедиции. В течение года велись наблюдения над растениями и животными. Зарегистрировано несколько новых видов растений и птиц, которые до сих пор не значились в соответствующих списках по Тюм.округу. На реке Тавде в течение всего лета производились зоологические сборы.
Несомненно, что много интересных важных сообщений могли бы дать наши окружные работники - учителя, агрономы и мелиораторы, лесоведы, дорожные мастера и др. К сожалению, дело для выявления этих нередко весьма ценных сведений, которые помогли бы скорее составить правильное представление об округе и его особенностях, поставлено пока весьма несовершенно. [1]
Помимо своего местного, краеведческого, конкретно-исторического значения, этот маленький отчет, конечно, интересен и как свидетельство определенного научного мировоззрения, какого-то провинциального российского извода той отрасли географии (география человека, да), которая в течении последовавшего десятилетия совершенно исчезла из советского образования и науки, и, наверное, вообще умерла для нас, хотя продолжала и продолжает жить там, где родилась, в Западной Европе.
Может быть, в первую очередь внимание привлекает слово "лицо" в заголовке вышеупомянутой заметки. Это знаменитая история. Когда Жюль Мишле (Jules Michelet, 1798-1874) применил в 1833 г. слово «личность» (personne) для описания географической реальности - французский историк назвал так свою любимую родину (хочется думать, имея в виду древнюю традицию аллегорического изображения Франции) - он стал родоначальником интереснейшего страноведческого жанра. Жанр этот в общих чертах - при том, что авторы, к нему обращавшиеся, все были очень разные и работали на разных основаниях, можно определить как обзор (tableau) отношений географической среды и населения в границах одного района, связанный, как правило, прежде всего, с поиском и описанием основных пространственных детерминант, которые определяют своеобразие этого района.
Отсюда несколько ассоциаций и следствий: 1) этот обзор c необходимостью историко-географичен, т.к. невозможен без обращения к прошлому, факты которого cловно бы должны подтверждать те тенденции, которые автор как бы наблюдает в настоящем; 2) этот обзор весьма далек от, и даже, как правило, противопоставлен, а, может быть, находится в весьма неясных отношениях с научным методом, поскольку этап сбора и обобщения множества эмпирических данных в нем опускается, и вниманию читателя предстают как бы уже чистые выводы, 3) что напоминает о том, что география (в ее хорографическом смысле), как история, это прежде всего cловесность, (4) делает произведения «personnalité de la quelque chose» особой - весьма важной - разновидностью беллетристики, (5) и т.д. о самом важном для нас последствии этого пока умолчим.
Несколько примеров того, как эти характерные черты были реализованы в самых известных подобных обзорах: в географический термин слово «personnalité» (т.е. личность, индивидуальность, характер) превратил французский географ Поль Видаль де ла Блаш (Paul Vidal de la Blache, 1845-1918). В книге «Картина (или обзор) географии Франции», которая была создана в качестве вводного тома к многотомной «Истории Франции», он писал, используя идею, предложенную когда-то Мишле, о лице (физиономии / характере, physionomie) Франции как об единстве в многообразии:
Франция встречается с многообразием, обуревающим ее, и охватывается силой ассимиляции. Она преобразует все, что в себя принимает. Контрасты ослабевают, вторжения теряют свою силу. Кажется, в ней есть нечто, что скругляет углы и смягчает очертания. Но в чем же тайна ее природы?... Слово, которое характеризует Францию - разнообразие. [2]
В IV главе первой части книги упомянутое разнообразие Франции было описано де ла Блашем как множество переходных ступеней, нюансов, расположенных в пространстве между двумя полюсами - Севера и Юга. Сами эти крайние пространства страны в свою очередь, также были представлены в виде оппозиций (Юг Франции характеризовался контрастным переходом от юга средиземноморского к югу атлантическому, север - большим количеством разнообразных вариаций ландшафта, климата, почвы и т.д. в рамках одной общей зоны). Сутью же Франции как региона объявлялись переходные зоны между Севером и Югом:
Несомненно, что между этими противоположными полюсами природа Франции породила целую гамму оттенков, которые невозможно найти нигде более… Смешение Северa и Юга наиболее ясно представлено в таких contrées de transition как Бургундия или Турень, которые представляют по словам Мишле, «связующий элемент Франции» (l’élément liant de la France). Но можно сказать, что это смешение и есть сама Франция. Общий образ есть нечто среднее, в котором отдельные краски смешиваются в последовательность переходящих друг в друга оттенков.
.
Из этой способности пространства объединять в единое целое множество разных ландшафтов делался патриотический вывод об особом благословенном характере национального бытия Франции, включающем в себя на равных множество укладов и экономик (конкретные исторические примеры складывания этих специфических сцеплений природы и человека анализировались в подробных региональных описаниях). Через восемьдесят лет другой французский автор, Фернан Бродель (Fernan Braudel, 1902-1985), размышлявший над вопросом «Что такое Франция?», придерживаясь, в общем, того же мнения, утверждая, что единство разнообразной Франции - суть ее существования, демонстрировал парадоксальность этого лозунга: разнимая страну на отдельные клетки, он обнаруживал, что они, в свою очередь делятся на молекулы, а те - на атомы и т.д.:
Для начала легче всего представить вещи такими, какими их видишь, какими они кажутся, так сказать, на первый взгляд. Этот первоначальный осмотр тотчас убеждает, что единая Франция - неуловимый призрак. Давным-давно, вчера и сегодня существовало и существует сто, тысяча Франции. Будем исходить из этого непреложного факта, который не сулит нам никаких неприятностей и даже, пожалуй, не грозит особенными опасностями. [3]
Сходным образом нет никаких оснований толковать о едином и неделимом Провансе. Ни малейших оснований! Конечно, у Прованса свой климат, свое небо, свои деревья и травы, привыкшие к жаре, свои просторные и безлюдные пустоши (herms) - все это общеизвестно! Однако тройственное влияние Средиземного моря, Роны и могучей громады Альп, которые занимают едва ли не всю северную часть Прованса, лишает его монолитности…
Сходным образом не существует единой Нормандии; Нормандии по меньшей мере две: Верхняя Нормандия, доминанты которой - Руан и море, и Нижняя, чей центр - Кан и его плодородные окрестности…
А разве самые маленькие территориальные единицы не делятся в свою очередь на участки еще меньшие? Лаведан - бассейн горной речки По, протекающей в Пиренеях и их предгорьях, состоит из семи "краев", которые зовутся долина Бареж, долина Котре, долина Азен, Эстрем де Саль, Басюргер, Давантег, Кастеллубон…
Так что поостережемся соглашаться с торопливыми авторами, уверенными, что наши старинные провинции ныне составляют единое целое.
Англо-саксонская географическая традиция, вслед за французами, создателями поссибилизма и географии человека, также представила ряд сочинений, посвященных описанию географической личности (personality) тех или иных территорий. Здесь в первую очередь должна быть упомянута работа английского археолога Сирила Фокса (Cyril Ford Fox, 1882-1967). В книге «Личность Британии» (1932) он указал, что на основании обобщения множества археологических данных география человека доисторической Британии может быть представлена в виде двух зон - западного Хайлэнда и юго-восточного Лоулэнда. Контраст горного и равнинного ландшафтов определял в каждом случае специфические возможности для жизни людей, и, кроме того, Фокс подчеркивал, что каждая из этих провинций, в силу специфики своей природной среды, обладала особым характером связей с континентом. Культуры, последовательно сменявшие друг друга на равнинах юго-восточной Англии, были авангардом континентальных вторжений: от первых неолитических земледельцев (ок. 2400 лет до н.э.) до римлян, англов, саксов и норманнов - все эти народы занимали наиболее выгодные для проживания места с плодородной почвой и стабильным климатом, а затем оказываясь, в свою очередь, первыми жертвами новых завоевателей, вытеснялись в Хайлэнд. Хайлэнд (Шотландия, Нортумберленд, Уэльс, Корнуолл и т.д.) был, соответственно, регионом, в котором сохранялись наиболее архаичные элементы, и которого с трудом достигали новые культурные веяния.
Другой известной работой, также ориентированной на реконструкцию доисторических паттернов расселения, влияние которых прослеживалось и в современной географии региона, была статья американского географа Карла Зауэра (Сarl Ortwin Sauer, 1899-1975) «Личность Мексики». Здесь сущность метода формулировалась весьма лаконично:
Безусловно, решение современных проблем требует внимания специалистов и достигается с помощью все более и более изощренных методов наблюдения и все более строгих сопоставлений, но для нас продолжает оставаться важным и то географическое любопытство, которое никогда не будет систематичным. Это искусство видеть то, почему земля и жизнь в разных местах планеты отличаются друг от друга… Термин «индивидуальность/личность» применительно к определенной территории обозначает всю совокупность динамических отношений земли/страны (land) и жизни. Жизнь и страна (land) рассматриваются в этом случае не как отдельные явления, но, напротив, cтрана интересует нас прежде всего как место обитания поколений людей, использующих ее ресурсы для своих нужд и в меру своих возможностей, расселяющихся во все ее концы так, как это больше всего соответствует их потребностям, и наполняющих ее произведениями своих трудов, в которых выражается особенный образ их жизни. [5]
Зауэр, также как Видаль де ла Блаш во Франции, и Фокс в Британии, обнаруживал в Мексике оппозицию севера и юга, стараясь показать, как взаимодействие двух провинций, порождавших свои собственные уклады, формировало «доминирующие черты страны». Уникальность Мексики, по Зауэру, в том, что она является местом встречи высоких культур Юга и более примитивных культур Севера (Gran Chichimeca), которые с течением времени постепенно продвигались на юг. Возникнув в аллювиальных долинах тихоокеанского побережья, цивилизация Юга постепенно перемещалась в нагорья и влажные дождевые леса Центральной Мексики. Испанцы, столкнувшись при своем появлении, с государствами, подобными империи ацтеков, чьи столицы были расположены на самой границе двух провинций, а военные и экономические интересы были сосредоточены на южном и западном направлении, переняли политическую структуру этих империй, что и определило дальнейшее развитие Новой Испании.
Та же самая пространственная диалектика может быть обнаружена в одной из статей ирландского историко-географа Эстина Эванса (Estyn Evans1905-1989). «Личность Ольстера» - это, в известной мере, анализ «раздвоения личности»: северо-восточная историческая провинция Ирландии была разделена между Великобританией и Ирландией, что, по мнению Эванса, все же не предполагает потери общего наследия: Личность Ольстера, писал он, несомненно, старше его раздела, и даже старше протестантской колонизации XVII в., которая часто рассматривается в качестве основной причины раздела острова. Разделению Ирландии сопутствовало и разделение Ольстера, только шесть из его девяти графств остались частью Великобритании. Поэтому Эванс не следует известному отождествлению Ольстера с Северной Ирландией, но делает попытку описать общую географическую личность всей провинции.
Тем не менее, уже в качестве исторической провинции Ольстер (как север) противопоставляется всей остальной Ирландии (как югу): сначала Эванс описывает его единство, которое предопределено геологически, антропологически и культурно, но затем отмечает, что ландшафт его сам по себе необыкновенно разнообразен и порождает собственное внутреннее культурное разнообразие и раздробленность, что выражается и в современной истории острова.
…То, что мы понимаем под личностью региона, есть продукт отношений человека и среды, рассматриваемый во времени. Необходимо понять, до какой степени традиции и образ жизни ольстерцев являются следствием влияния этой земли, и как они к ней приспособлены. Нельзя отрицать силы этой личности, но внутренние противоречия, которые за последние месяцы несколько раз давали пищу вспышкам насилия, свидетельствуют о том, что эта личность страдает раздвоением. Рассуждая с точки зрения антропологии, мы видим здесь две эндогамные общины, каждая из которых располагает собственными историческими мифами. До начала XIX в. таких общин было три, имеется в виду сильный пресветерианский элемент, который был оппозиционен по отношению к официальной церкви. На протяжении столетия пресветерианцы боролись за полноту своих гражданских прав и эмигрировали в американские колонии, чтобы продолжать эту борьбу там. [6]
Здесь, похоже, самое время обратиться к природе этой замеченной диалектики. Тут может быть много догадок…. Скорее всего, однако, это просто очень удобная форма первичной систематизации реального разнообразия: фактически, каждая из процитированных работ весьма насыщена материалом, и отнюдь не сводится к одним только этим оппозициям. Но мы можем начать размышлять о месте только тогда, когда обнаруживаем, что два факта рифмуются, или, наоборот, полярны по отношению друг другу до такой степени, что можно предположить между ними связь. И это самое интересное - тот же Эванс в другой своей работе, писал о необходимости интуитивного начала в работе географа:
Ученый, пытаясь обнаружить истоки или измерить пределы личности региона, должен с благодарностью ощущать помощь, содержащуюся в интуитивных прозрениях и метафорах писателей, поэтов, музыкантов и художников, даже если она не может быть никак систематически измерена. Их вдохновение проистекает из тесной связи с конкретными ландшафтами. [7]
Итак, географ, перед которым стоит цель в кратком очерке показать своеобразие территории, должен быть внимателен к поэтической интуиции, и даже более. Д. Мейниг когда-то посвятил этому вопросу целое эссе, заключавшееся словами:
«География только тогда заслужит право называться искусством, когда достаточное количество географов станет художниками»[8].
Отсюда - еще одно следствие, обратное - [в этом случае] и профессионал ученый, и дилетант, исследующий закономерности родного пространства, выступают в одном и том же качестве, и находятся как бы на равных. Пример - работы Р. Рахматуллина, метафизическое краеведение и др.
Продолжение следует.
Примечания:
1. Ларионов Ф. Лицо тюменского края // Красное знамя. Тюмень, 1929. 29 нояб. С.6. Цит. по: Белов С. Л. Еврейские сюжеты: записки краеведа. Тюмень: Мандр и Ка, 2009. С. 282-283.
2. И все дальнейшее цит. по: Vidal de la Blache P. Tableau de la geographie de la France. Paris, 1900.
3. И все дальнейшее цит. по русскому переводу: Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. 1: Пространство и история / Пер. В.Мильчина, С.Зенкина. Москва, 1994.
4. Fox C. The Personality of Britain: Its Influence on Inhabitant and Invader in Prehistoric and Early Historic Times. Cardiff, 1952.
5. И все дальнейшее цит. по: Sauer C.O. The Personality of Mexico // Geographical Review. 1941. Vol. 31 (3). P. 353-364.
6. И все дальнейшее цит. по: Evans E.E. The Personality of Ulster // Transactions of the Institute of British Geographers. 1970. №. 51. P. 1-20.
7. Evans E.E. The Personality of Ireland: Habitat, Heritage and History. Cambridge, 1981. P.88.
8. Meinig D. W. Geography as an Art // Transactions of the Institute of British Geographers, New Series. 1983. Vol. 8 (3). P. 314-328.
*Все переводы цитат являются не то, чтобы переводами, но больше вольными изложениями основной мысли, часто не дословны, было не до того.
Лицо тюменского края
Краеведческое общество в Тюмени предполагает провести в ближайшие месяцы ряд открытых заседаний для заслушивания отчетов своих членов и других лиц о проделанной в течение лета исследовательской работе по изучению Тюменского округа. Направление этих работ нередко определяется теми сообщениями, которые поступают от добровольных корреспондентов общества с мест.
Чаще всего получались сведения о нахождении полезных ископаемых. Ближайшее исследование со стороны командированных на места членов общества показало, что наш равнинный, удаленный от горных хребтов край не так уж беден полезными ископаемыми, как это может показаться сначала. Пески, годные для стеклоделия, пески крупнозернистые, с галькой, применимые в строительном и дорожном деле, встречаются во многих районах. Краски - охра, мумия - также не представляют большой редкости. В Липчинском районе имеются скопления железной руды настолько значительные, что около 20 лет тому назад поднимался вопрос об их эксплуатации. Низшие сорта этой руды, расположенные по нижнему течению речек Липка и Ница, могут быть использованы в качестве бытового камня - обстоятельство, которое получает определенное значение в связи с работами по укреплению берега Туры в Тюмени.
В нашем округе встречаются окаменелые остатки вымерших животных не только ледникового периода, как мамонт, волосатый носорог, первобытный бык, но и более древних времен, тех времен, когда на месте Западно-Сибирской равнины было так называемое нижне-третичное море. Там, на речке Липке и на озере Гурино найдены окаменелые кораллы, зубы акул, позвонки морских рыб и т.п. Интересен наш край и в отношении археологическом: здесь много курганов, городищ, стоянок доисторического человека. Все эти памятники необходимо регистрировать, наносить на карту, охранять от самовольных раскопок и расхищения.
На Андреевском озере продолжал нынче свои раскопки московский археолог Дмитриев, уже третье лето работающий по распутыванию нитей жизни человека, обитавшего в нашем краю задолго до прихода сюда татар и русских и оставившего после себя упомянутые бугры, курганы и городища. Ученики педтехникума случайно открыли в Суерском районе интересную древнюю стоянку, которая заслуживает направления туда особой экспедиции. В течение года велись наблюдения над растениями и животными. Зарегистрировано несколько новых видов растений и птиц, которые до сих пор не значились в соответствующих списках по Тюм.округу. На реке Тавде в течение всего лета производились зоологические сборы.
Несомненно, что много интересных важных сообщений могли бы дать наши окружные работники - учителя, агрономы и мелиораторы, лесоведы, дорожные мастера и др. К сожалению, дело для выявления этих нередко весьма ценных сведений, которые помогли бы скорее составить правильное представление об округе и его особенностях, поставлено пока весьма несовершенно. [1]
Помимо своего местного, краеведческого, конкретно-исторического значения, этот маленький отчет, конечно, интересен и как свидетельство определенного научного мировоззрения, какого-то провинциального российского извода той отрасли географии (география человека, да), которая в течении последовавшего десятилетия совершенно исчезла из советского образования и науки, и, наверное, вообще умерла для нас, хотя продолжала и продолжает жить там, где родилась, в Западной Европе.
Может быть, в первую очередь внимание привлекает слово "лицо" в заголовке вышеупомянутой заметки. Это знаменитая история. Когда Жюль Мишле (Jules Michelet, 1798-1874) применил в 1833 г. слово «личность» (personne) для описания географической реальности - французский историк назвал так свою любимую родину (хочется думать, имея в виду древнюю традицию аллегорического изображения Франции) - он стал родоначальником интереснейшего страноведческого жанра. Жанр этот в общих чертах - при том, что авторы, к нему обращавшиеся, все были очень разные и работали на разных основаниях, можно определить как обзор (tableau) отношений географической среды и населения в границах одного района, связанный, как правило, прежде всего, с поиском и описанием основных пространственных детерминант, которые определяют своеобразие этого района.
Отсюда несколько ассоциаций и следствий: 1) этот обзор c необходимостью историко-географичен, т.к. невозможен без обращения к прошлому, факты которого cловно бы должны подтверждать те тенденции, которые автор как бы наблюдает в настоящем; 2) этот обзор весьма далек от, и даже, как правило, противопоставлен, а, может быть, находится в весьма неясных отношениях с научным методом, поскольку этап сбора и обобщения множества эмпирических данных в нем опускается, и вниманию читателя предстают как бы уже чистые выводы, 3) что напоминает о том, что география (в ее хорографическом смысле), как история, это прежде всего cловесность, (4) делает произведения «personnalité de la quelque chose» особой - весьма важной - разновидностью беллетристики, (5) и т.д. о самом важном для нас последствии этого пока умолчим.
Несколько примеров того, как эти характерные черты были реализованы в самых известных подобных обзорах: в географический термин слово «personnalité» (т.е. личность, индивидуальность, характер) превратил французский географ Поль Видаль де ла Блаш (Paul Vidal de la Blache, 1845-1918). В книге «Картина (или обзор) географии Франции», которая была создана в качестве вводного тома к многотомной «Истории Франции», он писал, используя идею, предложенную когда-то Мишле, о лице (физиономии / характере, physionomie) Франции как об единстве в многообразии:
Франция встречается с многообразием, обуревающим ее, и охватывается силой ассимиляции. Она преобразует все, что в себя принимает. Контрасты ослабевают, вторжения теряют свою силу. Кажется, в ней есть нечто, что скругляет углы и смягчает очертания. Но в чем же тайна ее природы?... Слово, которое характеризует Францию - разнообразие. [2]
В IV главе первой части книги упомянутое разнообразие Франции было описано де ла Блашем как множество переходных ступеней, нюансов, расположенных в пространстве между двумя полюсами - Севера и Юга. Сами эти крайние пространства страны в свою очередь, также были представлены в виде оппозиций (Юг Франции характеризовался контрастным переходом от юга средиземноморского к югу атлантическому, север - большим количеством разнообразных вариаций ландшафта, климата, почвы и т.д. в рамках одной общей зоны). Сутью же Франции как региона объявлялись переходные зоны между Севером и Югом:
Несомненно, что между этими противоположными полюсами природа Франции породила целую гамму оттенков, которые невозможно найти нигде более… Смешение Северa и Юга наиболее ясно представлено в таких contrées de transition как Бургундия или Турень, которые представляют по словам Мишле, «связующий элемент Франции» (l’élément liant de la France). Но можно сказать, что это смешение и есть сама Франция. Общий образ есть нечто среднее, в котором отдельные краски смешиваются в последовательность переходящих друг в друга оттенков.
.
Из этой способности пространства объединять в единое целое множество разных ландшафтов делался патриотический вывод об особом благословенном характере национального бытия Франции, включающем в себя на равных множество укладов и экономик (конкретные исторические примеры складывания этих специфических сцеплений природы и человека анализировались в подробных региональных описаниях). Через восемьдесят лет другой французский автор, Фернан Бродель (Fernan Braudel, 1902-1985), размышлявший над вопросом «Что такое Франция?», придерживаясь, в общем, того же мнения, утверждая, что единство разнообразной Франции - суть ее существования, демонстрировал парадоксальность этого лозунга: разнимая страну на отдельные клетки, он обнаруживал, что они, в свою очередь делятся на молекулы, а те - на атомы и т.д.:
Для начала легче всего представить вещи такими, какими их видишь, какими они кажутся, так сказать, на первый взгляд. Этот первоначальный осмотр тотчас убеждает, что единая Франция - неуловимый призрак. Давным-давно, вчера и сегодня существовало и существует сто, тысяча Франции. Будем исходить из этого непреложного факта, который не сулит нам никаких неприятностей и даже, пожалуй, не грозит особенными опасностями. [3]
Сходным образом нет никаких оснований толковать о едином и неделимом Провансе. Ни малейших оснований! Конечно, у Прованса свой климат, свое небо, свои деревья и травы, привыкшие к жаре, свои просторные и безлюдные пустоши (herms) - все это общеизвестно! Однако тройственное влияние Средиземного моря, Роны и могучей громады Альп, которые занимают едва ли не всю северную часть Прованса, лишает его монолитности…
Сходным образом не существует единой Нормандии; Нормандии по меньшей мере две: Верхняя Нормандия, доминанты которой - Руан и море, и Нижняя, чей центр - Кан и его плодородные окрестности…
А разве самые маленькие территориальные единицы не делятся в свою очередь на участки еще меньшие? Лаведан - бассейн горной речки По, протекающей в Пиренеях и их предгорьях, состоит из семи "краев", которые зовутся долина Бареж, долина Котре, долина Азен, Эстрем де Саль, Басюргер, Давантег, Кастеллубон…
Так что поостережемся соглашаться с торопливыми авторами, уверенными, что наши старинные провинции ныне составляют единое целое.
Англо-саксонская географическая традиция, вслед за французами, создателями поссибилизма и географии человека, также представила ряд сочинений, посвященных описанию географической личности (personality) тех или иных территорий. Здесь в первую очередь должна быть упомянута работа английского археолога Сирила Фокса (Cyril Ford Fox, 1882-1967). В книге «Личность Британии» (1932) он указал, что на основании обобщения множества археологических данных география человека доисторической Британии может быть представлена в виде двух зон - западного Хайлэнда и юго-восточного Лоулэнда. Контраст горного и равнинного ландшафтов определял в каждом случае специфические возможности для жизни людей, и, кроме того, Фокс подчеркивал, что каждая из этих провинций, в силу специфики своей природной среды, обладала особым характером связей с континентом. Культуры, последовательно сменявшие друг друга на равнинах юго-восточной Англии, были авангардом континентальных вторжений: от первых неолитических земледельцев (ок. 2400 лет до н.э.) до римлян, англов, саксов и норманнов - все эти народы занимали наиболее выгодные для проживания места с плодородной почвой и стабильным климатом, а затем оказываясь, в свою очередь, первыми жертвами новых завоевателей, вытеснялись в Хайлэнд. Хайлэнд (Шотландия, Нортумберленд, Уэльс, Корнуолл и т.д.) был, соответственно, регионом, в котором сохранялись наиболее архаичные элементы, и которого с трудом достигали новые культурные веяния.
Другой известной работой, также ориентированной на реконструкцию доисторических паттернов расселения, влияние которых прослеживалось и в современной географии региона, была статья американского географа Карла Зауэра (Сarl Ortwin Sauer, 1899-1975) «Личность Мексики». Здесь сущность метода формулировалась весьма лаконично:
Безусловно, решение современных проблем требует внимания специалистов и достигается с помощью все более и более изощренных методов наблюдения и все более строгих сопоставлений, но для нас продолжает оставаться важным и то географическое любопытство, которое никогда не будет систематичным. Это искусство видеть то, почему земля и жизнь в разных местах планеты отличаются друг от друга… Термин «индивидуальность/личность» применительно к определенной территории обозначает всю совокупность динамических отношений земли/страны (land) и жизни. Жизнь и страна (land) рассматриваются в этом случае не как отдельные явления, но, напротив, cтрана интересует нас прежде всего как место обитания поколений людей, использующих ее ресурсы для своих нужд и в меру своих возможностей, расселяющихся во все ее концы так, как это больше всего соответствует их потребностям, и наполняющих ее произведениями своих трудов, в которых выражается особенный образ их жизни. [5]
Зауэр, также как Видаль де ла Блаш во Франции, и Фокс в Британии, обнаруживал в Мексике оппозицию севера и юга, стараясь показать, как взаимодействие двух провинций, порождавших свои собственные уклады, формировало «доминирующие черты страны». Уникальность Мексики, по Зауэру, в том, что она является местом встречи высоких культур Юга и более примитивных культур Севера (Gran Chichimeca), которые с течением времени постепенно продвигались на юг. Возникнув в аллювиальных долинах тихоокеанского побережья, цивилизация Юга постепенно перемещалась в нагорья и влажные дождевые леса Центральной Мексики. Испанцы, столкнувшись при своем появлении, с государствами, подобными империи ацтеков, чьи столицы были расположены на самой границе двух провинций, а военные и экономические интересы были сосредоточены на южном и западном направлении, переняли политическую структуру этих империй, что и определило дальнейшее развитие Новой Испании.
Та же самая пространственная диалектика может быть обнаружена в одной из статей ирландского историко-географа Эстина Эванса (Estyn Evans1905-1989). «Личность Ольстера» - это, в известной мере, анализ «раздвоения личности»: северо-восточная историческая провинция Ирландии была разделена между Великобританией и Ирландией, что, по мнению Эванса, все же не предполагает потери общего наследия: Личность Ольстера, писал он, несомненно, старше его раздела, и даже старше протестантской колонизации XVII в., которая часто рассматривается в качестве основной причины раздела острова. Разделению Ирландии сопутствовало и разделение Ольстера, только шесть из его девяти графств остались частью Великобритании. Поэтому Эванс не следует известному отождествлению Ольстера с Северной Ирландией, но делает попытку описать общую географическую личность всей провинции.
Тем не менее, уже в качестве исторической провинции Ольстер (как север) противопоставляется всей остальной Ирландии (как югу): сначала Эванс описывает его единство, которое предопределено геологически, антропологически и культурно, но затем отмечает, что ландшафт его сам по себе необыкновенно разнообразен и порождает собственное внутреннее культурное разнообразие и раздробленность, что выражается и в современной истории острова.
…То, что мы понимаем под личностью региона, есть продукт отношений человека и среды, рассматриваемый во времени. Необходимо понять, до какой степени традиции и образ жизни ольстерцев являются следствием влияния этой земли, и как они к ней приспособлены. Нельзя отрицать силы этой личности, но внутренние противоречия, которые за последние месяцы несколько раз давали пищу вспышкам насилия, свидетельствуют о том, что эта личность страдает раздвоением. Рассуждая с точки зрения антропологии, мы видим здесь две эндогамные общины, каждая из которых располагает собственными историческими мифами. До начала XIX в. таких общин было три, имеется в виду сильный пресветерианский элемент, который был оппозиционен по отношению к официальной церкви. На протяжении столетия пресветерианцы боролись за полноту своих гражданских прав и эмигрировали в американские колонии, чтобы продолжать эту борьбу там. [6]
Здесь, похоже, самое время обратиться к природе этой замеченной диалектики. Тут может быть много догадок…. Скорее всего, однако, это просто очень удобная форма первичной систематизации реального разнообразия: фактически, каждая из процитированных работ весьма насыщена материалом, и отнюдь не сводится к одним только этим оппозициям. Но мы можем начать размышлять о месте только тогда, когда обнаруживаем, что два факта рифмуются, или, наоборот, полярны по отношению друг другу до такой степени, что можно предположить между ними связь. И это самое интересное - тот же Эванс в другой своей работе, писал о необходимости интуитивного начала в работе географа:
Ученый, пытаясь обнаружить истоки или измерить пределы личности региона, должен с благодарностью ощущать помощь, содержащуюся в интуитивных прозрениях и метафорах писателей, поэтов, музыкантов и художников, даже если она не может быть никак систематически измерена. Их вдохновение проистекает из тесной связи с конкретными ландшафтами. [7]
Итак, географ, перед которым стоит цель в кратком очерке показать своеобразие территории, должен быть внимателен к поэтической интуиции, и даже более. Д. Мейниг когда-то посвятил этому вопросу целое эссе, заключавшееся словами:
«География только тогда заслужит право называться искусством, когда достаточное количество географов станет художниками»[8].
Отсюда - еще одно следствие, обратное - [в этом случае] и профессионал ученый, и дилетант, исследующий закономерности родного пространства, выступают в одном и том же качестве, и находятся как бы на равных. Пример - работы Р. Рахматуллина, метафизическое краеведение и др.
Продолжение следует.
Примечания:
1. Ларионов Ф. Лицо тюменского края // Красное знамя. Тюмень, 1929. 29 нояб. С.6. Цит. по: Белов С. Л. Еврейские сюжеты: записки краеведа. Тюмень: Мандр и Ка, 2009. С. 282-283.
2. И все дальнейшее цит. по: Vidal de la Blache P. Tableau de la geographie de la France. Paris, 1900.
3. И все дальнейшее цит. по русскому переводу: Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. 1: Пространство и история / Пер. В.Мильчина, С.Зенкина. Москва, 1994.
4. Fox C. The Personality of Britain: Its Influence on Inhabitant and Invader in Prehistoric and Early Historic Times. Cardiff, 1952.
5. И все дальнейшее цит. по: Sauer C.O. The Personality of Mexico // Geographical Review. 1941. Vol. 31 (3). P. 353-364.
6. И все дальнейшее цит. по: Evans E.E. The Personality of Ulster // Transactions of the Institute of British Geographers. 1970. №. 51. P. 1-20.
7. Evans E.E. The Personality of Ireland: Habitat, Heritage and History. Cambridge, 1981. P.88.
8. Meinig D. W. Geography as an Art // Transactions of the Institute of British Geographers, New Series. 1983. Vol. 8 (3). P. 314-328.
*Все переводы цитат являются не то, чтобы переводами, но больше вольными изложениями основной мысли, часто не дословны, было не до того.