восьмидесятый
-- Я мог бы соврать. Назвать любое имя. Документ у меня чужой, солдатский. Того, первого, которого я зарезал, под чьим именем я живу, но я не хочу этого. Пусть перед смертью солдатчина знает правду.
Он сделал паузу. Напряженно пожирая его глазами, тяжело дыша прямо ему в лицо, теснились вокруг матросы и рабочие-красногвардейцы.
Властным огоньком, привыкшим повелевать и покорять своей доле людей, оглянул пойманный толпу и спокойно и раздельно, громко и отчетливо, выговаривая каждое слово, произнес:
-- Я штабс-капитан Константин Петрович Кусков, офицер...
Взрыв негодования не дал ему договорить. Опять заметались в воздухе руки, то сжатые в кулаки, то потрясающие оружием, и опять раздались жесткие выкрики:
-- Офицер!.. Ах ты... Это, товарищи, расстрелять его мало!.. Надоть убить так, чтобы памятно было... своего брата солдата туда-сюда, еще и помиловать можно, потому мало ли ежели затмение разума, или темнота наша, а то офицер!.. Образованный!..
-- Нет, товарищи, пусть он раньше докажет, за что он так притеснял... Этакое убийство.
Голоса снова стихли. Жажда услышать что-то страшное, выходящее из ряда вон, заставила людей умолкнуть и слушать этого спокойного человека.
-- Рассказывайте, что же заставило вас уничтожить такую массу солдат? -- спросил боцман.
Белый офицер, как зверь. Но своим откровением среди ещё более зверья, примитивно-стадного, вызвал понимание. Вот только чего: сочувствия и понимание мотива его зверств или принятия за своего -такого же как и они, зверя?
Впрочем, Пётр Николаевич сам и даёт ответ, как мне показалось применимый к нашей Гражданской войне: "Была зависть профессионала палача к палачу любителю, перещеголявшему его." И этот "любитель" (поневоле) прекратил зверства отомстив. Конечно нет никакой связи с героем Мамонова в фильме "Остров", но для меня параллели всё-равно напрашиваются: в "Острове"грешник покаявшись стал истинно нравственным человеком, палач в рассказе Краснова оставшись в живых скорее всего не убьёт больше никого. Как мне показалось даже в этом гротескном рассказе казачий атаман выставил Белое движение более человечным.
Он сделал паузу. Напряженно пожирая его глазами, тяжело дыша прямо ему в лицо, теснились вокруг матросы и рабочие-красногвардейцы.
Властным огоньком, привыкшим повелевать и покорять своей доле людей, оглянул пойманный толпу и спокойно и раздельно, громко и отчетливо, выговаривая каждое слово, произнес:
-- Я штабс-капитан Константин Петрович Кусков, офицер...
Взрыв негодования не дал ему договорить. Опять заметались в воздухе руки, то сжатые в кулаки, то потрясающие оружием, и опять раздались жесткие выкрики:
-- Офицер!.. Ах ты... Это, товарищи, расстрелять его мало!.. Надоть убить так, чтобы памятно было... своего брата солдата туда-сюда, еще и помиловать можно, потому мало ли ежели затмение разума, или темнота наша, а то офицер!.. Образованный!..
-- Нет, товарищи, пусть он раньше докажет, за что он так притеснял... Этакое убийство.
Голоса снова стихли. Жажда услышать что-то страшное, выходящее из ряда вон, заставила людей умолкнуть и слушать этого спокойного человека.
-- Рассказывайте, что же заставило вас уничтожить такую массу солдат? -- спросил боцман.
Белый офицер, как зверь. Но своим откровением среди ещё более зверья, примитивно-стадного, вызвал понимание. Вот только чего: сочувствия и понимание мотива его зверств или принятия за своего -такого же как и они, зверя?
Впрочем, Пётр Николаевич сам и даёт ответ, как мне показалось применимый к нашей Гражданской войне: "Была зависть профессионала палача к палачу любителю, перещеголявшему его." И этот "любитель" (поневоле) прекратил зверства отомстив. Конечно нет никакой связи с героем Мамонова в фильме "Остров", но для меня параллели всё-равно напрашиваются: в "Острове"грешник покаявшись стал истинно нравственным человеком, палач в рассказе Краснова оставшись в живых скорее всего не убьёт больше никого. Как мне показалось даже в этом гротескном рассказе казачий атаман выставил Белое движение более человечным.