Мимоходом
«Однажды Сталин позвонил в Радиокомитет и спросил, есть ли пластинка фортепианного концерта Моцарта № 23, который он слушал по радио накануне. "Играла пианистка Юдина", - добавил он. Сталину отрапортовали, что, конечно, есть. А на самом деле пластинки не было, - концерт передавали прямо из радиостудии. Но смертельно боялись сказать "нет" Сталину. Никто не знал, каковы будут последствия. Жизнь человеческая ведь ничего не стоила. Можно было только поддакивать. А поддакивать надо было сумасшедшему.
Сталин велел, чтобы пластинку с концертом Моцарта в этом исполнении доставили к нему. В радиокомитете паника. Вызывают Юдину. Собирают оркестр. Устраивают срочную запись. Все трясутся от страха, - кроме Юдиной. Ей море по колено. Дирижера пришлось отправить домой, - он от страха ничего не соображал. Вызвали другого, но и этот дрожал, все путал. Только третий справился. В общем, к утру запись была готова. В исторически кратчайшие сроки изготовили один-единственный экземпляр пластинки. И отправили Сталину.
Вскоре Юдиной вручили конверт, в котором было двадцать тысяч рублей. И сообщили, что по личному указанию Сталина. Тогда она написала Сталину письмо. Об этом письме я знаю от неё. Понимаю, что рассказ звучит неправдоподобно. Одно могу сказать - она не врала. Написала она примерно следующее - "Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за вспомоществование. Буду молиться денно и нощно и просить Господа, чтобы он простил ваши тяжкие прегрешения перед народом и страной. Господь милостив, он простит. А деньги я отдала на ремонт церкви, в которую хожу." И это самоубийственное письмо отправила Сталину. С Юдиной ничего не сделали. Сталин промолчал. Утверждают, что пластинка с моцартовским концертом стояла на его патефоне, когда вождя и учителя нашли мертвым на его даче.»
«В один прекрасный день я с изумлением узнал, что моей музыки не понимает человек, который считает себя лучшим её интерпретатором. Оказывается в Пятой и Седьмой симфониях, я хотел написать ликующие финалы, да только, дескать, не вышло у меня. А никаких ликующих финалов у меня и в мыслях-то не было. Это же ликование из-под палки, как в "Борисе Годунове". Как если бы палкой били и приговаривали: "Ваше дело ликовать! Ваше дело ликовать!" Побитый человек встал, еле оправился, идет, марширует и приговаривает: "Наше дело ликовать, наше дело ликовать". Надо быть совершеннейшим лабухом, чтобы этого не услышать. Услышал же это Фадеев. Записал в дневнике, что финал Пятой - безысходная трагедия. Должно быть, почувствовал душой российского алкоголика.»
Дм. Шостакович из воспоминаний о Марии Юдиной