Медленные мысли о ремесле
Доделываю очередную вещь из особо медленных, таких, на которые уходит по несколько месяцев. Они все у меня не быстрые, история с кулоном за вечер или тремя комплектами за день не про меня, даже если это абсолютно свободные вечер или день. И дело не в том, что особо сложное там что-то, и даже не в том, что оно всё делается на ощупь и по области определения медленнее, чем у всех нормальных людей.
Заказные вот всегда самые быстрые, потому что меня пугают висящие над головой обязательства, и я изо всех сил тороплюсь быстрее от них отделаться; не в ущерб качеству и красоте, но удовольствию в ущерб уж точно. Чортов калькулятор в голове ни на минуту не даёт забыть о том, за какое время то же самое сделал бы другой мастер, и наполняет жизнь нервным неуютом. Это уж не говоря о том, что элементарное нарушение комфортного внутреннего ритма всегда несколько выбивает из колеи.
А самыми любимыми становятся по-настоящему долгие вещи, которым я позволяю расти, периодически втягивать обратно ненужные корешки и ветки, с десятого раза отращивать единственный верный изгиб, одно самое правильное сочетание, никогда не достигаемое в едином порыве - только подбором, только после двухзначного числа экспериментов, ошибок и новых попыток.
Отчасти так происходит потому, что представляя себе вещь, которую хочу сделать, я никогда не вижу её целиком. Только один самый яркий, смыслообразующий фрагмент, а вот то, что будет вокруг, уже приходится подбирать, и подбор этот - дело гораздо более тонкое, чем создание той самой задуманной части, сколь бы технически сложной она ни была. Надо же не испортить, не заглушить образ, не натаскать в него инородных тел.
Другая причина состоит в моём тактильном максимализме. Иногда самое важное даже не в том, как оно будет выглядеть, а в том, чтобы добиться определённой фактуры, гибкости, ровности или её отсутствия. Это тоже пока получается только подбором. Возможно, когда-нибудь я отращу себе такую степень просветления, чтобы сходу определять, как будет гнутся жгут из определённого вида бисера с определённым размером отверстия, на вон той нитке, на леске такого-то диаметра, на мононити и ещё десятке доступных вариантов. Но с нынешними темпами этого ждать ещё лет двадцать. Да, к тому же, всегда интересно ставить перед собой новые задачки, где опыт не помощник.
И, конечно, дело в моей медленной рептильей крови, сообщающей свою скорость всякому действию, всякому движению, не связанному с опасностью или острой необходимостью. В этой странной привычке замирать на неопределённое время - с расфокусированным взглядом, почти без мыслей , почти без связи с окружающим миром. А потом с интересом обнаруживать, куда за это время занесло вышедшую из под контроля иголку. Это даже нельзя назвать словом "увлеклась", поскольку оно всё-таки предполагает какую-то осмысленность и сознательное участие в происходящем. Но так получаются вещи, с которыми интереснее всего. Они странные, с лёгкой безумью. Их не понятно, кто, как и с чем мог бы носить. Часто они, уже будучи сделаны, не выдерживают трезвого взгляда, получают ярлык безвкусицы или запредельной глючи, и отправляются под ножницы. А иногда остаются и становятся самыми любимыми, такими, что часами не выпускаешь из рук, смотришь, глаз не отводя и никому не можешь отдать, ни даром, ни за деньги.
Сейчас доделывается как раз такая - странная на всю голову, вобравшая в себя недели и месяцы спокойной, неторопливой работы, очень много длинных, сложносочинённых мыслей и историй, которые я рассказывала сама себе, пока плела, распускала и плела опять, соединяя разными способами маленькие дырявые стекляшки. Смотрю на неё, и суровый внутренний рационалист уже косится в сторону ножниц. Но нет, не отдам эту. Пусть живёт со всей своей пернатой глючью, звоном, острыми углами и дробящимися лунами. Пусть остаётся, какая уж есть - мой замысловатый дурацкий способ провести несколько месяцев жизни.
Заказные вот всегда самые быстрые, потому что меня пугают висящие над головой обязательства, и я изо всех сил тороплюсь быстрее от них отделаться; не в ущерб качеству и красоте, но удовольствию в ущерб уж точно. Чортов калькулятор в голове ни на минуту не даёт забыть о том, за какое время то же самое сделал бы другой мастер, и наполняет жизнь нервным неуютом. Это уж не говоря о том, что элементарное нарушение комфортного внутреннего ритма всегда несколько выбивает из колеи.
А самыми любимыми становятся по-настоящему долгие вещи, которым я позволяю расти, периодически втягивать обратно ненужные корешки и ветки, с десятого раза отращивать единственный верный изгиб, одно самое правильное сочетание, никогда не достигаемое в едином порыве - только подбором, только после двухзначного числа экспериментов, ошибок и новых попыток.
Отчасти так происходит потому, что представляя себе вещь, которую хочу сделать, я никогда не вижу её целиком. Только один самый яркий, смыслообразующий фрагмент, а вот то, что будет вокруг, уже приходится подбирать, и подбор этот - дело гораздо более тонкое, чем создание той самой задуманной части, сколь бы технически сложной она ни была. Надо же не испортить, не заглушить образ, не натаскать в него инородных тел.
Другая причина состоит в моём тактильном максимализме. Иногда самое важное даже не в том, как оно будет выглядеть, а в том, чтобы добиться определённой фактуры, гибкости, ровности или её отсутствия. Это тоже пока получается только подбором. Возможно, когда-нибудь я отращу себе такую степень просветления, чтобы сходу определять, как будет гнутся жгут из определённого вида бисера с определённым размером отверстия, на вон той нитке, на леске такого-то диаметра, на мононити и ещё десятке доступных вариантов. Но с нынешними темпами этого ждать ещё лет двадцать. Да, к тому же, всегда интересно ставить перед собой новые задачки, где опыт не помощник.
И, конечно, дело в моей медленной рептильей крови, сообщающей свою скорость всякому действию, всякому движению, не связанному с опасностью или острой необходимостью. В этой странной привычке замирать на неопределённое время - с расфокусированным взглядом, почти без мыслей , почти без связи с окружающим миром. А потом с интересом обнаруживать, куда за это время занесло вышедшую из под контроля иголку. Это даже нельзя назвать словом "увлеклась", поскольку оно всё-таки предполагает какую-то осмысленность и сознательное участие в происходящем. Но так получаются вещи, с которыми интереснее всего. Они странные, с лёгкой безумью. Их не понятно, кто, как и с чем мог бы носить. Часто они, уже будучи сделаны, не выдерживают трезвого взгляда, получают ярлык безвкусицы или запредельной глючи, и отправляются под ножницы. А иногда остаются и становятся самыми любимыми, такими, что часами не выпускаешь из рук, смотришь, глаз не отводя и никому не можешь отдать, ни даром, ни за деньги.
Сейчас доделывается как раз такая - странная на всю голову, вобравшая в себя недели и месяцы спокойной, неторопливой работы, очень много длинных, сложносочинённых мыслей и историй, которые я рассказывала сама себе, пока плела, распускала и плела опять, соединяя разными способами маленькие дырявые стекляшки. Смотрю на неё, и суровый внутренний рационалист уже косится в сторону ножниц. Но нет, не отдам эту. Пусть живёт со всей своей пернатой глючью, звоном, острыми углами и дробящимися лунами. Пусть остаётся, какая уж есть - мой замысловатый дурацкий способ провести несколько месяцев жизни.