(no subject)
Невский всё стерпит. Даже то, чего не стерпит бумага.
Он терпит белых клоунов на ходулях, дурацие ёлки, пьяные толпы, отвратительно трезвые толпы, гопников, неудавшихся психологов, маэстро клаксонов и бэтмэнов ржавых крыш, пропахших керосином огневиков с потухшими глазами, глухих музыкантов, и тысячи их.
Руки - видят. Видели деньги, веера, чьи-то молчаливые просьбы, судорожные стискивания, нетерпеливые переборы, воздушные шарики, счастливый смех и то немногое, что врезалось в линии ладоней.
Ну а мои серые сапожки помнят пыль, и лёд, и снег, и какое счастье, что мозгов у них нет нихуя и помнить им нечем.
Он терпит белых клоунов на ходулях, дурацие ёлки, пьяные толпы, отвратительно трезвые толпы, гопников, неудавшихся психологов, маэстро клаксонов и бэтмэнов ржавых крыш, пропахших керосином огневиков с потухшими глазами, глухих музыкантов, и тысячи их.
Руки - видят. Видели деньги, веера, чьи-то молчаливые просьбы, судорожные стискивания, нетерпеливые переборы, воздушные шарики, счастливый смех и то немногое, что врезалось в линии ладоней.
Ну а мои серые сапожки помнят пыль, и лёд, и снег, и какое счастье, что мозгов у них нет нихуя и помнить им нечем.