"Эти вирши, смешные и странные..."
Я продолжаю поэтический флешмоб. Эстафету мне передала je_nny.
У Дженни - Бунин, а у меня - Саша Чёрный.
Я помню с чего начался у меня СашаЧёрный.
Вот с этого стихотворения:
Всероссийское горе
(Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю)
Итак - начинается утро.
Чужой, как река Брахмапутра,
В двенадцать влетает знакомый.
«Вы дома?» К несчастью, я дома.
В кармане послав ему фигу,
Бросаю немецкую книгу
И слушаю, вял и суров,
Набор из ненужных мне слов.
Вчера он торчал на концерте -
Ему не терпелось до смерти
Обрушить на нервы мои
Дешевые чувства свои.
Обрушил! Ах, в два пополудни
Мозги мои были как студни...
Но, дверь запирая за ним
И жаждой работы томим,
Услышал я новый звонок:
Пришел первокурсник-щенок.
Несчастный влюбился в кого-то...
С багровым лицом идиота
Кричал он о «ней», о богине,
А я ее толстой гусыней
В душе называл беспощадно...
Не слушал! С улыбкою стадной
Кивал головою сердечно
И мямлил: «Конечно, конечно».
В четыре ушел он... В четыре!
Как тигр я шагал по квартире,
В пять ожил и, вытерев пот,
За прерванный сел перевод.
Звонок... С добродушием ведьмы
Встречаю поэта в передней
Сегодня собрат именинник
И просит дать взаймы полтинник.
«С восторгом!» Но он... остается!
В столовую томно плетется,
Извлек из-за пазухи кипу
И с хрипом, и сипом, и скрипом
Читает, читает, читает...
А бес меня в сердце толкает:
Ударь его лампою в ухо!
Всади кочергу ему в брюхо!
Квартира? Танцкласс ли? Харчевня?
Прилезла рябая девица:
Нечаянно «Месяц в деревне»
Прочла и пришла «поделиться»...
Зачем она замуж не вышла?
Зачем (под лопатки ей дышло!)
Ко мне направляясь, сначала
Она под трамвай не попала?
Звонок... Шаромыжник бродячий,
Случайный знакомый по даче,
Разделся, подсел к фортепьяно
И лупит. Не правда ли, странно?
Какие-то люди звонили.
Какие-то люди входили.
Боясь, что кого-нибудь плюхну,
Я бегал тихонько на кухню
И плакал за вьюшкою грязной
Над жизнью своей безобразной.
Его в какой-то передаче прочёл Ширвиндт (сейчас не нашла), а жизнь моя тогда была примерно как у героя этого стихотворения.
Конец 80-х, начало 90-х. Я не работала, сидела с маленьким Антоном. Наши студенческтие друзья кто продолжал инженерить за копеечку, живя с родителями, кто кинулся в коммерцию. Мы были единственные обладатели отдельной квартиры, и часто все к нам приходили и приезжали из других городов: друг, что перегонял на продажу машины из Тбилиси в Калининград, подруга, которые зацепилась в Ленобласти на каком-то заводике и наезжала в город, друзья, что челночили из Китая в Дубну, где оказались по распределению, одногрупник из Вятки ездил в командировку, и просто местные институтские товарищи.
Жили на первом этаже в двухкомнатной квартире на Юго-Западе. Звонок я отключила, чтоб гости не будили Антона, который дисциплинированно спал по расписанию. Гости в окошко кидали камушек. Раз слышу: тюк, тюк. Смотрю на часы - 5 утра! Высовываюсь в окно, мои челноки из Дубны. "Вы что обалдели!" Пусти, говорят, мы приехали ещё в пол третьего и всё это время по городу катались, мы замёрзли. Чёрт! В такую рань, но кидаю ключи в окно, простыни, подушки, одеяла на диван. Тихо и отбой! Они же раз прикатили так же ночью, а у меня уже калининградские спят. В общем, даже не знаю, как, но Антон нам не мешал и как-то рос.
А тот тбилисский однажды вечером тихонечко так: тук, тук. Открываю окно, а вернее, такоую узкую створку окна, чтоб ключи дать, а он мне шопотом: "Я не один". Да? Маринке изменяешь, первая мысль, вот гад, а ну! тащи сюда, кто там у тебя? Оказалось машинный компаньён-перегонщик. Ааа, ну ладно. В другой раз он же в окно вечером тихонечко так: тук, тук. Открываю нашу узкую створку окна, чтоб ключи дать, а он мне шопотом: "Я не один". Да? Маринке изменяешь, вот гад, думаю, а ну! тащи сюда, кто там у тебя? Оказалось тбилисский одноклассник приехал кадрить нашу общую подругу, ту, что в Ленобласти. Ящик грузинского вина привезли: Ахашени, Кинзмараури, Твиши. Мама дорогая! Ящик привезли нам за постой, а ещё ящик пить в процессе. О! Это было разгульно, но с женитьбой ничего не вышло.
Раз в эпоху талонов отмечали новый год. Из Тбилиси привели нам всякую национальную вкусняшку, а потом пришёл наш общий друг с сумками буд-то с поезда дальнего следования и стал из них доставать огородные заготовки и студень! Год не помню который, но год овцы. А когда приезжал друг из Якутска, и местный приходил (тот, который со студнем в новый год), мы делали пельмени. Наша жизнь протекало слегка безумно, но весело.
Так вот, тогда я, послушав Ширвиндта, так прониклась, что тут же нашла и купила себе вот такую книжечку:
Не расставалась. Книжечку знала наизусть. Читала вслух по любому поводу.
Иллюстрации великолепные.
Вот "Всероссийское горе":
Конечно, позже появились другие любимые.
Интеллигент
Повернувшись спиной к обманувшей надежде
И беспомощно свесив усталый язык,
Не раздевшись, он спит в европейской одежде
И храпит, как больной паровик.
Истомила Идея бесплодьем интрижек,
По углам паутина ленивой тоски,
На полу вороха неразрезанных книжек
И разбитых скрижалей куски.
За окном непогода лютеет и злится...
Стены прочны, и мягок пружинный диван.
Под осеннюю бурю так сладостно спится
Всем, кто бледной усталостью пьян.
Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,
Отчего ты так страшно и тупо устал?
За несбыточным счастьем гонялся по свету,
Или, может быть, землю пахал?
Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,
Монотонные звуки уныло текут:
"Брат! Одну за другой хоронил я надежды,
Брат! От этого больше всего устают.
Были яркие речи и смелые жесты
И неполных желаний шальной хоровод.
Я жених непришедшей прекрасной невесты,
Я больной, утомленный урод".
Смолк. А буря все громче стучалась в окошко.
Билась мысль, разгораясь и снова таясь.
И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:
"Брат! Подвинься немножко".
А вот театральное:)
Специально ставлю крупно, чтоб можно было прочитать в скане, хотя страницы при этом больше реального размера книжечки.
Антон, а позже и Нина прошли через "Дневник фокса Микки", разумеется.
Я потом покупала ещё книги нормального формата. Но Саша Чёрный оставил немного, все стихи умещаются в один томик. Однако вот эта маленькая книжечка так и осталась любимой, хотя там такой мелкий шрифт, с трудом различаю, но хватает, чтоб вспомнить.
Жёлтый дом
Семья - ералаш, а знакомые - нытики,
Смешной карнавал мелюзги.
От службы, от дружбы, от прелой политики
Безмерно устали мозги.
Возьмешь ли книжку - муть и мразь:
Один кота хоронит,
Другой слюнит, разводит грязь
И сладострастно стонет...
Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на север дикий
Понесло тебя на грех?
Восемь месяцев зима, вместо фиников - морошка.
Холод, слизь, дожди и тьма - так и тянет из окошка
Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...
Негодую, негодую... Что же дальше, боже мой?!
Каждый день по ложке керосина
Пьем отраву тусклых мелочей...
Под разврат бессмысленных речей
Человек тупеет, как скотина...
Есть парламент, нет? Бог весть,
Я не знаю. Черти знают.
Вот тоска - я знаю - есть,
И бессилье гнева есть...
Люди ноют, разлагаются, дичают,
А постылых дней не счесть.
Где наше - близкое, милое, кровное?
Где наше - свое, бесконечно любовное?
Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка...
Мой близкий! Вас не тянет из окошка
Об мостовую брякнуть шалой головой?
Ведь тянет, правда?
Занятно, что прошлой весной, 19 апреля, я постила Сашу Чёрного.
Помните?
"Создатель мой! Спасибо за весну!"
У Дженни - Бунин, а у меня - Саша Чёрный.
Я помню с чего начался у меня СашаЧёрный.
Вот с этого стихотворения:
Всероссийское горе
(Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю)
Итак - начинается утро.
Чужой, как река Брахмапутра,
В двенадцать влетает знакомый.
«Вы дома?» К несчастью, я дома.
В кармане послав ему фигу,
Бросаю немецкую книгу
И слушаю, вял и суров,
Набор из ненужных мне слов.
Вчера он торчал на концерте -
Ему не терпелось до смерти
Обрушить на нервы мои
Дешевые чувства свои.
Обрушил! Ах, в два пополудни
Мозги мои были как студни...
Но, дверь запирая за ним
И жаждой работы томим,
Услышал я новый звонок:
Пришел первокурсник-щенок.
Несчастный влюбился в кого-то...
С багровым лицом идиота
Кричал он о «ней», о богине,
А я ее толстой гусыней
В душе называл беспощадно...
Не слушал! С улыбкою стадной
Кивал головою сердечно
И мямлил: «Конечно, конечно».
В четыре ушел он... В четыре!
Как тигр я шагал по квартире,
В пять ожил и, вытерев пот,
За прерванный сел перевод.
Звонок... С добродушием ведьмы
Встречаю поэта в передней
Сегодня собрат именинник
И просит дать взаймы полтинник.
«С восторгом!» Но он... остается!
В столовую томно плетется,
Извлек из-за пазухи кипу
И с хрипом, и сипом, и скрипом
Читает, читает, читает...
А бес меня в сердце толкает:
Ударь его лампою в ухо!
Всади кочергу ему в брюхо!
Квартира? Танцкласс ли? Харчевня?
Прилезла рябая девица:
Нечаянно «Месяц в деревне»
Прочла и пришла «поделиться»...
Зачем она замуж не вышла?
Зачем (под лопатки ей дышло!)
Ко мне направляясь, сначала
Она под трамвай не попала?
Звонок... Шаромыжник бродячий,
Случайный знакомый по даче,
Разделся, подсел к фортепьяно
И лупит. Не правда ли, странно?
Какие-то люди звонили.
Какие-то люди входили.
Боясь, что кого-нибудь плюхну,
Я бегал тихонько на кухню
И плакал за вьюшкою грязной
Над жизнью своей безобразной.
Его в какой-то передаче прочёл Ширвиндт (сейчас не нашла), а жизнь моя тогда была примерно как у героя этого стихотворения.
Конец 80-х, начало 90-х. Я не работала, сидела с маленьким Антоном. Наши студенческтие друзья кто продолжал инженерить за копеечку, живя с родителями, кто кинулся в коммерцию. Мы были единственные обладатели отдельной квартиры, и часто все к нам приходили и приезжали из других городов: друг, что перегонял на продажу машины из Тбилиси в Калининград, подруга, которые зацепилась в Ленобласти на каком-то заводике и наезжала в город, друзья, что челночили из Китая в Дубну, где оказались по распределению, одногрупник из Вятки ездил в командировку, и просто местные институтские товарищи.
Жили на первом этаже в двухкомнатной квартире на Юго-Западе. Звонок я отключила, чтоб гости не будили Антона, который дисциплинированно спал по расписанию. Гости в окошко кидали камушек. Раз слышу: тюк, тюк. Смотрю на часы - 5 утра! Высовываюсь в окно, мои челноки из Дубны. "Вы что обалдели!" Пусти, говорят, мы приехали ещё в пол третьего и всё это время по городу катались, мы замёрзли. Чёрт! В такую рань, но кидаю ключи в окно, простыни, подушки, одеяла на диван. Тихо и отбой! Они же раз прикатили так же ночью, а у меня уже калининградские спят. В общем, даже не знаю, как, но Антон нам не мешал и как-то рос.
А тот тбилисский однажды вечером тихонечко так: тук, тук. Открываю окно, а вернее, такоую узкую створку окна, чтоб ключи дать, а он мне шопотом: "Я не один". Да? Маринке изменяешь, первая мысль, вот гад, а ну! тащи сюда, кто там у тебя? Оказалось машинный компаньён-перегонщик. Ааа, ну ладно. В другой раз он же в окно вечером тихонечко так: тук, тук. Открываю нашу узкую створку окна, чтоб ключи дать, а он мне шопотом: "Я не один". Да? Маринке изменяешь, вот гад, думаю, а ну! тащи сюда, кто там у тебя? Оказалось тбилисский одноклассник приехал кадрить нашу общую подругу, ту, что в Ленобласти. Ящик грузинского вина привезли: Ахашени, Кинзмараури, Твиши. Мама дорогая! Ящик привезли нам за постой, а ещё ящик пить в процессе. О! Это было разгульно, но с женитьбой ничего не вышло.
Раз в эпоху талонов отмечали новый год. Из Тбилиси привели нам всякую национальную вкусняшку, а потом пришёл наш общий друг с сумками буд-то с поезда дальнего следования и стал из них доставать огородные заготовки и студень! Год не помню который, но год овцы. А когда приезжал друг из Якутска, и местный приходил (тот, который со студнем в новый год), мы делали пельмени. Наша жизнь протекало слегка безумно, но весело.
Так вот, тогда я, послушав Ширвиндта, так прониклась, что тут же нашла и купила себе вот такую книжечку:
Не расставалась. Книжечку знала наизусть. Читала вслух по любому поводу.
Иллюстрации великолепные.
Вот "Всероссийское горе":
Конечно, позже появились другие любимые.
Интеллигент
Повернувшись спиной к обманувшей надежде
И беспомощно свесив усталый язык,
Не раздевшись, он спит в европейской одежде
И храпит, как больной паровик.
Истомила Идея бесплодьем интрижек,
По углам паутина ленивой тоски,
На полу вороха неразрезанных книжек
И разбитых скрижалей куски.
За окном непогода лютеет и злится...
Стены прочны, и мягок пружинный диван.
Под осеннюю бурю так сладостно спится
Всем, кто бледной усталостью пьян.
Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,
Отчего ты так страшно и тупо устал?
За несбыточным счастьем гонялся по свету,
Или, может быть, землю пахал?
Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,
Монотонные звуки уныло текут:
"Брат! Одну за другой хоронил я надежды,
Брат! От этого больше всего устают.
Были яркие речи и смелые жесты
И неполных желаний шальной хоровод.
Я жених непришедшей прекрасной невесты,
Я больной, утомленный урод".
Смолк. А буря все громче стучалась в окошко.
Билась мысль, разгораясь и снова таясь.
И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:
"Брат! Подвинься немножко".
А вот театральное:)
Специально ставлю крупно, чтоб можно было прочитать в скане, хотя страницы при этом больше реального размера книжечки.
Антон, а позже и Нина прошли через "Дневник фокса Микки", разумеется.
Я потом покупала ещё книги нормального формата. Но Саша Чёрный оставил немного, все стихи умещаются в один томик. Однако вот эта маленькая книжечка так и осталась любимой, хотя там такой мелкий шрифт, с трудом различаю, но хватает, чтоб вспомнить.
Жёлтый дом
Семья - ералаш, а знакомые - нытики,
Смешной карнавал мелюзги.
От службы, от дружбы, от прелой политики
Безмерно устали мозги.
Возьмешь ли книжку - муть и мразь:
Один кота хоронит,
Другой слюнит, разводит грязь
И сладострастно стонет...
Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на север дикий
Понесло тебя на грех?
Восемь месяцев зима, вместо фиников - морошка.
Холод, слизь, дожди и тьма - так и тянет из окошка
Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...
Негодую, негодую... Что же дальше, боже мой?!
Каждый день по ложке керосина
Пьем отраву тусклых мелочей...
Под разврат бессмысленных речей
Человек тупеет, как скотина...
Есть парламент, нет? Бог весть,
Я не знаю. Черти знают.
Вот тоска - я знаю - есть,
И бессилье гнева есть...
Люди ноют, разлагаются, дичают,
А постылых дней не счесть.
Где наше - близкое, милое, кровное?
Где наше - свое, бесконечно любовное?
Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка...
Мой близкий! Вас не тянет из окошка
Об мостовую брякнуть шалой головой?
Ведь тянет, правда?
Занятно, что прошлой весной, 19 апреля, я постила Сашу Чёрного.
Помните?
"Создатель мой! Спасибо за весну!"