Nov 16, 2011 00:00
Когда я любила кого-нибудь, я не могла насмотреться, надышаться и наласкаться - вот к этому, внешнему прикипала, к телу, цвету глаз, падающей пряди, тембру, смешку, рукам. Порой пыталась одергивать себя, выдергивать из этой телесной пучины - строго говорила, что люблю же прекрасную душу, и еще вот это, и это... и тут же становилось тускло и тоскливо, как будто выключили свет. Невидимые безымянности любить я не могла. Даже испытывала себя - а вот если бы точно такой же, ну точь-в-точь характер, ум, повадки, даже голос, ладно уж, оставим. Но совсем в другом теле, и рука, например, грубая и неприятная, и цвет глаз какой-нибудь тараканий, и тело другое, необязательно даже уродливое, а просто чужое - вот неужели я бы так, совсем так же любила, до задыхания, до того, чтобы все это потом годами во сне видеть и умирать, умирать там, во сне так же, как когда-то. Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму - что, что вели нарезом по сердцу моему, как не облик, не профиль, не прядь? Сколько сказок про это - узнать любимого в другом теле, и я совсем не ручаюсь, что выбрала бы короля в олене. Для меня отказаться от тождества со своим телом - предать себя.
Никогда, никогда не разделить мне религиозного презрения к плоти и деления живого на плоть и дух. Я - это и есть мои руки, мои глаза, мое тело. Когда болит душа, она болит в горле и в середине груди. Когда я смотрю на маму - я знаю, что только вот эта родинка, эти плечи, эти пальцы - это моя мама. Вот эта тленная оболочка - это все, что я люблю. Боженька, пожалуйста, пусть те, кого я люблю, будут просто живыми и рядом, чтобы можно было руками обнять и почувствовать тепло. Только вот это звериное тепло, пожалуйста, пожалуйста, как можно дольше. А с бессмертными душами ты сам разберешься.
сердца горестных замет