вместо письма
Вторая неделя, как я вернулась оттуда, откуда рвалась вернуться, а все словно пеплом подернуто. И не могу собраться с силами не то что оценить - описать этот опыт.
Что я знала о випассане - что надо 10 дней в глуши молчать и медитировать. Что кормят мало и вегетариански. Что после может наступить просветление, а может и не наступить. После лета страстей мне остро не хватало равновесия, да и всегдашнее легкомыслие дернуло согласиться - чем не авантюра? Ехать невесть куда неведомо зачем. Но накануне отъезда дома случилось плохое, и, хотя меня буквально вытолкали в поездку, я никак не хотела отлепиться сердцем и мыслями от случившегося, непрестанно плакала втихомолку и не могла сосредоточиться на предстоящем. Подтолкнули два соображения - личный опыт человека, которому я очень доверяю, и то, что организаторы не берут заранее денег ни за проживание, ни за еду, ни за обучение технике, пожертвование в любом размере можно оставить потом, лично убедившись в пользе. У меня это вызвало доверие - значит, здесь не вид сетевого маркетинга, а род подвижничества.
Возле автобуса, который нас должен был везти во Владимирскую область, в заброшенный пионерлагерь, я увидела самую разную публику. Мальчики и девочки в дредах, мужчины в индийских штанах, пожилые тетеньки. Что я здесь делаю? Ни с одной из социальных групп ничего же общего. Таких чудаковатых, пропахших травой, с Кастанедой или Бхагават-Гитой подмышкой я сторонилась и в университете, и в Коктебеле, и где угодно. Другая группа крови.
Дальше была многочасовая дорога по Подмосковью и Владимирщине, дивный золотой день, бедные виды провинции, мои бесконечные звонки домой. Когда же мы доехали до места, немедленно захотелось обратно. Оглядев депрессивный пейзаж, сирые избушки, трубу котельной и веревочки, ограждающие дозволенный периметр, я не могла не вспомнить классическое: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Таточка, в поисках своего я!» Нельзя не только разговаривать, но и знаки друг другу делать. Отобрали и мобильники, и даже ручки с блокнотами. Ничего, кроме полного самопогружения, не предполагалось.
Подъем в 4 утра. Я обычно ложусь после 2х, поэтому с этим возникли наибольшие сложности. В 4.30 - первая медитация. В нетопленом темном спортзале на полу разложены коврики, на них на коленях сидят полторы сотни человек. Мальчики слева, девочки справа. Все закутаны в одеяла и все подручное, как немцы под Москвой. Тишину нарушают только мантры и слова учителя. И так 9 часов в день. Отбой в 10 вечера. И у меня было несколько часов поплакать под одеялом.
Суть медитации очень проста - первые три дня вы работаете с сознанием, следующую неделю - с подсознанием. И то, и другое - с помощью собственного тела. Никаких визуализаций, вербализаций, звуков, запахов, молитв. Первые три дня - анапана, наблюдение за собственным дыханием, медитация, которой много тысяч лет. Это сосредотачивает и успокаивает ум. Потом, когда эта техника хотя бы приблизительно освоена, начинается собственно випассана - открытие Будды. Сидите неподвижно в течение часа и наблюдаете ощущения на теле. Не злитесь на боль, сохраняете уравновешенность. Через несколько дней боль проходит, и появляются более тонкие ощущения. Многим удается ощутить свободный поток вибраций, и, по их словам, это восхитительно. Тут тоже надо сохранять уравновешенность и не впадать от этого в восторг. Я потока не почувствовала, и тут тоже главное - сохранять уравновешенность и не испытывать разочарования или досады. В общем, понятно - уравновешенность как основа счастья, но здесь предлагалось не умом все это постичь, а пережить непосредственно в пределах своего тела. Великий принцип аничча - изменчивости и непостоянства всего сущего - проявляется как постоянное изменение ощущений в теле. А научить свой ум не реагировать на них значит изменить свою природу, очистить дикие инстинкты и прийти к просветлению в итоге, примерно через миллион воплощений. Буддистскую философию я себе представляю вполне по-обывательски, и меня беспокоило только, не очень ли випассана противоречит моему христианству. Оказалось - ни ему, ни какой другой вере, т.к. випассана - не вера, не обряд, не философская система. А чистая практика, которая показана всем в силу универсальности человеческой природы. Это суровая монастырская вещь, но учителя ее предполагают, что каждый научившийся ей способен практиковать ее всю жизнь самостоятельно, в своей мирской жизни, по часу утром и вечером. И вот он, путь к счастью. Даже жаль, что я не буду этого делать.
Я с огромным уважением отношусь к любому подвижничеству. Я почтительно смотрела на людей, которые, некогда пройдя випассану, приехали сюда помочь новичкам ее освоить, бесплатно готовили еду и трудились над содержанием лагеря, а медитировали даже больше нас. У них были хорошие лица.
Меня совершенно не мучил обет молчания - я достаточно нелюдима и поглощена собой, чтобы радоваться возможности избегать пустых разговоров с чужими людьми. Меня не смущали веганские супчики и каши, и овощи с фруктами во всех видах. Больше всего меня мучила невозможность выспаться. А тут еще и полнолуние, что губило мой сон окончательно. Спрятаться от ослепительного жерла было некуда, под кровать не полезешь. Так и металась в лунной луже до утра.
Как может медитировать человек, никогда в жизни этого не делавший? Садишься, устраиваешься поудобней, под попу подушку, подтыкаешь одеяло, выпрямляешь спину. Так, дышим. Легко, спокойно. Как у Бунина - легкое дыхание. Всегда терпеть его не могла, и этот рассказ в частности. А уж Темные аллеи! Вот отличный Крымов спектакль по ним сделал, расправился бежалостно... так, стоп, дышим. И спину выпрямить. Вот как бывалая йогиня впереди меня, с вавилоном из дредов на голове. А зачем, интересно, они это делают с волосами? Ведь жесткое же, как войлок, ни погладить, ни на пальцы намотать, ни лицом зарыться, как их мальчики это терпят? И пыльное, наверно... так, дышим, дышим!
Вот примерно так работает ум, которому предложено наблюдать дыхание. 2-3 вдоха он еще отслеживает, потом - прыг в сторону, и все. Ум - обезьяна. Ему неинтересно без новых впечатлений. Ему страшно смотреть в себя. Ему хочется внешнего. И он всегда или в прошлом, или в будущем. Быть со своим дыханием - значит быть в реальности, в настоящем. Это очень трудно. Когда вы начинаете медитировать, вы словно скальпелем вскрываете себе сознание. Это очень больно. Физически больно, и ум все время вопит - беги отсюда! Бля, сколько можно мучиться, во имя чего, я не понимаю, у тебя нет других дел?!
Через несколько дней я заметила, что плачу намного меньше, но случилось непредвиденное. Как только я садилась в зале медитировать, через минуту меня охватывало пламя сексуального желания. Ум мне показывал такое порно, такое, какого я и не представляла. Я еле могла сидеть, не то что наблюдать дыхание. Сердце билось в горле, а с порноводоворотом в голове я ничего поделать не могла. С окончанием медитации все как рукой снимало. Я не сразу решилась спросить учителя, что со мной. Она объяснила, что здесь каждый встречается с самой мощно подавляемой стороной своей личности. Одни, вполне мирные люди, сходят с ума от злости, другие еще от чего-то, а я вот. В жизни бы не подумала, что подавляю свою сексуальность. А что ж было бы, если бы не?!
Еще через некоторое время и это прошло. Самым тяжелым было чувство смертельной тоски, горя и отчаяния непреходящего, необъяснимого. Глаз ни на чем не отдыхал, что для человека вроде меня, с болезненно развитым эстетическим чувством, убийственно. Глядя в обшарпанную стену напротив кровати, все время вспоминала предсмертные слова Оскара Уайльда: «Или я, или эти обои». «Гулять» - шагать в крошечном периметре, как на тюремной прогулке - не хотелось совершенно. Хотелось ничего не делать, не видеть, не шевелиться. Забыться - и очнуться в своей жизни, где все, все было счастьем, оказывается, даже самый обычный тихий вечер дома.
Это было невыносимо. Я считала не просто сутки, оставшиеся до возвращения, но часы. Каждый день тянулся просто бесконечно, время ведь штука ужасно эластичная. Последние четыре дня казались просто невозможными. Я долго верила, что это от домашней беды, пока не поняла, что ищу любой предлог сбежать. Я уже собрала чемодан и готова была в одиночку топать с ним по трассе. И все-таки я осталась. Было ли это победой над собой, или гипнотизирущим действием обстановки, или трусостью, или смелостью, я не знаю. Не думаю, что я много потеряла бы, уехав, но если б не осталась, я бы об этом не узнала.
Сейчас все позади. Я не жалею об этом опыте, но я не готова ничего подобного повторить. Я стала очень спокойна, хотя и не знаю, надолго ли. Единственное, что меня огорчает - нет радости. Радости нет, как витамина, как солнца, как моря, как любви. Горе можно вынести стоически, но для меня самое тяжкое - выносить тихий безрадостный душевный пейзаж, как осеннее небо. Все хорошо, говорю я в грустные глаза в зеркале, все пройдет. Аничча, аничча
П.С. Ленуся, по твоему настоянию меняю наконец название журнала. там я поняла, как он должен называться. во-первых, потому что пишу я и думаю о том, что совпадает с грамматическим временем совершенного настоящего. Что-то уже случилось, но еще актуально в жизни и в сердце. а во-вторых и в-главных, настоящее - совершенно. в отличие от фантазий, планов и капризов - оно совершенО, а значит, совершЕнно. и в этом огромный покой, прощение и выдох.
Что я знала о випассане - что надо 10 дней в глуши молчать и медитировать. Что кормят мало и вегетариански. Что после может наступить просветление, а может и не наступить. После лета страстей мне остро не хватало равновесия, да и всегдашнее легкомыслие дернуло согласиться - чем не авантюра? Ехать невесть куда неведомо зачем. Но накануне отъезда дома случилось плохое, и, хотя меня буквально вытолкали в поездку, я никак не хотела отлепиться сердцем и мыслями от случившегося, непрестанно плакала втихомолку и не могла сосредоточиться на предстоящем. Подтолкнули два соображения - личный опыт человека, которому я очень доверяю, и то, что организаторы не берут заранее денег ни за проживание, ни за еду, ни за обучение технике, пожертвование в любом размере можно оставить потом, лично убедившись в пользе. У меня это вызвало доверие - значит, здесь не вид сетевого маркетинга, а род подвижничества.
Возле автобуса, который нас должен был везти во Владимирскую область, в заброшенный пионерлагерь, я увидела самую разную публику. Мальчики и девочки в дредах, мужчины в индийских штанах, пожилые тетеньки. Что я здесь делаю? Ни с одной из социальных групп ничего же общего. Таких чудаковатых, пропахших травой, с Кастанедой или Бхагават-Гитой подмышкой я сторонилась и в университете, и в Коктебеле, и где угодно. Другая группа крови.
Дальше была многочасовая дорога по Подмосковью и Владимирщине, дивный золотой день, бедные виды провинции, мои бесконечные звонки домой. Когда же мы доехали до места, немедленно захотелось обратно. Оглядев депрессивный пейзаж, сирые избушки, трубу котельной и веревочки, ограждающие дозволенный периметр, я не могла не вспомнить классическое: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Таточка, в поисках своего я!» Нельзя не только разговаривать, но и знаки друг другу делать. Отобрали и мобильники, и даже ручки с блокнотами. Ничего, кроме полного самопогружения, не предполагалось.
Подъем в 4 утра. Я обычно ложусь после 2х, поэтому с этим возникли наибольшие сложности. В 4.30 - первая медитация. В нетопленом темном спортзале на полу разложены коврики, на них на коленях сидят полторы сотни человек. Мальчики слева, девочки справа. Все закутаны в одеяла и все подручное, как немцы под Москвой. Тишину нарушают только мантры и слова учителя. И так 9 часов в день. Отбой в 10 вечера. И у меня было несколько часов поплакать под одеялом.
Суть медитации очень проста - первые три дня вы работаете с сознанием, следующую неделю - с подсознанием. И то, и другое - с помощью собственного тела. Никаких визуализаций, вербализаций, звуков, запахов, молитв. Первые три дня - анапана, наблюдение за собственным дыханием, медитация, которой много тысяч лет. Это сосредотачивает и успокаивает ум. Потом, когда эта техника хотя бы приблизительно освоена, начинается собственно випассана - открытие Будды. Сидите неподвижно в течение часа и наблюдаете ощущения на теле. Не злитесь на боль, сохраняете уравновешенность. Через несколько дней боль проходит, и появляются более тонкие ощущения. Многим удается ощутить свободный поток вибраций, и, по их словам, это восхитительно. Тут тоже надо сохранять уравновешенность и не впадать от этого в восторг. Я потока не почувствовала, и тут тоже главное - сохранять уравновешенность и не испытывать разочарования или досады. В общем, понятно - уравновешенность как основа счастья, но здесь предлагалось не умом все это постичь, а пережить непосредственно в пределах своего тела. Великий принцип аничча - изменчивости и непостоянства всего сущего - проявляется как постоянное изменение ощущений в теле. А научить свой ум не реагировать на них значит изменить свою природу, очистить дикие инстинкты и прийти к просветлению в итоге, примерно через миллион воплощений. Буддистскую философию я себе представляю вполне по-обывательски, и меня беспокоило только, не очень ли випассана противоречит моему христианству. Оказалось - ни ему, ни какой другой вере, т.к. випассана - не вера, не обряд, не философская система. А чистая практика, которая показана всем в силу универсальности человеческой природы. Это суровая монастырская вещь, но учителя ее предполагают, что каждый научившийся ей способен практиковать ее всю жизнь самостоятельно, в своей мирской жизни, по часу утром и вечером. И вот он, путь к счастью. Даже жаль, что я не буду этого делать.
Я с огромным уважением отношусь к любому подвижничеству. Я почтительно смотрела на людей, которые, некогда пройдя випассану, приехали сюда помочь новичкам ее освоить, бесплатно готовили еду и трудились над содержанием лагеря, а медитировали даже больше нас. У них были хорошие лица.
Меня совершенно не мучил обет молчания - я достаточно нелюдима и поглощена собой, чтобы радоваться возможности избегать пустых разговоров с чужими людьми. Меня не смущали веганские супчики и каши, и овощи с фруктами во всех видах. Больше всего меня мучила невозможность выспаться. А тут еще и полнолуние, что губило мой сон окончательно. Спрятаться от ослепительного жерла было некуда, под кровать не полезешь. Так и металась в лунной луже до утра.
Как может медитировать человек, никогда в жизни этого не делавший? Садишься, устраиваешься поудобней, под попу подушку, подтыкаешь одеяло, выпрямляешь спину. Так, дышим. Легко, спокойно. Как у Бунина - легкое дыхание. Всегда терпеть его не могла, и этот рассказ в частности. А уж Темные аллеи! Вот отличный Крымов спектакль по ним сделал, расправился бежалостно... так, стоп, дышим. И спину выпрямить. Вот как бывалая йогиня впереди меня, с вавилоном из дредов на голове. А зачем, интересно, они это делают с волосами? Ведь жесткое же, как войлок, ни погладить, ни на пальцы намотать, ни лицом зарыться, как их мальчики это терпят? И пыльное, наверно... так, дышим, дышим!
Вот примерно так работает ум, которому предложено наблюдать дыхание. 2-3 вдоха он еще отслеживает, потом - прыг в сторону, и все. Ум - обезьяна. Ему неинтересно без новых впечатлений. Ему страшно смотреть в себя. Ему хочется внешнего. И он всегда или в прошлом, или в будущем. Быть со своим дыханием - значит быть в реальности, в настоящем. Это очень трудно. Когда вы начинаете медитировать, вы словно скальпелем вскрываете себе сознание. Это очень больно. Физически больно, и ум все время вопит - беги отсюда! Бля, сколько можно мучиться, во имя чего, я не понимаю, у тебя нет других дел?!
Через несколько дней я заметила, что плачу намного меньше, но случилось непредвиденное. Как только я садилась в зале медитировать, через минуту меня охватывало пламя сексуального желания. Ум мне показывал такое порно, такое, какого я и не представляла. Я еле могла сидеть, не то что наблюдать дыхание. Сердце билось в горле, а с порноводоворотом в голове я ничего поделать не могла. С окончанием медитации все как рукой снимало. Я не сразу решилась спросить учителя, что со мной. Она объяснила, что здесь каждый встречается с самой мощно подавляемой стороной своей личности. Одни, вполне мирные люди, сходят с ума от злости, другие еще от чего-то, а я вот. В жизни бы не подумала, что подавляю свою сексуальность. А что ж было бы, если бы не?!
Еще через некоторое время и это прошло. Самым тяжелым было чувство смертельной тоски, горя и отчаяния непреходящего, необъяснимого. Глаз ни на чем не отдыхал, что для человека вроде меня, с болезненно развитым эстетическим чувством, убийственно. Глядя в обшарпанную стену напротив кровати, все время вспоминала предсмертные слова Оскара Уайльда: «Или я, или эти обои». «Гулять» - шагать в крошечном периметре, как на тюремной прогулке - не хотелось совершенно. Хотелось ничего не делать, не видеть, не шевелиться. Забыться - и очнуться в своей жизни, где все, все было счастьем, оказывается, даже самый обычный тихий вечер дома.
Это было невыносимо. Я считала не просто сутки, оставшиеся до возвращения, но часы. Каждый день тянулся просто бесконечно, время ведь штука ужасно эластичная. Последние четыре дня казались просто невозможными. Я долго верила, что это от домашней беды, пока не поняла, что ищу любой предлог сбежать. Я уже собрала чемодан и готова была в одиночку топать с ним по трассе. И все-таки я осталась. Было ли это победой над собой, или гипнотизирущим действием обстановки, или трусостью, или смелостью, я не знаю. Не думаю, что я много потеряла бы, уехав, но если б не осталась, я бы об этом не узнала.
Сейчас все позади. Я не жалею об этом опыте, но я не готова ничего подобного повторить. Я стала очень спокойна, хотя и не знаю, надолго ли. Единственное, что меня огорчает - нет радости. Радости нет, как витамина, как солнца, как моря, как любви. Горе можно вынести стоически, но для меня самое тяжкое - выносить тихий безрадостный душевный пейзаж, как осеннее небо. Все хорошо, говорю я в грустные глаза в зеркале, все пройдет. Аничча, аничча
П.С. Ленуся, по твоему настоянию меняю наконец название журнала. там я поняла, как он должен называться. во-первых, потому что пишу я и думаю о том, что совпадает с грамматическим временем совершенного настоящего. Что-то уже случилось, но еще актуально в жизни и в сердце. а во-вторых и в-главных, настоящее - совершенно. в отличие от фантазий, планов и капризов - оно совершенО, а значит, совершЕнно. и в этом огромный покой, прощение и выдох.