Двое
Мне хотелось бы внести ясность - Казанова и Дон Жуан совершенно различны. Они как день и ночь, ничем друг друга не напоминают.
Когда-то я встретила Казанову. Я утверждаю, что этот персонаж, живший в исторической реальности и оставивший документально подтвержденные мемуары, на самом деле бессмертен, как мужское воплощение божества любви, и воплощается бесконечно.
Мне несказанно повезло. Он был баснословно красив, неотразимо притягателен, глубоко одарен и умен, он был... Черт, здесь велик соблазн впасть в превосходные степени и захлебывающиеся эпитеты. И всего этого было бы мало, чтобы объяснить чудо. Казанова умеет подойти к женщине - без лишней поспешности или суеты, без наглости или страха. Глаза его сияют таким восхищением, а слова настолько искренни и просты, что не ответить ему невозможно. Он - гений чуткости. Он каждой умеет дать именно то, что ей нужно. Он так жадно любопытен, так всем существом обращен на женщину, что она оказывается в полной его власти. Он умеет подарить каждой иллюзию ее исключительности, буквально обожествляет ее. С ним жизнь кажется ослепительным праздником, он льстит сразу и уму, и сердцу, и взору, и телу. Великий любовник - тот, кто может подарить чувство великой любви, пока она длится, и - что важно не меньше! - чувство восторженной благодарности, когда она заканчивается. Он не оставляет боли и сожалений по себе, вот что отличает его от прочих смертных. Он дает настолько много, что этого ресурса некоторым хватает на всю жизнь. «У тебя был роман с Ним?! - ахнула подруга, узнав, - ну, можешь считать, что твоя женская биография состоялась!» Тогда я в ответ рассмеялась, а сейчас понимаю - он единственный из всех любовников подарил мне - не себя, а меня же. Это ощущение счастливой мощи, крыльев, впервые раскрывающихся за спиной, ликования и радости - это ценее всего, что было. А ведь было еще - удивительная близость, ощущение взаимного избранничества и слиянности, слова и мысли в унисон, и чувственность, божественная чувственность, которую не забыть. Даже его безумствам доверяешь без страха и сомнения - когда он держал меня на руках за перилами балкона, мой страх высоты молчал - я доверялась его рукам абсолютно. Казанова - гений чрезмерности, переполненности, и потому и в голову не приходит пытаться владеть им единолично - ну никто же не посягает, скажем, на солнце. Ему слишком многое нужно отдать, и потому он одаряет столь многих. У него могучее, божественное - не человеческое - сердце, и любви в нем хватает на всю вселенную. Он искренен в каждой любви и благороден с каждой женщиной.
Не то, совсем не то - Дон Жуан. Его переполняет не любовь - в нее он презрительно не верит - а скука. Он бешено честолюбив и сексуален - и закономерно выбрал полем самоутверждения успех у женщин. Он знает наизусть весь любовный словарь и не утруждает себя разнообразием подходов и приемов, в отличие от Казановы, чутко настроенного на уникальность каждой. Нет, Дон Жуан работает на клише и штампах, и безотказность их действия погружает его в еще большую скуку. Очень скоро, объевшись сладким, он переключается на боль, стремясь причинить ее как можно острее себе и женщинам, но и она когда-то притупляется. Пресыщение сводит его с ума - тень его присутствует еще до начала нового романа и отравляет даже предвкушение. Средств возбуждения собственного аппетита практически не осталось. Любое новое блюдо чем дальше, тем меньше интересует. Он становится ценителем всех существующих извращенных удовольствий - но увы, дьявол лишь смеется над ним. Он пытается уговорить себя влюбиться, хотя и не верит в эти глупости - напрасно, душа его пуста, и то, что он называет любовью, закономерно приводит его к еще большей опустошенности. Он очень зол - это, пожалуй, главная страсть, одушевляющая его жизнь. Мольер полагал, что зол он на Господа, и с ним и выясняет отношения с помощью бесчисленных женских тел и мужских трупов. Но современному Дон Жуану дела нет до Господа - в него он не верит так же, как и в любовь, и зол лишь на судьбу, так жестоко обокравшую его. Злость эту он и вымещает на женщинах. Его излюбленное удовольствие - довести женщину до безумия и отказать в удовлетворении. Водить рыбку на крючке он может мастерски, месяцами, но с досадой замечает, что и в этом все меньше азарта. Нередко он становится любителем плеток и прочих бдсм-приспособлений и сценариев. Многие бедняжки принимают эту злость за страстную влюбленность. Но по-настоящему он жесток при разрыве. Жертва должна умирать долго и мучительно. Если Казанову стремит к новой женщине потребность отдать то, что не смогла вместить предыдущая - ибо сам он неисчерпаемо богат и щедр, то Дон Жуан спешит поживиться свеженькой кровью, ибо он ненасытен, хотя никогда не голоден по-настоящему. Казанова запоминает не просто черты каждой возлюбленной, но ее речь и душевный облик, Дон Жуан не различает ни лиц, ни голосов. У его жертв есть только плоть, безликая и обнаженная, он рассказывает не о них, а о себе и своих действиях, всегда одно и то же, а женщины для него сливаются в сплошной мясной ряд. Ужас бесчеловечности - вот что вызывает он. Восторг вочеловечивания - вот что дарит Казанова.
Казанову интересует женщина, Дон Жуана - только он сам.
Казанова дает, Дон Жуан - отнимает.
Казанову женщины вспоминают со счастливой улыбкой, Дон Жуана - с проклятьями.
Казанова возносит, Дон Жуан - попирает и растаптывает.
Казанова дарит ощущение исключительности, Дон Жуан - включения в безликий ряд.
Душа Казановы - вечная молодость и божественый жар, душа Дон Жуана - старость и адский холод.
Если с Казановой у меня был роман, прекраснейший в моей жизни, то с Дон Жуаном - только близкое знакомство. Достаточное, чтобы ощутить разом и ужас, и притягательность его. Я впервые поняла, как может манить то, против чего восстают и разум и сердце. «А мне плевать, мне очень хочется» - вот единственный упрямый ответ на всеобщий предостерегающий вопль. Было, было от чего закружиться голове - разом и от его сексуальности, и дразнящей неуловимости, и от собственной самолюбивой уверенности - «он был таким, пока не встретил меня! Дальше все будет иначе!» Это классическое заблуждение всех гордых красавиц. Мы остановились бездны мрачной на краю - не потому, что я оказалась достаточно сильна и благоразумна, а потому, что он почему-то пощадил меня. Думаю, со временем я буду я ему благодарна, но сейчас - еще не могу, мне слишком хотелось и сдаться победителю, и победить его. Игра была прервана до развязки, и завершить ее мне предстоит самой и лишь внутренне.
Когда-то я встретила Казанову. Я утверждаю, что этот персонаж, живший в исторической реальности и оставивший документально подтвержденные мемуары, на самом деле бессмертен, как мужское воплощение божества любви, и воплощается бесконечно.
Мне несказанно повезло. Он был баснословно красив, неотразимо притягателен, глубоко одарен и умен, он был... Черт, здесь велик соблазн впасть в превосходные степени и захлебывающиеся эпитеты. И всего этого было бы мало, чтобы объяснить чудо. Казанова умеет подойти к женщине - без лишней поспешности или суеты, без наглости или страха. Глаза его сияют таким восхищением, а слова настолько искренни и просты, что не ответить ему невозможно. Он - гений чуткости. Он каждой умеет дать именно то, что ей нужно. Он так жадно любопытен, так всем существом обращен на женщину, что она оказывается в полной его власти. Он умеет подарить каждой иллюзию ее исключительности, буквально обожествляет ее. С ним жизнь кажется ослепительным праздником, он льстит сразу и уму, и сердцу, и взору, и телу. Великий любовник - тот, кто может подарить чувство великой любви, пока она длится, и - что важно не меньше! - чувство восторженной благодарности, когда она заканчивается. Он не оставляет боли и сожалений по себе, вот что отличает его от прочих смертных. Он дает настолько много, что этого ресурса некоторым хватает на всю жизнь. «У тебя был роман с Ним?! - ахнула подруга, узнав, - ну, можешь считать, что твоя женская биография состоялась!» Тогда я в ответ рассмеялась, а сейчас понимаю - он единственный из всех любовников подарил мне - не себя, а меня же. Это ощущение счастливой мощи, крыльев, впервые раскрывающихся за спиной, ликования и радости - это ценее всего, что было. А ведь было еще - удивительная близость, ощущение взаимного избранничества и слиянности, слова и мысли в унисон, и чувственность, божественная чувственность, которую не забыть. Даже его безумствам доверяешь без страха и сомнения - когда он держал меня на руках за перилами балкона, мой страх высоты молчал - я доверялась его рукам абсолютно. Казанова - гений чрезмерности, переполненности, и потому и в голову не приходит пытаться владеть им единолично - ну никто же не посягает, скажем, на солнце. Ему слишком многое нужно отдать, и потому он одаряет столь многих. У него могучее, божественное - не человеческое - сердце, и любви в нем хватает на всю вселенную. Он искренен в каждой любви и благороден с каждой женщиной.
Не то, совсем не то - Дон Жуан. Его переполняет не любовь - в нее он презрительно не верит - а скука. Он бешено честолюбив и сексуален - и закономерно выбрал полем самоутверждения успех у женщин. Он знает наизусть весь любовный словарь и не утруждает себя разнообразием подходов и приемов, в отличие от Казановы, чутко настроенного на уникальность каждой. Нет, Дон Жуан работает на клише и штампах, и безотказность их действия погружает его в еще большую скуку. Очень скоро, объевшись сладким, он переключается на боль, стремясь причинить ее как можно острее себе и женщинам, но и она когда-то притупляется. Пресыщение сводит его с ума - тень его присутствует еще до начала нового романа и отравляет даже предвкушение. Средств возбуждения собственного аппетита практически не осталось. Любое новое блюдо чем дальше, тем меньше интересует. Он становится ценителем всех существующих извращенных удовольствий - но увы, дьявол лишь смеется над ним. Он пытается уговорить себя влюбиться, хотя и не верит в эти глупости - напрасно, душа его пуста, и то, что он называет любовью, закономерно приводит его к еще большей опустошенности. Он очень зол - это, пожалуй, главная страсть, одушевляющая его жизнь. Мольер полагал, что зол он на Господа, и с ним и выясняет отношения с помощью бесчисленных женских тел и мужских трупов. Но современному Дон Жуану дела нет до Господа - в него он не верит так же, как и в любовь, и зол лишь на судьбу, так жестоко обокравшую его. Злость эту он и вымещает на женщинах. Его излюбленное удовольствие - довести женщину до безумия и отказать в удовлетворении. Водить рыбку на крючке он может мастерски, месяцами, но с досадой замечает, что и в этом все меньше азарта. Нередко он становится любителем плеток и прочих бдсм-приспособлений и сценариев. Многие бедняжки принимают эту злость за страстную влюбленность. Но по-настоящему он жесток при разрыве. Жертва должна умирать долго и мучительно. Если Казанову стремит к новой женщине потребность отдать то, что не смогла вместить предыдущая - ибо сам он неисчерпаемо богат и щедр, то Дон Жуан спешит поживиться свеженькой кровью, ибо он ненасытен, хотя никогда не голоден по-настоящему. Казанова запоминает не просто черты каждой возлюбленной, но ее речь и душевный облик, Дон Жуан не различает ни лиц, ни голосов. У его жертв есть только плоть, безликая и обнаженная, он рассказывает не о них, а о себе и своих действиях, всегда одно и то же, а женщины для него сливаются в сплошной мясной ряд. Ужас бесчеловечности - вот что вызывает он. Восторг вочеловечивания - вот что дарит Казанова.
Казанову интересует женщина, Дон Жуана - только он сам.
Казанова дает, Дон Жуан - отнимает.
Казанову женщины вспоминают со счастливой улыбкой, Дон Жуана - с проклятьями.
Казанова возносит, Дон Жуан - попирает и растаптывает.
Казанова дарит ощущение исключительности, Дон Жуан - включения в безликий ряд.
Душа Казановы - вечная молодость и божественый жар, душа Дон Жуана - старость и адский холод.
Если с Казановой у меня был роман, прекраснейший в моей жизни, то с Дон Жуаном - только близкое знакомство. Достаточное, чтобы ощутить разом и ужас, и притягательность его. Я впервые поняла, как может манить то, против чего восстают и разум и сердце. «А мне плевать, мне очень хочется» - вот единственный упрямый ответ на всеобщий предостерегающий вопль. Было, было от чего закружиться голове - разом и от его сексуальности, и дразнящей неуловимости, и от собственной самолюбивой уверенности - «он был таким, пока не встретил меня! Дальше все будет иначе!» Это классическое заблуждение всех гордых красавиц. Мы остановились бездны мрачной на краю - не потому, что я оказалась достаточно сильна и благоразумна, а потому, что он почему-то пощадил меня. Думаю, со временем я буду я ему благодарна, но сейчас - еще не могу, мне слишком хотелось и сдаться победителю, и победить его. Игра была прервана до развязки, и завершить ее мне предстоит самой и лишь внутренне.