красный, желтый, голубой
Раньше, когда мне нестерпимо хотелось подружиться с девочкой, я улучала момент и вела ее, крепко ухватив за рукав, в укромное место. Там из подкроватной пыли извлекалась коробка с сокровищами и распахивалась: гляди! Вот, это моя первая любовь - видишь, как неумело соединены звенышки? А это - моя вторая - видишь, все еще будто гранатом сочится? А эта третья - ведь похожа на бриллиант, так блестит, почти не отличишь, правда? А вот и четвертая - осторожней, такая хрупкая, вся на словах, еле держится, но очень изысканная, да? А эти цветные стеклышки - это россыпь моих увлечений, вот, зажмурь один глаз, посмотри сквозь - вот так я видела мир тогда, так странно. Ну возьми же, и вот еще, и это - я совала в руки, перебирала и показывала потертые бусины, стразики, стекляшки. Это было все, чем я владела, это главный секретик, закопанный в тайном уголке, это самое интересное и важное, и той, кого я выбирала в любимые подружки, мне так хотелось похвастаться - а потом подарить все эти надтреснутые и траченые сокровища. Не власть, не слава, не деньги - мне всегда была интересна и важна любовь, только любовь. Она была моим пульсом, моим смыслом, моей властью, славой и богатством. Мужчины нужны были для любви, а женщины - для разговоров о любви. Все остальные свои успехи и дела, поражения и планы - все я в грош не ставила, это ли сравнится с кладом моего сердца! И о чем еще разговаривать с женщинами - я не знала. Я была серьезна и вдохновенна, как маньяк или коллекционер, я бывала горько-иронична, кокетлива, беззащитна - мне хотелось, чтобы театральный фейерверк тогдашних страстей снова оживил мое лицо и помог мне влюбить в себя - эту, еще чужую, новую девочку, с любопытством перекатывающую в пальцах облупленную жемчужину. И чтобы разноцветное сияние из волшебного ларца заиграло на наших склоненных лицах, чтобы она вздохнула, подняла на меня влажные - конечно! - глаза и сказала - ох, и я... а вот у меня... да, мы с тобой одной крови! Это было самое большее, что я могла открыть и подарить, как мне казалось.
Сейчас я больше не хочу кому-то показывать битые стеклышки и мятые перышки. Эта мишура перестала быть моим нарядом соблазнительницы. Я выросла, уже совсем, и коробку с наивными сокровищами пора закопать под старой яблоней или задвинуть на антресоли - надолго, до старости. А без нее - ей-богу, я не знаю, о чем говорить с девочками. Я не умею ни осмыслять себя, ни подавать вне этой вязи из пронзенных сердечек и крылышек. А о том, что было главным содержанием моей жизни - отныне молчок. Внутри меня уже есть взрослая, умная, ироничная женщина, она пришла сменить влюбленную несчастную пылкую болтушку, но пока стоит молча, чуть улыбаясь, и не спешит открыть мне свои тайны. И я должна всего лишь принять ее и проводить ту девочку, что так долго не могла во мне уняться. И в этот момент прощанья и встречи - я растеряна, как на вокзале, и совсем не знаю, о чем говорить с девочками. Особенно с теми, с кем так нестерпимо хочется подружиться.
Сейчас я больше не хочу кому-то показывать битые стеклышки и мятые перышки. Эта мишура перестала быть моим нарядом соблазнительницы. Я выросла, уже совсем, и коробку с наивными сокровищами пора закопать под старой яблоней или задвинуть на антресоли - надолго, до старости. А без нее - ей-богу, я не знаю, о чем говорить с девочками. Я не умею ни осмыслять себя, ни подавать вне этой вязи из пронзенных сердечек и крылышек. А о том, что было главным содержанием моей жизни - отныне молчок. Внутри меня уже есть взрослая, умная, ироничная женщина, она пришла сменить влюбленную несчастную пылкую болтушку, но пока стоит молча, чуть улыбаясь, и не спешит открыть мне свои тайны. И я должна всего лишь принять ее и проводить ту девочку, что так долго не могла во мне уняться. И в этот момент прощанья и встречи - я растеряна, как на вокзале, и совсем не знаю, о чем говорить с девочками. Особенно с теми, с кем так нестерпимо хочется подружиться.