Потрясающе просто - Русская история "Charlie Hebdo"...
Оригинал взят у cook в Русская история "Charlie Hebdo"...
Я думаю, что кроме меня тут почти никто этого не помнит, да и я-то узнал когда-то по чистой случайности, так что давайте все же напишу.
На самом деле журнал "Charlie Hebdo", о существовании которого большинство наших соотечественников впервые услышало только теперь, в таких трагических обстоятельствах, удивительным и совершенно неожиданным образом связан с Россией, с русскими, с нашей общей историей.
И вот в чем тут дело.
Сначала общеизвестное, точнее, ставшее теперь общеизвестным: "Charlie Hebdo" появился на свет после того, как в 1970 году его предшественник - сатирический журнал "L'hebdo Hara-kiri" - был закрыт специальным приказом министра внутренних дел Франции за оскорбление памяти только что умершего генерала Де Голля ("Харакири" отозвался на смерть экс-президента отвратительно циничной и бестактной обложкой, - ее нетрудно найти в сети, но речь сейчас не о ней).
Так вот, главным редактором "Харакири", а в последствии и "Шарли" был человек по имени Франсуа Каванна (кстати, это он позвал в редакцию художников Кабю и Волински, которые тоже были убиты позавчера). Это была совершенно удивительная личность: карикатурист, репортер, кинодокументалист и писатель, - он на протяжении всей своей жизни создавал себе репутацию самого грубого, гадкого, безжалостного, циничного и едкого писаки, готового относиться абсолютно ко всему окружающему с единственным принципом "нихера святого!".
Он придумал и много лет издавал "Большую Французскую Энциклопедию, Глупую и Злобную", в которой обсмеял и обдразнил все, что только есть дорогого для каждого добропорядочного француза. Он же потом соорудил из этой энциклопедии свой «Глупый и Злобный ежемесячный журнал Харакири", позже превратившийся в еженедельник.
Каванна был - несмотря на свою адскую злобу, неудержимое хамство и демонстративный цинизм (а на самом деле, конечно, именно благодаря им), - невероятно популярен во Франции 60-х, начала 70-х. Ему прощали все его выходки и ценили как самого мудрого и острого на язык шута Франции, умеющего - может быть единственного во всей стране, - сказать безжалостную правду кому угодно и по любому поводу, когда никто больше не посмеет. Но его, конечно, и боялись: ведь в самом деле, язык его был такой остроты, а глаз такой зоркости, что никому не приходилось ждать пощады. Он даже внешность себе придумал соответствующую: этакий грубый косматый мужик с пудовыми кулачищами и толстыми обвисшими усами, похожий то ли на дальнобойщика, то ли на лесоруба.
И вдруг в 1979 год этот Каванна, в самом расцвете своих творческих, безжалостных и разрушительных "глупых и злобных" сил (ему не было еще и 60-ти), публикует книжку под названием "Les Ruscoffs". "Рюскофф" - это снисходительно-пренебрежительное прозвище русских, давно, еще до войны, принятое во Франции, что-то вроде того, как в нашей старой традиции французы назывались "лягушатниками", а итальянцы "макаронниками". Я бы это перевел как «Русопятые" или, может быть, «Ваньки"...
Но штука в том, что книжка с таким "многообещающим" названием - на самом деле полна необыкновенной нежности, теплоты и любви к этим самым "ванькам". Для Каванны это что-то совершенно невообразимое, нечто выбивающееся совершенно вон из всего ряда его злобной и безжалостной издевательской сатиры на все, что только попадается ему под руку. Ничего подобного никогда в своей жизни Каванна больше не писал: никогда он не позволил себе быть мягким, сентиментальным, обаятельным, трогательным, никогда никому не сказал таких слов преданности и любви.
Вот тут обложка одного из ранних изданий.
В книге, которая называется романом, а на самом деле совершенно документальна, он описывает историю своей депортации на принудительные работы в Германию во время Второй мировой войны. Каванна - в 1941-м ему было 18, - оказался в пригороде Берлина под названием Трептов (кажется, кое-что это название должно всем нам сказать) на заводе, где производились артиллерийские снаряды. Он обслуживал огромный гидравлический пресс, а помогали ему две полумертвые от ужаса и тоски девочки, пригнанные сюда же из Советского Союза. С одной из них - по имени Маша Татарченко - у молоденького французика случилась любовь. Они встречались в лагере для депортированных рабочих почти три года, научили друг друга своим языкам - крест-накрест, и как-то помогли друг другу выжить.
А весной 1945-го - вдвоем сбежали из лагеря. И вот дальше идет поразительно напряденная и трагичная история их бегства - пешком - через всю Германию: Каванна надеялся довести Машу до западного фронта, а там перебраться через него и дойти до Франции. Шли они только ночами, а днем прятались в разрушенных немецких фермах, по подвалам и сеновалам, питались заквашенной в силосных ямах брюквой и остатками кормового овса на случайных разбомбленных хуторах.
И вот однажды, уже совсем недалеко от линии фронта, Франсуа все-таки решается днем выйти на поиски какого-то пропитания, оставляет Машу одну на очередной пустой ферме, а когда возвращается, - узнает, что через деревню прошла группа советских разведчиков, и что Машу они случайно нашли и увезли с собой.
Дальше Каванна проделывает весь свой путь обратно - уже с запада на восток - в погоне за девушкой, которую передают в специальную армейскую команду, собирающую по оккупированной Германии советских военнопленных для отправки их обратно в СССР. Машу под конвоем перевозят сначала на маленький сборный пункт, потом в центр сбора побольше, потом в лагерь перемещенных лиц. Каванна каждый раз опаздывает на несколько часов туда, где она только что была, но откуда ее вот-вот сейчас опять увезли. Наконец он узнает, что опоздал окончательно: Машу с большой группой депортированных русских женщин погрузили в эшелон, составленный из вагонов для скота, и увезли окончательно на восток.
Каванна вернулся домой, во Францию, и потом двадцать лет пытался найти Марию Иосифовну Татарченко, о которой знал только, что она происходит из деревни где-то между Харьковской и Белгородской областью, и что она приблизительно 1924-го года рождения. Писал всюду, куда мог добраться. Однажды приехал, чтоб продолжать поиски, в СССР. Никакого ответа ни откуда не добился. Ничего не нашел.
И от отчаяния написал свою полную нежности и любви книгу, на минуту разрушив образ безжалостного циника, который сооружал всю жизнь. В посвящении "Les Ruscoffs" стояло: "Марии Иосифовне Татарченко - где бы она сейчас ни была..."
Кстати, книга однажды вышла и у нас - правда, очень поздно, только в 2004 году, да и в довольно неудачном переводе: называлась "Русачки". Жанр почему-то был обозначен как "женский роман"... Поищите, если любопытно. Но такого пронзительного отчаяния, как во французском оригинале, в ней нет.
Ну и потом, надо знать, кто такой Каванна, чтобы оценить это удивительное и странное движение жестокой, просоленной, проспиртованной души безжалостного шута и циника.
Я думаю, что кроме меня тут почти никто этого не помнит, да и я-то узнал когда-то по чистой случайности, так что давайте все же напишу.
На самом деле журнал "Charlie Hebdo", о существовании которого большинство наших соотечественников впервые услышало только теперь, в таких трагических обстоятельствах, удивительным и совершенно неожиданным образом связан с Россией, с русскими, с нашей общей историей.
И вот в чем тут дело.
Сначала общеизвестное, точнее, ставшее теперь общеизвестным: "Charlie Hebdo" появился на свет после того, как в 1970 году его предшественник - сатирический журнал "L'hebdo Hara-kiri" - был закрыт специальным приказом министра внутренних дел Франции за оскорбление памяти только что умершего генерала Де Голля ("Харакири" отозвался на смерть экс-президента отвратительно циничной и бестактной обложкой, - ее нетрудно найти в сети, но речь сейчас не о ней).
Так вот, главным редактором "Харакири", а в последствии и "Шарли" был человек по имени Франсуа Каванна (кстати, это он позвал в редакцию художников Кабю и Волински, которые тоже были убиты позавчера). Это была совершенно удивительная личность: карикатурист, репортер, кинодокументалист и писатель, - он на протяжении всей своей жизни создавал себе репутацию самого грубого, гадкого, безжалостного, циничного и едкого писаки, готового относиться абсолютно ко всему окружающему с единственным принципом "нихера святого!".
Он придумал и много лет издавал "Большую Французскую Энциклопедию, Глупую и Злобную", в которой обсмеял и обдразнил все, что только есть дорогого для каждого добропорядочного француза. Он же потом соорудил из этой энциклопедии свой «Глупый и Злобный ежемесячный журнал Харакири", позже превратившийся в еженедельник.
Каванна был - несмотря на свою адскую злобу, неудержимое хамство и демонстративный цинизм (а на самом деле, конечно, именно благодаря им), - невероятно популярен во Франции 60-х, начала 70-х. Ему прощали все его выходки и ценили как самого мудрого и острого на язык шута Франции, умеющего - может быть единственного во всей стране, - сказать безжалостную правду кому угодно и по любому поводу, когда никто больше не посмеет. Но его, конечно, и боялись: ведь в самом деле, язык его был такой остроты, а глаз такой зоркости, что никому не приходилось ждать пощады. Он даже внешность себе придумал соответствующую: этакий грубый косматый мужик с пудовыми кулачищами и толстыми обвисшими усами, похожий то ли на дальнобойщика, то ли на лесоруба.
И вдруг в 1979 год этот Каванна, в самом расцвете своих творческих, безжалостных и разрушительных "глупых и злобных" сил (ему не было еще и 60-ти), публикует книжку под названием "Les Ruscoffs". "Рюскофф" - это снисходительно-пренебрежительное прозвище русских, давно, еще до войны, принятое во Франции, что-то вроде того, как в нашей старой традиции французы назывались "лягушатниками", а итальянцы "макаронниками". Я бы это перевел как «Русопятые" или, может быть, «Ваньки"...
Но штука в том, что книжка с таким "многообещающим" названием - на самом деле полна необыкновенной нежности, теплоты и любви к этим самым "ванькам". Для Каванны это что-то совершенно невообразимое, нечто выбивающееся совершенно вон из всего ряда его злобной и безжалостной издевательской сатиры на все, что только попадается ему под руку. Ничего подобного никогда в своей жизни Каванна больше не писал: никогда он не позволил себе быть мягким, сентиментальным, обаятельным, трогательным, никогда никому не сказал таких слов преданности и любви.
Вот тут обложка одного из ранних изданий.
В книге, которая называется романом, а на самом деле совершенно документальна, он описывает историю своей депортации на принудительные работы в Германию во время Второй мировой войны. Каванна - в 1941-м ему было 18, - оказался в пригороде Берлина под названием Трептов (кажется, кое-что это название должно всем нам сказать) на заводе, где производились артиллерийские снаряды. Он обслуживал огромный гидравлический пресс, а помогали ему две полумертвые от ужаса и тоски девочки, пригнанные сюда же из Советского Союза. С одной из них - по имени Маша Татарченко - у молоденького французика случилась любовь. Они встречались в лагере для депортированных рабочих почти три года, научили друг друга своим языкам - крест-накрест, и как-то помогли друг другу выжить.
А весной 1945-го - вдвоем сбежали из лагеря. И вот дальше идет поразительно напряденная и трагичная история их бегства - пешком - через всю Германию: Каванна надеялся довести Машу до западного фронта, а там перебраться через него и дойти до Франции. Шли они только ночами, а днем прятались в разрушенных немецких фермах, по подвалам и сеновалам, питались заквашенной в силосных ямах брюквой и остатками кормового овса на случайных разбомбленных хуторах.
И вот однажды, уже совсем недалеко от линии фронта, Франсуа все-таки решается днем выйти на поиски какого-то пропитания, оставляет Машу одну на очередной пустой ферме, а когда возвращается, - узнает, что через деревню прошла группа советских разведчиков, и что Машу они случайно нашли и увезли с собой.
Дальше Каванна проделывает весь свой путь обратно - уже с запада на восток - в погоне за девушкой, которую передают в специальную армейскую команду, собирающую по оккупированной Германии советских военнопленных для отправки их обратно в СССР. Машу под конвоем перевозят сначала на маленький сборный пункт, потом в центр сбора побольше, потом в лагерь перемещенных лиц. Каванна каждый раз опаздывает на несколько часов туда, где она только что была, но откуда ее вот-вот сейчас опять увезли. Наконец он узнает, что опоздал окончательно: Машу с большой группой депортированных русских женщин погрузили в эшелон, составленный из вагонов для скота, и увезли окончательно на восток.
Каванна вернулся домой, во Францию, и потом двадцать лет пытался найти Марию Иосифовну Татарченко, о которой знал только, что она происходит из деревни где-то между Харьковской и Белгородской областью, и что она приблизительно 1924-го года рождения. Писал всюду, куда мог добраться. Однажды приехал, чтоб продолжать поиски, в СССР. Никакого ответа ни откуда не добился. Ничего не нашел.
И от отчаяния написал свою полную нежности и любви книгу, на минуту разрушив образ безжалостного циника, который сооружал всю жизнь. В посвящении "Les Ruscoffs" стояло: "Марии Иосифовне Татарченко - где бы она сейчас ни была..."
Кстати, книга однажды вышла и у нас - правда, очень поздно, только в 2004 году, да и в довольно неудачном переводе: называлась "Русачки". Жанр почему-то был обозначен как "женский роман"... Поищите, если любопытно. Но такого пронзительного отчаяния, как во французском оригинале, в ней нет.
Ну и потом, надо знать, кто такой Каванна, чтобы оценить это удивительное и странное движение жестокой, просоленной, проспиртованной души безжалостного шута и циника.