Пой, революция!
Батюшки! Земля наскочила на небесную ось, а я написала фанфик про молодого и красивого господина Шишио!
Фанфик сшит на живую нитку из различных рукавов хакама. Я забыла все, что знала о японской революции, а это, прямо скажем, и так было немного.
Я даже забыла, в каком году погорел гоподин Шишио, в 69-м или 72-м, шейм он ми! С одной стороны, чтобы до событий манги прошло 10 лет, это должен быть 69-й. С другой стороны, это же только-только республику Эдзо разгромили, не могли же камрады господина Шишио прямо сразу попытаться выпилить... В общем, я выбрала 72-й.
Парк Маруяма открылся только в 1880-х, но я че-то не смогла нагуглить, где жители Киото гуляли до этого счастливого момента.
Этот летний день 1872-го года выдался слишком холодным и пасмурным для лета. Тяжёлые тучи, обещавшие в самом скором времени разразиться дождем, низко нависли над Киото. Ветер то обманчиво затихал, то поднимался, словно в приступе внезапной ярости, и тогда старые криптомерии под его натиском стонали и гремели иглами.
Непогода распугала посетителей парка Маруяма. Его дорожки, обычно многолюдные, были теперь почти пусты. Почти - потому что двое прохожих все же не отступили перед лицом стихии. Отчасти их поддерживал и согревал кувшин с сакэ, к которому они прикладывались по очереди, но в большей степени - общие теплые воспоминания.
Первый прохожий был одет по новой гайдзинской моде и волосы тоже стриг на западный манер. Любой житель Киото, достаточно пристально следящий за политическими обозрениями, узнал бы его: это был Номура Ицуро, человек, находившийся, может быть, не в первых рядах Патриотов, но все же немало послуживший своей стране в грозную пору Бакумацу и не оставивший попечений о ней и теперь, в более спокойное время.
Его спутник не гнался за модой. Он был одет традиционно и длинные волосы собирал в традиционный самурайский хвост. Хотя имя у него было запоминающееся - звали его Шишио Макото - и внешность тоже довольно эффектная, но вряд ли гипотетический киотский обыватель, сколь бы хорошо он ни был подкован в политической жизни бывшей столицы, узнал бы его в лицо или вспомнил по имени. Не потому что Шишио мало сделал для революции - просто он предпочитал работать в тени.
Сейчас, однако, он вовсе не таился, и его веселый голос далеко разносился в пустых аллеях парка.
- ... И говорит: а кто же спас господина Кавасаки из лап Шинсена? Это я, говорю, его спас, на моем месте так поступил бы каждый, не стоит благодарности. А Кацура говорит: таки а где же его амигаса?!
Оба расхохотались.
- А что с ним потом случилось, с этим Кавасаки? - спросил затем Номура. - Он вроде умер?
- Да, недели через две после того случая. Зарубили в уличной стычке.
- Какая жалость.
- Это было неизбежно, - сурово ответил Шишио. - Он очень плохо владел мечом. На его фехтование нельзя было смотреть без слез. Мир его праху.
И отхлебнул из кувшина.
- Мир его праху, - откликнулся Номура и отхлебнул в свою очередь.
Некоторое время они шли в молчании.
- Вот так живешь, живешь, - сказал Номура. - Потом умрешь, и все, что после тебя останется - имя, анекдот про шляпу и что ты был плохим фехтовальщиком.
- От некоторых остается и того меньше, - ответил Шишио. - Я на днях пытался вспомнить, как звали парня, который рядом с вами комнату снимал - и не вспомнил.
- Что за парень? - спросил Номура.
- Ну, у Янаги жил в одно время с вами. Застенчивый такой, внуки Янаги его еще разыгрывали все время...
- А! - воскликнул Номура. - Точно, как бишь его звали... Его еще госпожа Токи со своими девочками нарядила в женское платье, когда мы в “Фениксе” гуляли...
- А потом туда облава нагрянула, - закончил Шишио. - Этот парень, да. Как его звали?
- Не помню, - признался Номура после паузы. - Он вроде тоже умер, да?
- Да, при Тоба-Фусими.
- Мир его праху.
- Мир его праху.
Сакэ булькнуло в кувшине, опустевшем уже более чем наполовину.
- А госпожа Токи? - спросил Номура с внезапной тревогой. - Она что, тоже?..
- Нет, она жива. Но в последнее время, я слышал, дела у нее не очень.
- После “Марии Луз” у многих дела не очень.
Снова собеседники ненадолго погрузились в молчание.
- Много народу умерло, - задумчиво сказал Номура. - Из тех, кто жил у Янаги в одно время со мной, хорошо если треть осталась в живых. А из этой трети почти никто не хочет вспоминать старые добрые времена. Как война закончилась, все сразу стали такие цивилизованные...
- Ну-ну, - сказал Шишио. - Мы-то все помним.
- За воспоминания?
- За них!
Кувшин полегчал еще больше.
- И все-таки очень уж много людей умерло, - повторил Номура; эта мысль явно не давала ему покоя. - Я иногда удивляюсь: как я сам-то не умер? Бывает, знаете, просыпаюсь с чувством, что случилась ошибка и мне надо было остаться там.
- Где там?
- В Бакумацу...
- По-моему, вам уже хватит.
- Да нет, - возразил Номура. - На трезвую голову я тоже, случается, об этом думаю. Что, может, это было бы и к лучшему, если бы я не дожил до победы...
- Вам точно хватит.
- Я знаете как это себе вижу? Вот я строил корабль. Мы все строили корабль, очень долго, из последних сил. И вот построили. Он качнулся, съехал со стапелей и поплыл. И плывет, все быстрее и быстрее, огромный корабль, и совершенно не туда, куда я хочу. А я стою на палубе и ничего не могу сделать. Я его строил, а теперь я просто пассажир.
- Очень красивый образ, - сказал Шишио одобрительно. - Напишите стих.
- Да ну вас. Можно подумать, вам все нравится в нашем дивном новом мире.
- Осуществившаяся мечта мертва, - веско сообщил Шишио.
- Ого! - восхитился Номура. - Вот это и впрямь поэтично! Не ожидал от вас, честно говоря.
- Это из завтрашней речи Кацуры. Я ему передам, что вам понравилось.
- Ну, давайте тогда за красноречие Кацуры?
- Давайте.
Когда красноречие Кацуры было отмечено должным образом, Номура спросил:
- А что, работы у вас по-прежнему много?
- Хватает. Хотя такого веселья, как раньше, конечно, уже нет.
- И вы до сих пор говорите врагам революции “Тэнчу”? Хоть что-то осталось неизменным в этом переменчивом мире?
- Увы, - ответил Шишио. - Теперь карают не небеса, а кабинет министров. А это совсем не так хорошо звучит.
- А что вы теперь говорите?
Шишио остановился.
- Вот мы и пришли, - сказал он.
Номура посмотрел направо, затем налево. Аллея была совершенно пуста. Только какая-то птица шумно возилась в ветвях над головой.
Номура запрокинул голову и одним глотком допил сакэ. Выдохнул и преувеличенно осторожно поставил кувшин на землю.
- Что ж, - сказал он. - Я не удивлен. Когда у революции заканчиваются враги, она начинает поглядывать на недостаточно пылких друзей, верно? Корабль следует принятым курсом, а все, кому этот курс не нравится, могут покинуть палубу. - Он расстегнул сюртук и шутливо развел полы в стороны: - Рази, клинок, вот грудь моя!
- Вы что же, даже защищаться не будете? - спросил Шишио разочарованно.
- Не хочу огорчать вас своим посредственным фехтованием.
- Очень любезно с вашей стороны.
- И вот еще что, - добавил Номура. - Пока вы не начали, хочу сказать, что я не забыл тот случай в Симабаре...
- Какой случай?
- Неужели не помните? Ну, когда на нас наскочили парни из Сацумы...
- Что-то ничего не вспоминается, - признался Шишио.
- Ну, в общем, я был с друзьями в Симабаре, и там нам встретилась компания из Сацумы. Их было больше, и они бы нас передавили, как кур. Но на счастье вы проходили мимо, и в итоге как кур передавили парней из Сацумы. Так вот знайте, что я вам благодарен за тот случай, не держу на вас зла и в посмертии тоже обижаться не буду.
- Я тронут, - сказал Шишио. - Сколько у вас денег при себе?
Номура моргнул.
- Позвольте, - сказал он. - Я никогда не верил этим наветам, что хитокири поправляют свои дела из тех денег, которые...
- Так сколько?
- Вы сами это сможете выяснить через минуту.
- Хватит вам их, чтобы добраться до Осаки, купить билет на ближайший пароход и уплыть куда-нибудь подальше?
Номура открыл было рот - и закрыл. Затем, не отводя от Шишио глаз, наклонился, поднял с земли кувшин и приложился к нему. Он забыл, что кувшин уже пуст.
- Пожалуй, не хватит, - сказал он затем. - Но я могу еще заложить часы.
- Тогда давайте считать, что вы проявили сообразительность и побежали закладывать часы до того, как я вас позвал на прогулку. И мы разминулись.
Номура за цепочку выудил упомянутые часы из жилетного кармана и задумчиво качнул их, словно маятник.
- Ждете чего-то? - спросил Шишио.
- Пытаюсь прийти в себе, - признался Номура. - Я только что попрощался с миром, и вы меня, честно говоря, огорошили. Раньше за вами такой доброты не водилось.
- Раньше я убивал врагов революции. А теперь, как вы метко заметили, приходится убивать друзей. Я патриот своей страны, вы тоже. Корабль, который мы вместе строили, на плаву, это уже большое дело. И я знаю тех, кто стоит у руля. Они такие же люди, как все остальные, и так же смертны. Так что курс еще вполне может поменяться.
Номура вздохнул.
- Всегда восхищался вашим оптимизмом, - признался он. - Что ж, пойду закладывать часы. Вряд ли мы еще увидимся, так что всех благ!
- И вам не хворать, - откликнулся Шишио.
Номура зашагал было прочь, но, словно вспомнив о чем-то, остановился.
- Кстати об оптимизме, - сказал он. - А сами-то вы пока не думаете покупать билет на пароход?
- Зачем бы это?
- А затем, что на кого, по-вашему, обратит свой взгляд революция, когда у нее закончатся неблагонадежные друзья?
- Ну, - сказал Шишио с усмешкой, - я бы на это посмотрел.
Но Номура не улыбнулся в ответ. Он хмурился и был очень серьезен.
- Знаете что? - сказал он. - Я буду за вас молиться.
- Эк вас развезло, - молвил Шишио с уважением.
- Я буду молиться Каннон, - сказал Номура торжественно, - о том, чтобы палач, которого пошлют за вами, проявил такое же милосердие, какое вы проявили ко мне.
Шишио расхохотался.
- Лучше помолитесь об этом палаче, - сказал он. - Всего милосердия милосердной Каннон не хватит, чтобы спасти того, кто за мной придет!
Фанфик сшит на живую нитку из различных рукавов хакама. Я забыла все, что знала о японской революции, а это, прямо скажем, и так было немного.
Я даже забыла, в каком году погорел гоподин Шишио, в 69-м или 72-м, шейм он ми! С одной стороны, чтобы до событий манги прошло 10 лет, это должен быть 69-й. С другой стороны, это же только-только республику Эдзо разгромили, не могли же камрады господина Шишио прямо сразу попытаться выпилить... В общем, я выбрала 72-й.
Парк Маруяма открылся только в 1880-х, но я че-то не смогла нагуглить, где жители Киото гуляли до этого счастливого момента.
Этот летний день 1872-го года выдался слишком холодным и пасмурным для лета. Тяжёлые тучи, обещавшие в самом скором времени разразиться дождем, низко нависли над Киото. Ветер то обманчиво затихал, то поднимался, словно в приступе внезапной ярости, и тогда старые криптомерии под его натиском стонали и гремели иглами.
Непогода распугала посетителей парка Маруяма. Его дорожки, обычно многолюдные, были теперь почти пусты. Почти - потому что двое прохожих все же не отступили перед лицом стихии. Отчасти их поддерживал и согревал кувшин с сакэ, к которому они прикладывались по очереди, но в большей степени - общие теплые воспоминания.
Первый прохожий был одет по новой гайдзинской моде и волосы тоже стриг на западный манер. Любой житель Киото, достаточно пристально следящий за политическими обозрениями, узнал бы его: это был Номура Ицуро, человек, находившийся, может быть, не в первых рядах Патриотов, но все же немало послуживший своей стране в грозную пору Бакумацу и не оставивший попечений о ней и теперь, в более спокойное время.
Его спутник не гнался за модой. Он был одет традиционно и длинные волосы собирал в традиционный самурайский хвост. Хотя имя у него было запоминающееся - звали его Шишио Макото - и внешность тоже довольно эффектная, но вряд ли гипотетический киотский обыватель, сколь бы хорошо он ни был подкован в политической жизни бывшей столицы, узнал бы его в лицо или вспомнил по имени. Не потому что Шишио мало сделал для революции - просто он предпочитал работать в тени.
Сейчас, однако, он вовсе не таился, и его веселый голос далеко разносился в пустых аллеях парка.
- ... И говорит: а кто же спас господина Кавасаки из лап Шинсена? Это я, говорю, его спас, на моем месте так поступил бы каждый, не стоит благодарности. А Кацура говорит: таки а где же его амигаса?!
Оба расхохотались.
- А что с ним потом случилось, с этим Кавасаки? - спросил затем Номура. - Он вроде умер?
- Да, недели через две после того случая. Зарубили в уличной стычке.
- Какая жалость.
- Это было неизбежно, - сурово ответил Шишио. - Он очень плохо владел мечом. На его фехтование нельзя было смотреть без слез. Мир его праху.
И отхлебнул из кувшина.
- Мир его праху, - откликнулся Номура и отхлебнул в свою очередь.
Некоторое время они шли в молчании.
- Вот так живешь, живешь, - сказал Номура. - Потом умрешь, и все, что после тебя останется - имя, анекдот про шляпу и что ты был плохим фехтовальщиком.
- От некоторых остается и того меньше, - ответил Шишио. - Я на днях пытался вспомнить, как звали парня, который рядом с вами комнату снимал - и не вспомнил.
- Что за парень? - спросил Номура.
- Ну, у Янаги жил в одно время с вами. Застенчивый такой, внуки Янаги его еще разыгрывали все время...
- А! - воскликнул Номура. - Точно, как бишь его звали... Его еще госпожа Токи со своими девочками нарядила в женское платье, когда мы в “Фениксе” гуляли...
- А потом туда облава нагрянула, - закончил Шишио. - Этот парень, да. Как его звали?
- Не помню, - признался Номура после паузы. - Он вроде тоже умер, да?
- Да, при Тоба-Фусими.
- Мир его праху.
- Мир его праху.
Сакэ булькнуло в кувшине, опустевшем уже более чем наполовину.
- А госпожа Токи? - спросил Номура с внезапной тревогой. - Она что, тоже?..
- Нет, она жива. Но в последнее время, я слышал, дела у нее не очень.
- После “Марии Луз” у многих дела не очень.
Снова собеседники ненадолго погрузились в молчание.
- Много народу умерло, - задумчиво сказал Номура. - Из тех, кто жил у Янаги в одно время со мной, хорошо если треть осталась в живых. А из этой трети почти никто не хочет вспоминать старые добрые времена. Как война закончилась, все сразу стали такие цивилизованные...
- Ну-ну, - сказал Шишио. - Мы-то все помним.
- За воспоминания?
- За них!
Кувшин полегчал еще больше.
- И все-таки очень уж много людей умерло, - повторил Номура; эта мысль явно не давала ему покоя. - Я иногда удивляюсь: как я сам-то не умер? Бывает, знаете, просыпаюсь с чувством, что случилась ошибка и мне надо было остаться там.
- Где там?
- В Бакумацу...
- По-моему, вам уже хватит.
- Да нет, - возразил Номура. - На трезвую голову я тоже, случается, об этом думаю. Что, может, это было бы и к лучшему, если бы я не дожил до победы...
- Вам точно хватит.
- Я знаете как это себе вижу? Вот я строил корабль. Мы все строили корабль, очень долго, из последних сил. И вот построили. Он качнулся, съехал со стапелей и поплыл. И плывет, все быстрее и быстрее, огромный корабль, и совершенно не туда, куда я хочу. А я стою на палубе и ничего не могу сделать. Я его строил, а теперь я просто пассажир.
- Очень красивый образ, - сказал Шишио одобрительно. - Напишите стих.
- Да ну вас. Можно подумать, вам все нравится в нашем дивном новом мире.
- Осуществившаяся мечта мертва, - веско сообщил Шишио.
- Ого! - восхитился Номура. - Вот это и впрямь поэтично! Не ожидал от вас, честно говоря.
- Это из завтрашней речи Кацуры. Я ему передам, что вам понравилось.
- Ну, давайте тогда за красноречие Кацуры?
- Давайте.
Когда красноречие Кацуры было отмечено должным образом, Номура спросил:
- А что, работы у вас по-прежнему много?
- Хватает. Хотя такого веселья, как раньше, конечно, уже нет.
- И вы до сих пор говорите врагам революции “Тэнчу”? Хоть что-то осталось неизменным в этом переменчивом мире?
- Увы, - ответил Шишио. - Теперь карают не небеса, а кабинет министров. А это совсем не так хорошо звучит.
- А что вы теперь говорите?
Шишио остановился.
- Вот мы и пришли, - сказал он.
Номура посмотрел направо, затем налево. Аллея была совершенно пуста. Только какая-то птица шумно возилась в ветвях над головой.
Номура запрокинул голову и одним глотком допил сакэ. Выдохнул и преувеличенно осторожно поставил кувшин на землю.
- Что ж, - сказал он. - Я не удивлен. Когда у революции заканчиваются враги, она начинает поглядывать на недостаточно пылких друзей, верно? Корабль следует принятым курсом, а все, кому этот курс не нравится, могут покинуть палубу. - Он расстегнул сюртук и шутливо развел полы в стороны: - Рази, клинок, вот грудь моя!
- Вы что же, даже защищаться не будете? - спросил Шишио разочарованно.
- Не хочу огорчать вас своим посредственным фехтованием.
- Очень любезно с вашей стороны.
- И вот еще что, - добавил Номура. - Пока вы не начали, хочу сказать, что я не забыл тот случай в Симабаре...
- Какой случай?
- Неужели не помните? Ну, когда на нас наскочили парни из Сацумы...
- Что-то ничего не вспоминается, - признался Шишио.
- Ну, в общем, я был с друзьями в Симабаре, и там нам встретилась компания из Сацумы. Их было больше, и они бы нас передавили, как кур. Но на счастье вы проходили мимо, и в итоге как кур передавили парней из Сацумы. Так вот знайте, что я вам благодарен за тот случай, не держу на вас зла и в посмертии тоже обижаться не буду.
- Я тронут, - сказал Шишио. - Сколько у вас денег при себе?
Номура моргнул.
- Позвольте, - сказал он. - Я никогда не верил этим наветам, что хитокири поправляют свои дела из тех денег, которые...
- Так сколько?
- Вы сами это сможете выяснить через минуту.
- Хватит вам их, чтобы добраться до Осаки, купить билет на ближайший пароход и уплыть куда-нибудь подальше?
Номура открыл было рот - и закрыл. Затем, не отводя от Шишио глаз, наклонился, поднял с земли кувшин и приложился к нему. Он забыл, что кувшин уже пуст.
- Пожалуй, не хватит, - сказал он затем. - Но я могу еще заложить часы.
- Тогда давайте считать, что вы проявили сообразительность и побежали закладывать часы до того, как я вас позвал на прогулку. И мы разминулись.
Номура за цепочку выудил упомянутые часы из жилетного кармана и задумчиво качнул их, словно маятник.
- Ждете чего-то? - спросил Шишио.
- Пытаюсь прийти в себе, - признался Номура. - Я только что попрощался с миром, и вы меня, честно говоря, огорошили. Раньше за вами такой доброты не водилось.
- Раньше я убивал врагов революции. А теперь, как вы метко заметили, приходится убивать друзей. Я патриот своей страны, вы тоже. Корабль, который мы вместе строили, на плаву, это уже большое дело. И я знаю тех, кто стоит у руля. Они такие же люди, как все остальные, и так же смертны. Так что курс еще вполне может поменяться.
Номура вздохнул.
- Всегда восхищался вашим оптимизмом, - признался он. - Что ж, пойду закладывать часы. Вряд ли мы еще увидимся, так что всех благ!
- И вам не хворать, - откликнулся Шишио.
Номура зашагал было прочь, но, словно вспомнив о чем-то, остановился.
- Кстати об оптимизме, - сказал он. - А сами-то вы пока не думаете покупать билет на пароход?
- Зачем бы это?
- А затем, что на кого, по-вашему, обратит свой взгляд революция, когда у нее закончатся неблагонадежные друзья?
- Ну, - сказал Шишио с усмешкой, - я бы на это посмотрел.
Но Номура не улыбнулся в ответ. Он хмурился и был очень серьезен.
- Знаете что? - сказал он. - Я буду за вас молиться.
- Эк вас развезло, - молвил Шишио с уважением.
- Я буду молиться Каннон, - сказал Номура торжественно, - о том, чтобы палач, которого пошлют за вами, проявил такое же милосердие, какое вы проявили ко мне.
Шишио расхохотался.
- Лучше помолитесь об этом палаче, - сказал он. - Всего милосердия милосердной Каннон не хватит, чтобы спасти того, кто за мной придет!