(no subject)
Мне приснился сон про клуб моих любимых персонажей. Там царила грозовая атмосфера.
Клуб разделился на две неравные фракции. Первая состояла из очеловечившегося Франкура, который сидел во главе длинного стола, одинокий и мрачный, как Байрон. Вторая фракция, в которую вошли остальные члены клуба, обосновалась за противоположном концом стола, и оттуда до Франкура долетали различные уничижающие реплики.
- Музыкант, ха! - говорил Мозенрат. - В то время как он мог бы скользить по ночным улицам и одним движением обрывать нити жизней тех, кто встретится ему на пути... Он мог бы поработить Париж, сковать ужасом сердца его жителей - а вместо этого скачет по сцене и бьет чечетку! Никаких амбиций!
- А кровь?! - восклицал Алукард. - Почему он не пьет крови? У него на расстоянии вытянутой руки находится такая чудесная девушка, а он до сих пор не прокусил ее нежную шейку.. Он позорит весь ночной народ!
Ичемару Гин не говорил ничего, но его улыбка сочилась презрением.
- Я не хочу сказать, что четыре руки - это круто, - молвил Нноитора, арранкар, сильный своим математическим умом, - потому что, каждому ясно, шесть рук еще круче! Но даже то немногое, что у него было, этот придурок профукал и остался с какой-то жалкой парой!..
- Не приходится ждать, - неторопливо проговорил господин Шишио, и остальные умолкли, прислушиваясь к словам великого человека, - не приходится ждать от этого юноши демонстрации каких-то особых боевых искусств. Его кэн-ки удручающе низок и слаб.
- Да ладно боевые искусства, - ответил Гоблин. - Чтоб, скажем, гитарой человека покалечить, большого искусства не надо - лупи посильнее, и всего делов. Но этот пассажир при всех своих талантах мог бы стричь купоны и грести их лопатой, а он торчит, как дурак, в своем кабаре и даже не требует удвоить ему жалование. Не варит у чувака котелок!
- У нас в горах, - сообщил повелитель Верминаард, человек прямой и простодушный, - с такими интеллигентами поступали просто...
В конце концов эти несправедливые упреки даже в кротком сердце Франкура пробудили злое и мстительное чувство.
- Зато, - сказал он, мрачно сверкнув глазами, - она напишет про меня роман. С детективной интригой.
На другом конце стола воцарилось молчание.
- Эээ, чувак, - протянул наконец Гоблин, а Алукард длинно и меланхолично засвистел.
- Что? - спросил Франкур.
Повелитель Верминаард поднялся со своего места, прошелся, гремя доспехами, вдоль стола и тяжело хлопнул Франкура по плечу.
- Эх, - сказал он, - какой роман она хотела написать про меня! Если б вы все знали, как там все должно было быть круто и пафосно. Там даже была философская идея.
- Про меня, - молвил господин Шишио, глядя на Франкура с сочувствием, - она хотела написать два романа: один про роллы, другой про прорыв инферно. Из первого даже осилила страниц восемь. И я уже не говорю про повесть об органах печати...
- А еще она переводит, - уронил Ичимару Гин, и все засмеялись этой остроумной шутке.
- Суши весла, дружище, - подытожил Гоблин. - Больше всего романов она хотела написать про меня. Про меня она пишет романы с детства. Самым удачным из ненаписанных романов я считаю тот, который про медиумов. Хотя про заброшенную лабораторию тоже ничего так.Или про мертвых детей...
Алукард вежливо постучал его "Кассулом" по плечу.
- Про мертвых детей, - сказал он веско, - это роман про меня.
- Нет, про меня, - возразил Гоблин. - Но это неважно. Все равно она не напишет.
- Аминь, - заключил Алукард, убирая "Кассул".
Обстановка за столом стремительно теплела, ибо ничто не сплачивает коллектив лучше, чем общее несчастье. Господин Шишио жестом фокусника извлек из рукава бутылку саке. Франкур достал из-под стола гитару и начал наигрывать "Как здорово, что все мы здесь..."
И только Мозенрат сидел в стороне и надувался как индюк. Ему было горько.
О нем никогда не планировали написать романа. Но даже жалкую повесть про посох Урвалаха о нем писали и не могли дописать уже много лет.
Клуб разделился на две неравные фракции. Первая состояла из очеловечившегося Франкура, который сидел во главе длинного стола, одинокий и мрачный, как Байрон. Вторая фракция, в которую вошли остальные члены клуба, обосновалась за противоположном концом стола, и оттуда до Франкура долетали различные уничижающие реплики.
- Музыкант, ха! - говорил Мозенрат. - В то время как он мог бы скользить по ночным улицам и одним движением обрывать нити жизней тех, кто встретится ему на пути... Он мог бы поработить Париж, сковать ужасом сердца его жителей - а вместо этого скачет по сцене и бьет чечетку! Никаких амбиций!
- А кровь?! - восклицал Алукард. - Почему он не пьет крови? У него на расстоянии вытянутой руки находится такая чудесная девушка, а он до сих пор не прокусил ее нежную шейку.. Он позорит весь ночной народ!
Ичемару Гин не говорил ничего, но его улыбка сочилась презрением.
- Я не хочу сказать, что четыре руки - это круто, - молвил Нноитора, арранкар, сильный своим математическим умом, - потому что, каждому ясно, шесть рук еще круче! Но даже то немногое, что у него было, этот придурок профукал и остался с какой-то жалкой парой!..
- Не приходится ждать, - неторопливо проговорил господин Шишио, и остальные умолкли, прислушиваясь к словам великого человека, - не приходится ждать от этого юноши демонстрации каких-то особых боевых искусств. Его кэн-ки удручающе низок и слаб.
- Да ладно боевые искусства, - ответил Гоблин. - Чтоб, скажем, гитарой человека покалечить, большого искусства не надо - лупи посильнее, и всего делов. Но этот пассажир при всех своих талантах мог бы стричь купоны и грести их лопатой, а он торчит, как дурак, в своем кабаре и даже не требует удвоить ему жалование. Не варит у чувака котелок!
- У нас в горах, - сообщил повелитель Верминаард, человек прямой и простодушный, - с такими интеллигентами поступали просто...
В конце концов эти несправедливые упреки даже в кротком сердце Франкура пробудили злое и мстительное чувство.
- Зато, - сказал он, мрачно сверкнув глазами, - она напишет про меня роман. С детективной интригой.
На другом конце стола воцарилось молчание.
- Эээ, чувак, - протянул наконец Гоблин, а Алукард длинно и меланхолично засвистел.
- Что? - спросил Франкур.
Повелитель Верминаард поднялся со своего места, прошелся, гремя доспехами, вдоль стола и тяжело хлопнул Франкура по плечу.
- Эх, - сказал он, - какой роман она хотела написать про меня! Если б вы все знали, как там все должно было быть круто и пафосно. Там даже была философская идея.
- Про меня, - молвил господин Шишио, глядя на Франкура с сочувствием, - она хотела написать два романа: один про роллы, другой про прорыв инферно. Из первого даже осилила страниц восемь. И я уже не говорю про повесть об органах печати...
- А еще она переводит, - уронил Ичимару Гин, и все засмеялись этой остроумной шутке.
- Суши весла, дружище, - подытожил Гоблин. - Больше всего романов она хотела написать про меня. Про меня она пишет романы с детства. Самым удачным из ненаписанных романов я считаю тот, который про медиумов. Хотя про заброшенную лабораторию тоже ничего так.Или про мертвых детей...
Алукард вежливо постучал его "Кассулом" по плечу.
- Про мертвых детей, - сказал он веско, - это роман про меня.
- Нет, про меня, - возразил Гоблин. - Но это неважно. Все равно она не напишет.
- Аминь, - заключил Алукард, убирая "Кассул".
Обстановка за столом стремительно теплела, ибо ничто не сплачивает коллектив лучше, чем общее несчастье. Господин Шишио жестом фокусника извлек из рукава бутылку саке. Франкур достал из-под стола гитару и начал наигрывать "Как здорово, что все мы здесь..."
И только Мозенрат сидел в стороне и надувался как индюк. Ему было горько.
О нем никогда не планировали написать романа. Но даже жалкую повесть про посох Урвалаха о нем писали и не могли дописать уже много лет.