Тётя Света
Новоиспечёный нобелевский лауреат Светлана Алексиевич чуть ли не в каждом своём интервью воспроизводит вот этот удивительной гнусности пассаж:
У меня во «Время секонд хэнд» есть история, как один парень рассказывает о том, как был влюблен в свою тетю Олю. А потом узнал, что она родного брата заложила и он погиб где-то в сталинском лагере. И его это мучило. И когда он узнал, что Оля эта умирает, он пришел и говорит: «Тетя Оля, помнишь 37 год?» Она говорит: «Ну, в 37-м я была счастлива, меня любили, я любила». И он решается спросить: «А дядя Саша?» Она отвечает ему: «Пойди, найди в 37 году честного человека». Человеческое зло, человеческая подлость - это не Берия и Сталин, это красивая тетя Оля.
Знаете, что это такое? С самых что ни на есть абстрактных гуманистических позиций? Это ведь то же самое, что собрать голодающих людей, бросить им кусок хлеба и, с ухмылкой наблюдая за дракой за него, рассуждать о человеческой склочности.
С позиции же сугубо прагматической, то есть, возвращаясь к нашим баранам, этот пассаж с новиопского переводится так: «Ну да, это мы у вас, русопятых, всё отобрали и с головою в помои вас макнули. Но виноваты ведь не мы, а вы - вот ежели в этой помойной яме вы бы себя весли прилично, то другой разговор был бы. А раз русня так себя вела, то она всё это и заслуживала. Так что кайтесь, суки, кайтесь.»
У меня во «Время секонд хэнд» есть история, как один парень рассказывает о том, как был влюблен в свою тетю Олю. А потом узнал, что она родного брата заложила и он погиб где-то в сталинском лагере. И его это мучило. И когда он узнал, что Оля эта умирает, он пришел и говорит: «Тетя Оля, помнишь 37 год?» Она говорит: «Ну, в 37-м я была счастлива, меня любили, я любила». И он решается спросить: «А дядя Саша?» Она отвечает ему: «Пойди, найди в 37 году честного человека». Человеческое зло, человеческая подлость - это не Берия и Сталин, это красивая тетя Оля.
Знаете, что это такое? С самых что ни на есть абстрактных гуманистических позиций? Это ведь то же самое, что собрать голодающих людей, бросить им кусок хлеба и, с ухмылкой наблюдая за дракой за него, рассуждать о человеческой склочности.
С позиции же сугубо прагматической, то есть, возвращаясь к нашим баранам, этот пассаж с новиопского переводится так: «Ну да, это мы у вас, русопятых, всё отобрали и с головою в помои вас макнули. Но виноваты ведь не мы, а вы - вот ежели в этой помойной яме вы бы себя весли прилично, то другой разговор был бы. А раз русня так себя вела, то она всё это и заслуживала. Так что кайтесь, суки, кайтесь.»