(no subject)
Всякий раз, когда я беру в руки кисть, из глубины памяти возникают тёплые воспоминания о маме. Она была художницей - талантливой, поразительно усидчивой, терпеливой и, безусловно, одарённой.
С детства она хотела привить мне любовь к красивому, поэтому каждое лето мы проводили в сосновых лесах и на шумных речках. Но я, беззаботная девчонка, всячески избегала её уроков, пропускала мимо ушей важные наказы и правила, потому что мне казалось, что сейчас рано забивать свою голову тем, к чему я равнодушна. Казалось, впереди у нас с мамой столько времени, и позже я прислушаюсь к её наставлениям, а пока мне не до этого, пока рано.
Мама видела прекрасное там, куда я не смотрела, и то, что я не видела. Внушала, что в природе не существует чёрного цвета - он состоит из миллиона оттенков. А я никак не могла понять, почему в густой чёрной тени от кувшина просвечивают и красный, и синий цвета. Мне казалось это неправильным. Почему летняя листва у мамы нарисована из сотен похожих оттенков, ведь он явно один - просто зелёный и ничего тут не нужно придумывать.
Мама отчаянно перечисляла мне цвета своих красок. Помню, мне нравились эти названия, но я даже не понимала, какой у них оттенок. Какой он - смальтовый цвет? Что можно нарисовать охрой, кармином или кобальтом? На тюбиках были подписаны поэтичные названия - лимонная, телесная, небесно-голубая, лазоревая, травяная, алая… Но меня эти трогательные названия не волновали, не пробуждали желания рисовать.
Мама просыпалась вместе с солнцем задолго до моего пробуждения и тихонечко принималась за работу. Настолько увлекалась, склоняясь над холстом, что забывала о еде. Она всегда твердила, что писать нужно только при естественном дневном свете. От излучения комнатной лампы, какой бы яркой она не была, цвета становятся совсем другими. Я поняла это очень поздно, только спустя годы, когда сама полюбила краски, тогда, когда мамы не стало и некому стало мне давать советы и указывать на ошибки.
Моя жажда к рисованию открылась инстинктивно, по наследству. Она стала зарождаться, когда я начала понимать природу, волшебство её красок, когда меня начали захлёстывать высокие чувства при виде простых, красивых пейзажей и ярких моментов, которых хотелось остановить. Тогда я поняла, что могу задержать время, оставляя подсыхать акварельными красками увиденное и испытанное.
Сейчас, как никогда, я понимаю маму, рассматриваю её картины и поражаюсь мастерству. Только я не могу ей этого сказать, и каждый раз от этого понимания по щекам бегут облегчающие щекотные ручейки. Знаю, мама была бы рада моему увлечению. А теперь, когда я познала радость от рисования, не смогу остановиться, так же, как не смогу не видеть, что красота рядом, что она повсюду.
Мои рисунки:
С детства она хотела привить мне любовь к красивому, поэтому каждое лето мы проводили в сосновых лесах и на шумных речках. Но я, беззаботная девчонка, всячески избегала её уроков, пропускала мимо ушей важные наказы и правила, потому что мне казалось, что сейчас рано забивать свою голову тем, к чему я равнодушна. Казалось, впереди у нас с мамой столько времени, и позже я прислушаюсь к её наставлениям, а пока мне не до этого, пока рано.
Мама видела прекрасное там, куда я не смотрела, и то, что я не видела. Внушала, что в природе не существует чёрного цвета - он состоит из миллиона оттенков. А я никак не могла понять, почему в густой чёрной тени от кувшина просвечивают и красный, и синий цвета. Мне казалось это неправильным. Почему летняя листва у мамы нарисована из сотен похожих оттенков, ведь он явно один - просто зелёный и ничего тут не нужно придумывать.
Мама отчаянно перечисляла мне цвета своих красок. Помню, мне нравились эти названия, но я даже не понимала, какой у них оттенок. Какой он - смальтовый цвет? Что можно нарисовать охрой, кармином или кобальтом? На тюбиках были подписаны поэтичные названия - лимонная, телесная, небесно-голубая, лазоревая, травяная, алая… Но меня эти трогательные названия не волновали, не пробуждали желания рисовать.
Мама просыпалась вместе с солнцем задолго до моего пробуждения и тихонечко принималась за работу. Настолько увлекалась, склоняясь над холстом, что забывала о еде. Она всегда твердила, что писать нужно только при естественном дневном свете. От излучения комнатной лампы, какой бы яркой она не была, цвета становятся совсем другими. Я поняла это очень поздно, только спустя годы, когда сама полюбила краски, тогда, когда мамы не стало и некому стало мне давать советы и указывать на ошибки.
Моя жажда к рисованию открылась инстинктивно, по наследству. Она стала зарождаться, когда я начала понимать природу, волшебство её красок, когда меня начали захлёстывать высокие чувства при виде простых, красивых пейзажей и ярких моментов, которых хотелось остановить. Тогда я поняла, что могу задержать время, оставляя подсыхать акварельными красками увиденное и испытанное.
Сейчас, как никогда, я понимаю маму, рассматриваю её картины и поражаюсь мастерству. Только я не могу ей этого сказать, и каждый раз от этого понимания по щекам бегут облегчающие щекотные ручейки. Знаю, мама была бы рада моему увлечению. А теперь, когда я познала радость от рисования, не смогу остановиться, так же, как не смогу не видеть, что красота рядом, что она повсюду.
Мои рисунки: