Мгновение и вечность. / К Дню Памяти Ю.Н.Рериха /
Оригинал взят у enigma_vita в Мгновение и вечность. / К Дню Памяти Ю.Н.Рериха /
Как сказать слово о том, кто истинно стал родным, кто дорог сердцу, кто столь полон красоты, что и не описать словами? Но сказать надо, и сказать так, как это живёт в сознании, как видится в неизгладимой памяти, как сам про себя размышляешь о нём, и сказать так, как было.
Сказать надо о Юрии Николаевиче Рерихе, великом сыне своих великих Родителей. Уже 110 лет со дня его рождения! К его 100-летию я уже писал свои воспоминания о встречах с ним. Но это только часть того, что можно сказать о нём. За все долгие минувшие десятилетия мысли часто возвращались к его образу, облику, деятельности. Ныне исполняется 55 лет со дня моей первой встречи с ним. Это - ровно половина тех лет, что прошли со дня его рождения.
Однажды я летел на самолёте из Кош-Агача в Горно-Алтайск. В иллюминаторах в северном направлении видел три вершины, высоко вознёсшиеся над волнами бескрайнего моря горных хребтов. И хотя был полдень, те дальние вершины из-за громадного расстояния виднелись в розовой дымке, своим видом напоминая корону. Озадачился: что же это за горы? И только приглядевшись к ним, понял, что это Белуха, моя любимая Белуха с её тремя вершинами, та самая, как её ещё называют, - Уч-Сумер, Корона Катуни, осколок Гималаев, но в непривычном ракурсе выглядевшая непохоже на то, что столь знакомо было мне прежде. Рисовал я её, писал с неё этюды много раз с разных сторон, но столь высокой она с земли и вблизи не казалась. А теперь она - царица среди вершин. Подумалось: в истинном свете великое видно только с большого расстояния и только если мы сами поднимемся хоть на какую-то высоту. С земли, с низкой точки зрения великое не охватить.
Это сравнение всегда приходит мне на ум, когда представляю себе Юрия Николаевича, каким я его видел, слышал, понимал. Более чем за полвека он стал выше, он стал значительнее, и притом он стал ближе, намного ближе. Беспощадные судьи подлинности ценностей - время и расстояние - выявили ещё ярче его суть.
Часто невольно приходилось задаваться вопросом: что же было в нём самым замечательным? Почему его невозможно забыть и он, как маяк, живёт в сознании? Приходится признать, что это была особая аура, особая энергетика, как озон Высшего Мира, - именно она преображала и возвышала всё, к чему он прикасался. Многие называли это обаянием, но это было то обаяние, которое не поддаётся описанию. Находиться рядом с ним было счастьем. Даже увидя его издали, в толпе, мельком, люди менялись, возвышались духом.
Можно смело сказать, что он был учителем жизни. Хотя он был совсем не таким учителем, какого мы обычно представляем. Ведь он сам говорил не раз: «Воспитать человека невозможно. Каким он родился, таким и будет». Но люди при нём менялись. Всё дело
в том, что он действительно не воспитывал так, как это чаще всего понимается. Он никому не делал никаких замечаний, не поучал, не указывал на недостатки, не вскрывал ошибки, даже если они были очевидны. Только когда приходилось к слову, делился опытом, утверждал научные факты - какое действие к чему приводит. Он не только применял другой метод, но он жил им. Это естественный подход, когда воспитывает не слово, а дух воспитателя, красота его, его сердце, возвышенность его облика. Просто, находясь с ним рядом, хотелось быть лучше, лучше во всех отношениях. Тут тот же эффект, о котором давно известно из восточной мудрости: рядом с малым учителем возникает множество вопросов, а рядом с великим всё становится ясным само собой. Становится ясным
в свете Лучей высокого сознания.
Сначала мы видим свет вне себя. Затем начинаем ощущать его в себе. И позже мы сами можем излучать свет сознания и блага на окружающее. И излучать вне побуждений, без преднамеренных посылов. Излучать постоянно, как Солнце. Таким солнценосцем и был Юрий Николаевич.
Тут можно задаться вопросом: сколько надо времени, чтобы этот огонь сознания носителя Света зажёг другое сознание? Нужны ли десятилетия общения, годы, месяцы, дни? Сама жизненная практика показывает, что достаточно мгновения. Мгновение и вечность сходятся. Мгновение прикосновения к свету на века изменяет сознание, если оно готово к этому. Если у нас в руках есть незажжённые свечи и к ним прикоснётся кто-то горящей свечой, то загорятся наши свечи мгновенно. Величайшее благо, величайший дар, величайшее действие есть отдача другому света своего сознания, огня своего духа. Это - величайшая жертва. Во имя совершенствования ближнего, совершенствования окружающих приносится в жертву всё то, чем носитель света жив сам. В этом - священные узы Учителя и ученика. С древнейших времён именно такое обучение, воспитание, просвещение ценилось как истинное. Высшее действие воспитания - отдача духа своего ближнему своему. Жертва. Жертва, уносящая множество сил сердца, психической энергии, жизни.
Было чувство, что приближается важнейший момент моей жизни, что я увижу великого человека.
Итак, 2 сентября, около четырёх часов дня, мы втроём поднимаемся по широкой лестнице нового дома к заветной квартире. Дверь открывает женщина - хрупкая, невысокая. Одежда оранжево-коричневых тонов. Встречает нас приветливой улыбкой, вежливо приглашает войти, но вся как бы несколько отстранённая. Весь её облик, прямая, спокойная стать безошибочно свидетельствовали о воспитании и жизни в иной, чем наша, высококультурной среде.
Рихард Яковлевич снимает плащ, Гунта - тоже. Я стою в коридоре, передо мной раскрытая двустворчатая дверь в большую комнату. Снимая плащ, я огляделся, посмотрел в эту раскрытую дверь и вдруг неожиданно там, в глубине комнаты, увидел пару глаз, взгляд которых проникал внутрь самого моего существа, пронизывал меня насквозь, и я почувствовал, что всё - кто я есть, кем был и буду - этим глазам уже известно. Были только эти глаза, всё кругом заволоклось молочным туманом, затихли и все звуки, я ничего не слышал из того, что говорили в коридоре. Состояние небывалое и не очень приятное. Но это длилось всего мгновение. Я попытался совладать с собой. Туман исчез. И я увидел человека в военной форме, но без погон, небольшого роста, стоящего на широко расставленных ногах и смотрящего на нас - пришедших. Я в недоумении подумал: «Это что, какой-то чужой человек в этой квартире? И что он здесь делает?»
Но у этого человека было уже совсем иное выражение лица. Пронзающий взгляд исчез, как не был. Вместо него уже сияла чудная, дружеская улыбка. Человек решительным шагом приблизился к нам. И только тут мой мозг стал сознавать, что это и есть Юрий Николаевич и что великий человек вовсе не обязательно должен быть велик ростом.
Он поздоровался за руку с Рихардом Яковлевичем, со мной и пригласил нас в ту комнату - его рабочий кабинет. Я стал всё рассматривать.
Посередине комнаты стоял массивный письменный стол, за ним на всю стену строился стеллаж для книг. Ещё не готовый, из неокрашенных досок. И Юрий Николаевич нам стал говорить, что ему в качестве столяров прислали морскую пехоту и что он недоволен их работой. «Каждый пустяк требует массу времени». Обо всём надо много раз напоминать и ходить по учреждениям. «Вагон с картинами Николая Константиновича и моими книгами ещё в Одессе. Ещё не пришёл. Всё его жду». И тут же, стоя у стеллажей, стал рассказывать, что, когда его Отец тяжело болел, позвал его к себе и сказал, пусть он возьмёт себе те картины, которые ему нравятся. Дал ему объёмистую папку с 999 своими статьями с общим названием «Моя жизнь» и сказал: «Сохрани!» И Николай Константинович сообщил ему устно своё завещание: чтобы все картины передать безвозмездно Родине и «часть картин - городу, близлежащему к Алтаю».
Я про себя отметил необычное для меня слово «близлежащему» и подумал, что ведь слышу я теперь слова чрезвычайной важности. Но говорятся они будто между прочим, без акцентирования, подчёркивания. Всё просто, естественно, ясно. И есть совершенная уверенность, что слова Отца он передал точно. И ничего в его речи, да и во всём поведении не замечаю такого, что приходилось мне наблюдать в людях, считающих себя высокодуховными. Вместе с Рихардом Яковлевичем я посещал в Москве давнишних его знакомых, людей уже весьма преклонного возраста, которые, когда сообщали нам нечто из известных им философских истин, окутывали это особой таинственностью, произносили затихающим голосом и с придыханием. Рихард Яковлевич их называл «старыми духами», хотя мне уже было ясно, что старым может быть сознание, но дух, если он есть, всегда молод, нов и живёт будущим.
Затем Юрий Николаевич пригласил нас сесть. Сам он сел за свой письменный стол, напротив него - Рихард Яковлевич, рядом с ним - Гунта. Меня он посадил сбоку стола и дал мне посмотреть большую монографию Николая Константиновича под названием «Himalaya». Такой монографии я ещё не видел. Отличные репродукции, мир Гималаев, высокий взлёт Красоты Мира Духа. Листаю страницы книги и прислушиваюсь к разговору за столом. Рихард Яковлевич спрашивает Юрия Николаевича о жизни его Семьи в Индии. Зашёл разговор о последних днях Николая Константиновича, затем и Елены Ивановны. «Пусть всё будет согласно местным обычаям» - эта фраза повторялась несколько раз. Видимо, это была вообще установка в его Семье на поведение в окружающем мире. Эту фразу произносил и его Отец, когда перед уходом высказывал свою волю о его последнем пути. Эту же мысль утверждала и его Мать.
Я про себя отметил: да, ведь во всём они старались не выделять себя внешне из окружающего. И ведь то, как теперь одет сам Юрий Рерих - в гимнастёрке и брюках, в каких ходили офицеры Советской Армии, - тоже не может быть случайностью или прихотью.
Уход с Земли и Николая Константиновича, и Елены Ивановны - несказуемое, космическое явление. Ничего в этом не было земного, хотя соблюдался традиционный ритуал. Помогали в нём буддийские ламы, очень уважающие Рерихов. Это был взлёт Пламени Духа в выси Надземные. Но об этом подробно трудно рассказывать. Юрий Николаевич отмечает: «О сокровенном на Востоке очень избегают говорить. Даже опасаются произнести сокровенное».
Я смотрю монографию великого Мастера. Прислушиваюсь к чрезвычайно важному разговору и поглядываю на Юрия Николаевича. И невольно думается: какой это в моей жизни редчайший случай, что сижу рядом с таким человеком. И столь прекрасного лица я в жизни не видел. Черты его такие же, как можно было представить по фотографиям. Волосы уже
с проседью. Но какая в лице благостность и привлекательность! Кожа тонкая, прозрачная - такая бывает у юных девушек, выросших на лоне чистой природы: лоб белый, щёки слегка розовые. Густая, но коротко стриженная борода, усы. Впечатление очень здорового, юного лица. Но кого же он мне сильно напоминает? Да - русских князей, героев былин, тех прекрасных людей, полных сил и мужества и одновременно нежных, любящих, скромных. Ведь парадокс - из Индии, но исконно русский, речь чистая, правильная. Такой язык - в русской литературной классике, ни тени в нём привычной нам шелухи, искажений, сокращений, неуклюжих заимствований и бытовой серости.
Понимаю, что нехорошо так рассматривать человека, тем более наделённого особой чуткостью. Стараюсь углубиться в монографию, но воспринимаю плохо. Глянул опять на него. Беседует с Рихардом Яковлевичем. Лицо такое, что кажется - излучает свет. Все черты столь ясны. Глаза карие, миндалевидные, в оправе чёрных густых ресниц. Красивые. Тут мелькнула мысль: ведь сын Елены Ивановны, её это глаза, отражение её красоты. И в это мгновение, конечно же чувствуя мои мысли, Юрий Николаевич, не поворачивая головы и продолжая беседу, метнул взгляд вбок, на меня, и чудно улыбнулся глазами, еле заметно, но так, что на душе стало благостно. Такая благодарность была к нему!
Больше смотреть я не решился. Силюсь прислушаться к разговору. «...Путь только через науку. Есть много учёных, которые в своей работе на практике реализуют Учение. Живут им».
«В чём отличие западных философов от восточных? Западные говорят великие слова, но сами живут обычной жизнью. Восточные же сразу применяют осознанное к себе...»
«Никакой партизанщины. Я действую открыто. Совершенствование жизни, научное познание истины. На границе, когда меня спросили, что я везу, показал им первую книгу...»
«Предстоящие события, разные жизненные ситуации надо заранее моделировать, надо заранее готовить себя, чтобы ничто не застало врасплох. Всё надо делать сознательно. Если я беру с полки книгу, то для чего?»
«И надо обращать внимание на тонкие приходящие мысли. Я однажды в Монголии уже вечером сидел за столом и писал. За мной было окно, а перед столом - печь. Вдруг чувствую - врывается мысль: "Нагнись!" Я был не склонен сразу слушаться, к чему вдруг нагнуться? Потом ещё, ясно как приказ: "Нагнись!" И затем вместе с выкриком "Нагнись!" как бы какая-то рука пригнула меня к столу, и тут же прозвучал выстрел. Пуля пробила окно и застряла в печи. Потом мы искали, кто же стрелял, но никого не нашли...»
Автор (ы): Цесюлевич Л.Р.
Журнал: № 8 (220), Август, 2012
Полностью читать статью : http://rossasia.sibro.ru/voshod/article/31716
День ухода Ю.Н. Рериха - 21 мая 1960 г.
Как сказать слово о том, кто истинно стал родным, кто дорог сердцу, кто столь полон красоты, что и не описать словами? Но сказать надо, и сказать так, как это живёт в сознании, как видится в неизгладимой памяти, как сам про себя размышляешь о нём, и сказать так, как было.
Сказать надо о Юрии Николаевиче Рерихе, великом сыне своих великих Родителей. Уже 110 лет со дня его рождения! К его 100-летию я уже писал свои воспоминания о встречах с ним. Но это только часть того, что можно сказать о нём. За все долгие минувшие десятилетия мысли часто возвращались к его образу, облику, деятельности. Ныне исполняется 55 лет со дня моей первой встречи с ним. Это - ровно половина тех лет, что прошли со дня его рождения.
Однажды я летел на самолёте из Кош-Агача в Горно-Алтайск. В иллюминаторах в северном направлении видел три вершины, высоко вознёсшиеся над волнами бескрайнего моря горных хребтов. И хотя был полдень, те дальние вершины из-за громадного расстояния виднелись в розовой дымке, своим видом напоминая корону. Озадачился: что же это за горы? И только приглядевшись к ним, понял, что это Белуха, моя любимая Белуха с её тремя вершинами, та самая, как её ещё называют, - Уч-Сумер, Корона Катуни, осколок Гималаев, но в непривычном ракурсе выглядевшая непохоже на то, что столь знакомо было мне прежде. Рисовал я её, писал с неё этюды много раз с разных сторон, но столь высокой она с земли и вблизи не казалась. А теперь она - царица среди вершин. Подумалось: в истинном свете великое видно только с большого расстояния и только если мы сами поднимемся хоть на какую-то высоту. С земли, с низкой точки зрения великое не охватить.
Это сравнение всегда приходит мне на ум, когда представляю себе Юрия Николаевича, каким я его видел, слышал, понимал. Более чем за полвека он стал выше, он стал значительнее, и притом он стал ближе, намного ближе. Беспощадные судьи подлинности ценностей - время и расстояние - выявили ещё ярче его суть.
Часто невольно приходилось задаваться вопросом: что же было в нём самым замечательным? Почему его невозможно забыть и он, как маяк, живёт в сознании? Приходится признать, что это была особая аура, особая энергетика, как озон Высшего Мира, - именно она преображала и возвышала всё, к чему он прикасался. Многие называли это обаянием, но это было то обаяние, которое не поддаётся описанию. Находиться рядом с ним было счастьем. Даже увидя его издали, в толпе, мельком, люди менялись, возвышались духом.
Можно смело сказать, что он был учителем жизни. Хотя он был совсем не таким учителем, какого мы обычно представляем. Ведь он сам говорил не раз: «Воспитать человека невозможно. Каким он родился, таким и будет». Но люди при нём менялись. Всё дело
в том, что он действительно не воспитывал так, как это чаще всего понимается. Он никому не делал никаких замечаний, не поучал, не указывал на недостатки, не вскрывал ошибки, даже если они были очевидны. Только когда приходилось к слову, делился опытом, утверждал научные факты - какое действие к чему приводит. Он не только применял другой метод, но он жил им. Это естественный подход, когда воспитывает не слово, а дух воспитателя, красота его, его сердце, возвышенность его облика. Просто, находясь с ним рядом, хотелось быть лучше, лучше во всех отношениях. Тут тот же эффект, о котором давно известно из восточной мудрости: рядом с малым учителем возникает множество вопросов, а рядом с великим всё становится ясным само собой. Становится ясным
в свете Лучей высокого сознания.
Сначала мы видим свет вне себя. Затем начинаем ощущать его в себе. И позже мы сами можем излучать свет сознания и блага на окружающее. И излучать вне побуждений, без преднамеренных посылов. Излучать постоянно, как Солнце. Таким солнценосцем и был Юрий Николаевич.
Тут можно задаться вопросом: сколько надо времени, чтобы этот огонь сознания носителя Света зажёг другое сознание? Нужны ли десятилетия общения, годы, месяцы, дни? Сама жизненная практика показывает, что достаточно мгновения. Мгновение и вечность сходятся. Мгновение прикосновения к свету на века изменяет сознание, если оно готово к этому. Если у нас в руках есть незажжённые свечи и к ним прикоснётся кто-то горящей свечой, то загорятся наши свечи мгновенно. Величайшее благо, величайший дар, величайшее действие есть отдача другому света своего сознания, огня своего духа. Это - величайшая жертва. Во имя совершенствования ближнего, совершенствования окружающих приносится в жертву всё то, чем носитель света жив сам. В этом - священные узы Учителя и ученика. С древнейших времён именно такое обучение, воспитание, просвещение ценилось как истинное. Высшее действие воспитания - отдача духа своего ближнему своему. Жертва. Жертва, уносящая множество сил сердца, психической энергии, жизни.
Было чувство, что приближается важнейший момент моей жизни, что я увижу великого человека.
Итак, 2 сентября, около четырёх часов дня, мы втроём поднимаемся по широкой лестнице нового дома к заветной квартире. Дверь открывает женщина - хрупкая, невысокая. Одежда оранжево-коричневых тонов. Встречает нас приветливой улыбкой, вежливо приглашает войти, но вся как бы несколько отстранённая. Весь её облик, прямая, спокойная стать безошибочно свидетельствовали о воспитании и жизни в иной, чем наша, высококультурной среде.
Рихард Яковлевич снимает плащ, Гунта - тоже. Я стою в коридоре, передо мной раскрытая двустворчатая дверь в большую комнату. Снимая плащ, я огляделся, посмотрел в эту раскрытую дверь и вдруг неожиданно там, в глубине комнаты, увидел пару глаз, взгляд которых проникал внутрь самого моего существа, пронизывал меня насквозь, и я почувствовал, что всё - кто я есть, кем был и буду - этим глазам уже известно. Были только эти глаза, всё кругом заволоклось молочным туманом, затихли и все звуки, я ничего не слышал из того, что говорили в коридоре. Состояние небывалое и не очень приятное. Но это длилось всего мгновение. Я попытался совладать с собой. Туман исчез. И я увидел человека в военной форме, но без погон, небольшого роста, стоящего на широко расставленных ногах и смотрящего на нас - пришедших. Я в недоумении подумал: «Это что, какой-то чужой человек в этой квартире? И что он здесь делает?»
Но у этого человека было уже совсем иное выражение лица. Пронзающий взгляд исчез, как не был. Вместо него уже сияла чудная, дружеская улыбка. Человек решительным шагом приблизился к нам. И только тут мой мозг стал сознавать, что это и есть Юрий Николаевич и что великий человек вовсе не обязательно должен быть велик ростом.
Он поздоровался за руку с Рихардом Яковлевичем, со мной и пригласил нас в ту комнату - его рабочий кабинет. Я стал всё рассматривать.
Посередине комнаты стоял массивный письменный стол, за ним на всю стену строился стеллаж для книг. Ещё не готовый, из неокрашенных досок. И Юрий Николаевич нам стал говорить, что ему в качестве столяров прислали морскую пехоту и что он недоволен их работой. «Каждый пустяк требует массу времени». Обо всём надо много раз напоминать и ходить по учреждениям. «Вагон с картинами Николая Константиновича и моими книгами ещё в Одессе. Ещё не пришёл. Всё его жду». И тут же, стоя у стеллажей, стал рассказывать, что, когда его Отец тяжело болел, позвал его к себе и сказал, пусть он возьмёт себе те картины, которые ему нравятся. Дал ему объёмистую папку с 999 своими статьями с общим названием «Моя жизнь» и сказал: «Сохрани!» И Николай Константинович сообщил ему устно своё завещание: чтобы все картины передать безвозмездно Родине и «часть картин - городу, близлежащему к Алтаю».
Я про себя отметил необычное для меня слово «близлежащему» и подумал, что ведь слышу я теперь слова чрезвычайной важности. Но говорятся они будто между прочим, без акцентирования, подчёркивания. Всё просто, естественно, ясно. И есть совершенная уверенность, что слова Отца он передал точно. И ничего в его речи, да и во всём поведении не замечаю такого, что приходилось мне наблюдать в людях, считающих себя высокодуховными. Вместе с Рихардом Яковлевичем я посещал в Москве давнишних его знакомых, людей уже весьма преклонного возраста, которые, когда сообщали нам нечто из известных им философских истин, окутывали это особой таинственностью, произносили затихающим голосом и с придыханием. Рихард Яковлевич их называл «старыми духами», хотя мне уже было ясно, что старым может быть сознание, но дух, если он есть, всегда молод, нов и живёт будущим.
Затем Юрий Николаевич пригласил нас сесть. Сам он сел за свой письменный стол, напротив него - Рихард Яковлевич, рядом с ним - Гунта. Меня он посадил сбоку стола и дал мне посмотреть большую монографию Николая Константиновича под названием «Himalaya». Такой монографии я ещё не видел. Отличные репродукции, мир Гималаев, высокий взлёт Красоты Мира Духа. Листаю страницы книги и прислушиваюсь к разговору за столом. Рихард Яковлевич спрашивает Юрия Николаевича о жизни его Семьи в Индии. Зашёл разговор о последних днях Николая Константиновича, затем и Елены Ивановны. «Пусть всё будет согласно местным обычаям» - эта фраза повторялась несколько раз. Видимо, это была вообще установка в его Семье на поведение в окружающем мире. Эту фразу произносил и его Отец, когда перед уходом высказывал свою волю о его последнем пути. Эту же мысль утверждала и его Мать.
Я про себя отметил: да, ведь во всём они старались не выделять себя внешне из окружающего. И ведь то, как теперь одет сам Юрий Рерих - в гимнастёрке и брюках, в каких ходили офицеры Советской Армии, - тоже не может быть случайностью или прихотью.
Уход с Земли и Николая Константиновича, и Елены Ивановны - несказуемое, космическое явление. Ничего в этом не было земного, хотя соблюдался традиционный ритуал. Помогали в нём буддийские ламы, очень уважающие Рерихов. Это был взлёт Пламени Духа в выси Надземные. Но об этом подробно трудно рассказывать. Юрий Николаевич отмечает: «О сокровенном на Востоке очень избегают говорить. Даже опасаются произнести сокровенное».
Я смотрю монографию великого Мастера. Прислушиваюсь к чрезвычайно важному разговору и поглядываю на Юрия Николаевича. И невольно думается: какой это в моей жизни редчайший случай, что сижу рядом с таким человеком. И столь прекрасного лица я в жизни не видел. Черты его такие же, как можно было представить по фотографиям. Волосы уже
с проседью. Но какая в лице благостность и привлекательность! Кожа тонкая, прозрачная - такая бывает у юных девушек, выросших на лоне чистой природы: лоб белый, щёки слегка розовые. Густая, но коротко стриженная борода, усы. Впечатление очень здорового, юного лица. Но кого же он мне сильно напоминает? Да - русских князей, героев былин, тех прекрасных людей, полных сил и мужества и одновременно нежных, любящих, скромных. Ведь парадокс - из Индии, но исконно русский, речь чистая, правильная. Такой язык - в русской литературной классике, ни тени в нём привычной нам шелухи, искажений, сокращений, неуклюжих заимствований и бытовой серости.
Понимаю, что нехорошо так рассматривать человека, тем более наделённого особой чуткостью. Стараюсь углубиться в монографию, но воспринимаю плохо. Глянул опять на него. Беседует с Рихардом Яковлевичем. Лицо такое, что кажется - излучает свет. Все черты столь ясны. Глаза карие, миндалевидные, в оправе чёрных густых ресниц. Красивые. Тут мелькнула мысль: ведь сын Елены Ивановны, её это глаза, отражение её красоты. И в это мгновение, конечно же чувствуя мои мысли, Юрий Николаевич, не поворачивая головы и продолжая беседу, метнул взгляд вбок, на меня, и чудно улыбнулся глазами, еле заметно, но так, что на душе стало благостно. Такая благодарность была к нему!
Больше смотреть я не решился. Силюсь прислушаться к разговору. «...Путь только через науку. Есть много учёных, которые в своей работе на практике реализуют Учение. Живут им».
«В чём отличие западных философов от восточных? Западные говорят великие слова, но сами живут обычной жизнью. Восточные же сразу применяют осознанное к себе...»
«Никакой партизанщины. Я действую открыто. Совершенствование жизни, научное познание истины. На границе, когда меня спросили, что я везу, показал им первую книгу...»
«Предстоящие события, разные жизненные ситуации надо заранее моделировать, надо заранее готовить себя, чтобы ничто не застало врасплох. Всё надо делать сознательно. Если я беру с полки книгу, то для чего?»
«И надо обращать внимание на тонкие приходящие мысли. Я однажды в Монголии уже вечером сидел за столом и писал. За мной было окно, а перед столом - печь. Вдруг чувствую - врывается мысль: "Нагнись!" Я был не склонен сразу слушаться, к чему вдруг нагнуться? Потом ещё, ясно как приказ: "Нагнись!" И затем вместе с выкриком "Нагнись!" как бы какая-то рука пригнула меня к столу, и тут же прозвучал выстрел. Пуля пробила окно и застряла в печи. Потом мы искали, кто же стрелял, но никого не нашли...»
Автор (ы): Цесюлевич Л.Р.
Журнал: № 8 (220), Август, 2012
Полностью читать статью : http://rossasia.sibro.ru/voshod/article/31716
День ухода Ю.Н. Рериха - 21 мая 1960 г.