(no subject)
...Я проснулся и увидел темноту.Темнота дрожала и изменялась с бликами, настойчивыми огнями внешней жизни, что лезли в окно; или же это мои сонные глаза хотели видеть так дыхание спящих.
Спящих... Осталась ли она здесь? Где все? Чтобы унять тревогу, я поднялся.
Мама спала на диване так, как всегда это делала, - кошачьим клубком, холмиком мохнатого пледа. Я прошел в другую комнату, угадывая смутные очертания мебели (впрочем, образ этих двух комнат так привязался ко мне, что в каком-то смысле был всегда со мной в зыбких снах, подобных этому - даже когда я перестал быть им хозяином). Мне показалось, что на кровати, в изножье, лежит женщина - вытянувшись струной, рассыпав волосы и почему-то поперек. Когда я неслышно подошел ближе, всякое сходство пропало, и я встревожился еще больше; а также успел нарисовать себе пугающую сказку о том, что это я сплю здесь, пока моя неспокойная душа бродит по комнатам - а может быть, наоборот. Прикосновение разрушило ее, в мгновение превратив образ человека на кровати в ворох одеяла, и комната опустела и сделалась неживой, как всегда происходило там, где был только я.
Я прокрался обратно. Непролазность тьмы стала раздражать, и я включил самый маленький свет, какой мог - и сразу же услышал звуки шагов и понял, что совершил ошибку, выдал себя, и мне уже не удастся сделать вид, что сплю.
Она вошла в комнату и остановилась на узком пространстве между дверьми и диваном. Я щелкнул выключателем, вновь погрузив комнату во тьму и вернув уверенность сонному, измятому, тревожному себе. Подошел ближе, и мы стояли друг против друга на небольшом пространстве, не предназначенном для жизни или отдыха - лишь для перехода из одного места в иное. Кажется, я спросил какую-то глупость, а может быть, мне только казалось, что мы обмениваемся незначимыми вежливыми словами. Каким-то образом, сейчас мне стало достаточно света, и я прекрасно ее видел. Меня поглотило облегчение от того, что она все еще была здесь, не исчезла; и, как всегда происходило там, где была она, меня захватило то, что я ощущал - тонкие руки, тонкие длинные пальцы, тонкий изящный нос, невыносимые рыжие волосы, упрямо вьющиеся, до кончиков напоенные жизненной силой, и яркие зеленые глаза. Я смотрел на все это волшебство без малейшего желания или намерения присвоить, забрать себе то, на что не имел права - а значит спокойно, но лишь поначалу; а затем волшебство взяло верх, и я ощутил, как сердце стучит набатом, все громче и громче, как горячая, живая кровь поднимается все выше, заливая если не щеки, то по меньшей мере уши (к счастью, скрытые моей собственной гривой).
Я с ужасом думал, что это невозможное биение должно быть услышано не только мной, но она осталась такой же спокойной и серьезной, и я понемногу успокоился. Не знаю, осознавала ли она свою странную власть надо мной - или не только надо мной, над многими людьми; или же, просто привыкла к ней.
Затем она спросила:
- Как долго мы останемся здесь?
- Как вы пожелаете, - ответил я. Она была вольна уйти хоть сейчас, хоть утром; вернуться к своей жизни, несомненно, прекрасной и наполненной смыслом, и своей семье. Я мог лишь надеяться, что она ощутит в этой перемене некое необъяснимое удовольствие и захочет его продлить. Количество времени не имело значения: я замирал с ее образом в каждом мгновении, как муха в янтаре. Жадность же требовала больше и больше; она намеревалась собрать из мгновений браслет, затем ожерелье с тем, чтобы вглядываться в каждую медовую бусину поочередно, пусть даже в любой из них была заключена вечность.
Затем я добавил:
- Но я прошу вас предупредить меня. Может быть, вам что-то понадобится; также мне надо позаботиться о маме.
И была смесь чувств: понимание, облегчение (я не сообразил, отчего), согласие. Было ощущение обстоятельств, что продолжали обтекать янтарную бусину, в которой остановилось время.
- Завтра, - сказала она. Это наполнило меня секундным восторгом: она не исчезнет немедленно, она сейчас останется здесь.
Я хотел проводить ее обратно к остаткам ночного сна, поджидающим в разобранной кровати, или же придумать какое-то времяпровождение, но видение распалось, уступив место другой, более материальной темноте. Я слепо вглядывался в нее, пытаясь удержать осколки с отражением тугих рыжих завитков, прикосновение тонких пальцев и стук собственного сердца. Последним было ощущение янтарной бусины в моих пальцах, но затем растаяла и она.