Блеклое. Только не умирать. Кто ты.
.
Хотя в некоторых районах разрозненные отряды еще ожесточенно отстаивали свои территории, победа агрессоров в этой войне была уже очевидна. Теперь, когда все основные силы армии были разбиты, происходила просто очистка территорий от прежнего населения. Очередной пеший отряд зачистки шел через лес, приближаясь к городу. Прочесывали все в округе, сужали кольцо вокруг маленького городишка, беглецов отстреливали уже прямо на месте а не загоняли, как раньше, обратно в города, чтобы потом сжечь всех жителей вместе. Бесцветные серые шинели солдат, их тоже бесцветные, измотанные и серьезные лица на удивление органично сочетались с таким же, преимущественно бесцветным, но местами серым, а местами бурым ноябрьским лесом.
Я тоже иду по направлению к городу, опережаю солдат примерно на день, может, меньше. Я иду в спешке, но все же довольно спокойно, я знаю, что никто из них обычно не отбивается от «стаи» и не уходит далеко вперед.
В городе у меня мать. Наверное, она чувствует себя сейчас очень растеряно. И очень одиноко. Я знаю, что даже если я уведу ее из города до прихода солдат, даже если мы проскочим сквозь случайную брешь в сужающемся кольце отряда зачистки и обоснуемся в лесу - это не будет спасением, это будет лишь отсрочкой. Но даже несколько лишних дней, может быть, даже недель - кажутся огромной ценностью тогда, когда уже ты обречен.
Деревья вокруг стоят в полном безветрии, поэтому уже мертвые листья все еще держатся на своих местах, и если такое дерево потрясти, то листья опадают все разом, плотным покрывалом слетая на землю.
За бурыми верхушками - голубое небо. Единственное, что здесь цветное, жаль, что видно его так мало. Спокойное, мирное, безразличное. Будто застывшее. Без облаков, без птиц. Куда подевались все птицы?
Опустив голову, решив все-таки посмотреть под ноги, я… о черт… Черт, черт, черт. На расстоянии пяти-шести метров от меня, практически слившись с серым фоном, уже прицелившись мне в голову, стоит один из солдат зачистки. Он как будто удивлен. Одна секунда, две, выстрел. Пуля свистит справа, в нескольких миллиметрах от моей щеки. Еще выстрел. Опять справа, чуть выше, на уровне виска. Но все-таки мимо. Еще секунда. Осечка.
Он чуть-чуть опускает ствол - суеверен что-ли… размышляет… но все же опять вскидывает винтовку и стреляет в четвертый раз.
Пуля проходит в этот раз слева, но все равно вместо моей головы впивается в ствол уже заснувшего на зиму дерева.
Теперь уже он вешает винтовку обратно на плечо. «Что ж, сегодня у тебя удачный день» - в его глазах - «мотай отсюда». Я срываюсь с места и бегу вперед, я затылком чувствую как он смотрит мне в след, я затылком чувствую, что он тоже не понимает, как мог три раза промахнуться с расстояния всего метров в пять, я бегу со всех сил, я бегу все дальше, начинаю задыхаться, но все равно бегу, потом спотыкаюсь, падаю, пару минут просто лежу в жухлых листьях, их теплый плотный запах забивает мне легкие и я все не могу отдышаться.
Три раза не попал всего с шести метров. Сбит прицел на винтовке?
Теперь я иду постоянно оглядываясь, я прислушиваюсь к шорохам. Я вспоминаю лицо того солдата.
Через два дня я вхожу в город. Все здесь кажется заброшенным, люди прячутся в подвалах, хотя и понимают, что это абсолютно бесполезно.
Город такой же бесцветный. Местами серый. Местами бурый.
Как ни странно, но даже когда я подхожу к родному дому, когда иду по заброшенному садику, во мне нет ни ностальгии, ни грусти, я ни по чему не скучаю. Все, что во мне есть - это желание жить чуть дольше, желание сделать как можно больше вдохов, хотя нет, скорее не так - не желание жить, а желание не умирать. Не умирать.
В подвале нашего дома нахожу мать - вся запуганная, кидается мне на шею и долго плачет. Она замотана в какие-то неимоверные тряпки. Печей здесь никто уже не топит. Я говорю ей, что надо уходить, говорю, что мы можем проскользнуть мимо солдат и устроиться в лесу.
- А если по лесу дойти до южной границы и там тоже проскочить мимо застав, долго-долго идти вниз по Реке, то к концу зимы можно будет обосноваться на побережье океана, там ведь уже нет войны, построим новый домик, разведем новый садик, правда ведь? Я так давно не была у океана…
- Конечно, мама. Так и сделаем. Будем жить у океана.
( Две недели в местном лесу - в лучшем случае. Потом все равно найдут. Она ведь и сама знает.)
- Будем жить у океана.
- Будем жить у океана.
- Собирайся, надо уходить прямо сейчас. Есть еще теплая одежда?
- Наверху в сундуке. Я так рада, что ты пришла, надо сходить к тетке, возьмем ее с собой.
- Нет. Мы уйдем вдвоем.
- Нет, надо взять тетку, сегодня мы все вместе поедим последней картошки, а с утреца уже и пойдем.
- Мы уходим прямо сейчас.
- Мы не можем здесь бросить тетку… Пожалуйста..
- Мы уходим прямо сейчас.
Да, с матерью идти намного дольше. Мы в пути всего несколько часов, а уже вот-вот должны поравняться с кольцом зачистки. Только бы проскочить. Только бы продержаться еще пару недель, пару дней. Только бы подольше не умирать.
Она все время хнычет, что мы не забрали тетку. Нахватала с собой какого-то домашнего хлама. Нет, похоже она не понимает. Она собирается жить у океана.
Жить у океана. Там чайки. Там волны облизывают берег. Там удивительные закаты. Там удивительные восходы.
Скоро восход. Только бы выйти из кольца еще в темноте. Только бы нас не застрелили. Хотя бы еще один денек. Посмотреть на небо, помечтать об океане.
Хруст. Взгляд направо.
Черт. Черт.
Метрах в десяти от нас солдат.
Уже заметил.
Какие же они блеклые в этих шинелях. Как призраки.
- Боженька ты мой.. там же этот.. серый… побежим?
- Поздно. Просто стой.
Это тот же самый. Тот, что уже в меня стрелял. Тот, что три раза промахнулся.
Вскидывает винтовку. Целится в маму. Выстрел. Ровно в середину лба. Слева от меня она глухо падает на мокрую траву.
Черт. Черт. Мама. Черт. Еще бы пару секунд. Только бы не сразу умереть. Только бы еще хоть пару секунд не умирать.
Выстрел. Свистит справа, чуть задевает ухо. Опять он не может в меня попасть. Выстрел. Чуть выше, чем надо. Шагает вперед. Он тоже меня узнал. Выстрел. Почему он не может в меня попасть? Плохая винтовка? Выстрел. Но ведь в маму он попал сразу. Выстрел. Может быть, дело именно в нем? Он кажется мне знакомым. Выстрел. Да, он точно мне знаком. Выстрел. Мне кажется я… нет, забыла. Выстрел. Но, определенно, его глаза, уже неспокойные, скулы, брови, я все это уже видела. Выстрел. Он, похоже, забыл про свою суеверность. Выстрел. Почему он мне знаком? Почему именно он не может с нескольких шагов попасть именно в меня? Мне что-то вспоминается, но я не могу уловить. Выстрел. Эти его промахи - как вершина айсберга. Есть еще что-то. Что-то большее. Что-то огромное.
- Марк, ты чего патроны переводишь? Стрелять разучился?
Марк. Точно, его зовут Марк. Откуда я это знаю? Появившийся из-за деревьев второй обходит меня справа и поднимает винтовку. Как всегда метится в голову. А этот ведь попадет.
Выстрел.
.
Хотя в некоторых районах разрозненные отряды еще ожесточенно отстаивали свои территории, победа агрессоров в этой войне была уже очевидна. Теперь, когда все основные силы армии были разбиты, происходила просто очистка территорий от прежнего населения. Очередной пеший отряд зачистки шел через лес, приближаясь к городу. Прочесывали все в округе, сужали кольцо вокруг маленького городишка, беглецов отстреливали уже прямо на месте а не загоняли, как раньше, обратно в города, чтобы потом сжечь всех жителей вместе. Бесцветные серые шинели солдат, их тоже бесцветные, измотанные и серьезные лица на удивление органично сочетались с таким же, преимущественно бесцветным, но местами серым, а местами бурым ноябрьским лесом.
Я тоже иду по направлению к городу, опережаю солдат примерно на день, может, меньше. Я иду в спешке, но все же довольно спокойно, я знаю, что никто из них обычно не отбивается от «стаи» и не уходит далеко вперед.
В городе у меня мать. Наверное, она чувствует себя сейчас очень растеряно. И очень одиноко. Я знаю, что даже если я уведу ее из города до прихода солдат, даже если мы проскочим сквозь случайную брешь в сужающемся кольце отряда зачистки и обоснуемся в лесу - это не будет спасением, это будет лишь отсрочкой. Но даже несколько лишних дней, может быть, даже недель - кажутся огромной ценностью тогда, когда уже ты обречен.
Деревья вокруг стоят в полном безветрии, поэтому уже мертвые листья все еще держатся на своих местах, и если такое дерево потрясти, то листья опадают все разом, плотным покрывалом слетая на землю.
За бурыми верхушками - голубое небо. Единственное, что здесь цветное, жаль, что видно его так мало. Спокойное, мирное, безразличное. Будто застывшее. Без облаков, без птиц. Куда подевались все птицы?
Опустив голову, решив все-таки посмотреть под ноги, я… о черт… Черт, черт, черт. На расстоянии пяти-шести метров от меня, практически слившись с серым фоном, уже прицелившись мне в голову, стоит один из солдат зачистки. Он как будто удивлен. Одна секунда, две, выстрел. Пуля свистит справа, в нескольких миллиметрах от моей щеки. Еще выстрел. Опять справа, чуть выше, на уровне виска. Но все-таки мимо. Еще секунда. Осечка.
Он чуть-чуть опускает ствол - суеверен что-ли… размышляет… но все же опять вскидывает винтовку и стреляет в четвертый раз.
Пуля проходит в этот раз слева, но все равно вместо моей головы впивается в ствол уже заснувшего на зиму дерева.
Теперь уже он вешает винтовку обратно на плечо. «Что ж, сегодня у тебя удачный день» - в его глазах - «мотай отсюда». Я срываюсь с места и бегу вперед, я затылком чувствую как он смотрит мне в след, я затылком чувствую, что он тоже не понимает, как мог три раза промахнуться с расстояния всего метров в пять, я бегу со всех сил, я бегу все дальше, начинаю задыхаться, но все равно бегу, потом спотыкаюсь, падаю, пару минут просто лежу в жухлых листьях, их теплый плотный запах забивает мне легкие и я все не могу отдышаться.
Три раза не попал всего с шести метров. Сбит прицел на винтовке?
Теперь я иду постоянно оглядываясь, я прислушиваюсь к шорохам. Я вспоминаю лицо того солдата.
Через два дня я вхожу в город. Все здесь кажется заброшенным, люди прячутся в подвалах, хотя и понимают, что это абсолютно бесполезно.
Город такой же бесцветный. Местами серый. Местами бурый.
Как ни странно, но даже когда я подхожу к родному дому, когда иду по заброшенному садику, во мне нет ни ностальгии, ни грусти, я ни по чему не скучаю. Все, что во мне есть - это желание жить чуть дольше, желание сделать как можно больше вдохов, хотя нет, скорее не так - не желание жить, а желание не умирать. Не умирать.
В подвале нашего дома нахожу мать - вся запуганная, кидается мне на шею и долго плачет. Она замотана в какие-то неимоверные тряпки. Печей здесь никто уже не топит. Я говорю ей, что надо уходить, говорю, что мы можем проскользнуть мимо солдат и устроиться в лесу.
- А если по лесу дойти до южной границы и там тоже проскочить мимо застав, долго-долго идти вниз по Реке, то к концу зимы можно будет обосноваться на побережье океана, там ведь уже нет войны, построим новый домик, разведем новый садик, правда ведь? Я так давно не была у океана…
- Конечно, мама. Так и сделаем. Будем жить у океана.
( Две недели в местном лесу - в лучшем случае. Потом все равно найдут. Она ведь и сама знает.)
- Будем жить у океана.
- Будем жить у океана.
- Собирайся, надо уходить прямо сейчас. Есть еще теплая одежда?
- Наверху в сундуке. Я так рада, что ты пришла, надо сходить к тетке, возьмем ее с собой.
- Нет. Мы уйдем вдвоем.
- Нет, надо взять тетку, сегодня мы все вместе поедим последней картошки, а с утреца уже и пойдем.
- Мы уходим прямо сейчас.
- Мы не можем здесь бросить тетку… Пожалуйста..
- Мы уходим прямо сейчас.
Да, с матерью идти намного дольше. Мы в пути всего несколько часов, а уже вот-вот должны поравняться с кольцом зачистки. Только бы проскочить. Только бы продержаться еще пару недель, пару дней. Только бы подольше не умирать.
Она все время хнычет, что мы не забрали тетку. Нахватала с собой какого-то домашнего хлама. Нет, похоже она не понимает. Она собирается жить у океана.
Жить у океана. Там чайки. Там волны облизывают берег. Там удивительные закаты. Там удивительные восходы.
Скоро восход. Только бы выйти из кольца еще в темноте. Только бы нас не застрелили. Хотя бы еще один денек. Посмотреть на небо, помечтать об океане.
Хруст. Взгляд направо.
Черт. Черт.
Метрах в десяти от нас солдат.
Уже заметил.
Какие же они блеклые в этих шинелях. Как призраки.
- Боженька ты мой.. там же этот.. серый… побежим?
- Поздно. Просто стой.
Это тот же самый. Тот, что уже в меня стрелял. Тот, что три раза промахнулся.
Вскидывает винтовку. Целится в маму. Выстрел. Ровно в середину лба. Слева от меня она глухо падает на мокрую траву.
Черт. Черт. Мама. Черт. Еще бы пару секунд. Только бы не сразу умереть. Только бы еще хоть пару секунд не умирать.
Выстрел. Свистит справа, чуть задевает ухо. Опять он не может в меня попасть. Выстрел. Чуть выше, чем надо. Шагает вперед. Он тоже меня узнал. Выстрел. Почему он не может в меня попасть? Плохая винтовка? Выстрел. Но ведь в маму он попал сразу. Выстрел. Может быть, дело именно в нем? Он кажется мне знакомым. Выстрел. Да, он точно мне знаком. Выстрел. Мне кажется я… нет, забыла. Выстрел. Но, определенно, его глаза, уже неспокойные, скулы, брови, я все это уже видела. Выстрел. Он, похоже, забыл про свою суеверность. Выстрел. Почему он мне знаком? Почему именно он не может с нескольких шагов попасть именно в меня? Мне что-то вспоминается, но я не могу уловить. Выстрел. Эти его промахи - как вершина айсберга. Есть еще что-то. Что-то большее. Что-то огромное.
- Марк, ты чего патроны переводишь? Стрелять разучился?
Марк. Точно, его зовут Марк. Откуда я это знаю? Появившийся из-за деревьев второй обходит меня справа и поднимает винтовку. Как всегда метится в голову. А этот ведь попадет.
Выстрел.
.