Про счастье... многабукф
Пришли Егор с родителями (ну или родители с Егором), и я совершенно определенно поняла, что такое счастье. Счастье - это Веном. А Веном - это вовсе даже не человек-паук. Это анти-человек-паук. Это такой монстро-человек-монстро-паук. Веном злой, и он в миллион раз сильнее Человека-паука, с которым борется. -
-- Спасибо, дедуль, спасибо, Лен, спасибо вам огромное! У меня еще ни разу не было Венома! - прыгал Егор.
И вот так еще прыгал:
-- Вах-ха-ха-ха-ха! Вах-ха-ха-ха-ха!
И сто часов еще прыгал:
-- Венооооомммм!
А потом в ночи Юра prosto_sanberg написал про счастье. Сложно написал, как всегда пишет. И глубоко написал, тоже как всегда. И я оставшиеся полночи думала о счастье. Ну день такой был, когда его все желали и всем желали. И независимо от этого, кто-то был ужасно несчастен, а кто-то безбашенно счастлив. А кто-то то счастлив, то несчастлив. Так тоже бывает.
Матвей звонил, и они всей своей большой компанией хором кричали мне в телефонную трубку: «С Новым годом!»… И я знала, что это счастье. А потом еще позже друг Матвея Паша писал мне «ВКонтакте» о том, что этой ночью сделал своей девушке предложение. И что сам Паша, его девушка, их родители чуть не плачут от радости, а он даже не знает, куда себя деть. А еще писал, что Матвей шикарный человек и великолепный друг, и что я шикарнейший человек, тоже писал. Потому что я так шикарно понимаю их поколение и пишу шикарные статьи, особенно в ЖЖ. «Паш, ты, кажется, до кучи сейчас и нам с Матвеем предложение сделаешь», -- смеялась я в ответ. А он опять писал про шикарно, потому что вот так шикарно был счастлив.
И я думала, что счастье - это всяко разное. Звонок ребенка (а еще раньше явление этого ребенка в твоей жизни), поцелуй под дождем, огонек онлайн в сети, песня, которая навсегда осталась, даже когда все прошло и отболело, отпуск на море… Да полно всякой чепухи и всякой важности, которую можно назвать счастьем.
Или вот когда тебе говорят, что у тебя перелом позвоночника, и твоя жизнь, которая казалась тебе такой разной и полной всякой чепухи и всякой важности, сужается до созерцания лампочки под потолком. И всякие медицинские светила говорят умные вещи, а ты, кроме этой лампочки, больше ничего про жизнь не знаешь. А потом тебя привозят в нейрохирургию на каталке. И доктор Островский (лучшие руки в городе и все такое) говорит:
-- Мне ваше лицо знакомо.
-- Я звезда, -- отвечаешь. - Падшая. - И изучаешь другие лампочки, теперь вот в больничном коридоре.
-- Домой, звезда, пойдешь пешком, -- бросает доктор Островский. И уходит.
А так как до этого тебе ни одно светило так просто и смело об этом не сказало, ты реветь начинаешь. То ли от страха, то ли от счастья, то ли от страха напополам со счастьем.
И пока ты ревешь, тебе звонит твой очень большой друг из Москвы, который уже про все узнал. И ты ревешь ему в трубку:
-- Максим, помнишь, я несла чепуху и придумала фразу про то, что дети вырастут и грохнутся из гнезда? Ну вот зачем я её тогда придумала?
И он на том конце провода тоже почти ревет.
-- Мне нужен столик под ноут, для спинальных больных, здесь в Саратове таких нет.
-- Лена, я тебя умоляю, не говори мне про спинальных больных… -- и поднимает на уши Москву и Питер, но нигде в России этих чертовых столиков нет.
И мама рядом изображает из себя солдата, но ты знаешь, что внутри она тоже ревет. И все вокруг только и делают, что ревут внутри.
А потом тебя привозят после операции, и у тебя температура под сорок. И морфин колют редко, потому что часто нельзя. И вечером звонят муж и сын, которые только что от тебя уехали, но уже снова почти ревут в трубку
-- Ты как?
И ты думаешь, что уже больше не вынесешь их страданий, и говоришь:
-- Ок. Завтра я проснусь совсем здоровой. Я большая и сильная.
И просыпаешься без температуры, потому что ты врать не умеешь. Зато умеешь ржать, как подорванная.
И бедная мама от твоего хохота сгибается напополам и тоже хохочет.
-- Здравствуй, свет очей моих, -- хохочет доктор Островский. - Я твой позвонок по осколкам собрал и склеил, как мозаику. Люблю, когда ты смеешься.
-- Гыгыгы, -- басят в палате муж и сын.
А потом в палату человек заходит и вместо «Здрасьте» говорит:
-- Дети выросли - и грохнулись из гнезда. Меня Максим прислал. Я буду вам столик делать. Я рукастый.
И время летит - как, может, никогда.
-- Франция, -- зовет меня доктор --за «толщину». -- Надо ходить по кровати на четвереньках.
-- Я лаять буду.
-- Сколько угодно.
-- А голову мыть можно?
-- Тебе - хоть три раза на дню.
-- А на море?
-- Тебе - да легко.
-- А…
-- И ааа… тоже можно. Потом.
-- Франция, -- вопят друзья в телефонную трубку, -- как мы рады, что ты ходишь на четвереньках!
-- Завтра встаем, -- сообщает доктор раньше срока.
И мама у койки охает, и инструктор по лечебной гимнастике -- на стрёме.
-- Не трогать! - приказывает доктор. - ЭТА у меня сама встанет!
И ЭТА встает. Пол под ногами качается - улыбка мечется по лицу.
-- Потопчись. На носочки встань. А на пяточки? Ну-ну! Не так резво! - удерживает доктор. И стихи читает. - Где каждый вольностью дыша,/ Готов охлопать entrechat…
-- Не сметь охлопывать, -- велю.
И время еще быстрее несется.
-- Франция, на перевязку! -- заглядывает в палату цветастая шапочка Островского.
-- Пешком?
-- Каталка не надоела?
-- На лифте?
-- Сама не дойдешь, что ли?
Я не помню своих первых шагов по лестнице в детстве, для меня первой лестницей стала лестница ортопеда. Ее не забуду.
Швы сняли. Идем в рентген-кабинет.
-- Принцессу сфотографируйте! - велит доктор Островский.
Рентгеновский стол узкий и скользкий. Залезть еще можно. Слезать страшно.
-- Девушку бы снять, -- охают люди в белых халатах.
-- У нас с принцессой доверительные отношения, она всё делает сама.
Через четыре года вечная титановая конструкция, вмонтированная в спину, сломалась в трех местах. Такое бывает с отечественными вечными конструкциями. Где-нибудь в Америке после такого брака производителя я, вероятно, стала бы богатой женщиной.
-- Фигня, -- говорил доктор. - Она тебе уже не нужна. Не парься.
И снова снимки, палата, животный ужас, операционная, уколы, первые шаги и новый шрам во всю спину. Конечно, все это была страшная драма. Но когда я вспоминаю Островского, лестницу ортопеда, или как первый раз чистила зубы, уже не в постели, а стоя у раковины, или спустя два месяца впервые пошла, как большая, в музыкальный магазин у дома за диском, я думаю, что это счастье. Которое вот со мной, увы, повторилось дважды.
А для кого-то счастье - это просто огонек онлайн. Может быть, на другом конце света. Люди, отвечайте своим огонькам. Потому что счастье - это всяко разное (от полнейшей чепухи до важнейших важностей)…