Мысли об андрогинии из книги Сандры Бем «Линзы гендера»
Многие любят миф Платона об андрогинах, особенно его любят в среде ЛГБТ. Впрочем, представителей «творческой интеллигенции» тоже привлекает неоднозначность образа андрогина, его карновальность и игривость. Однако для феминистских теорий, как многим стало понятно, концепция андрогинности не подходит. На мой взгляд, по этим же причинам феминизму не подходят и квир-теории. Но об этом в другой раз. А пока несколько выдержек из книги Сандры Липсиц Бем «Линзы гендера. Трансформация взглядов на проблему неравенства полов».
По словам Барбары Гелпи, андрогиния использовалась в течение всей истории западной культуры в значении мечты о том, как создать «совершенного мужчину» (1974, р. 153); другими словами, мечты о том, как «маскулинный сосуд» может быть «наполнен и исполнен феминными эмоциями и реальностью». В «прекрасном новом мире мужских андрогинов» мужчины, таким образом, смогут быть андрогинными, в то время как женщины по-прежнему будут андроцентрично определяться относительно мужчин. Многие говорят, что андроцентричный характер и акцент концепции отражен в самом ее названии, где андро поставлено перед гин.
Во-вторых, что еще более важно, концепция андрогинии одновременно настолько гендерно-нейтральна, настолько утопична и настолько лишена какой-либо реальной связи с исторической действительностью, что она даже не признает существование гендерного неравенства, не говоря уже о том, чтобы предоставить концептуальный или исторический анализ этого неравенства. Этот недостаток более всего очевиден в единообразном отношении к маскулинности и феминности. Хотя мужчины и деятельность мужчин были в центре культурных ценностей в большинство эпох и в большинстве стран, концепция андрогинии сама по себе не делает ничего для того, чтобы выявить это неравенство. Она также не делает ничего для того, чтобы женщины и их деятельность ценились больше или мужчины и их деятельность - меньше.
Не говоря уже о чересчур однообразной трактовке того, что представляли собой мужчины и женщины исторически, в концепцию андрогинии было привнесено слишком много личного для того, чтобы она могла представлять какую-либо политическую ценность. Уничтожение гендерного неравенства потребует не только личностных, но и институциональных перемен. Сосредоточившись в большей степени на личности, чем на патриархате, теория андрогинии не предлагает никакого концептуального или политического анализа гендерного неравенства; фактически, она отвлекает внимание от такого анализа.
Наконец, концепция андрогинии воспроизводит - и тем самым материализует - ту самую гендерную поляризацию, которую она пытается ослабить. Как это происходит? За счет придания маскулинности и феминности характера концептуальных данностей, если не установленных личностных структур; за счет подчеркивания взаимодополняющего характера маскулинности и феминности, что, в свою очередь, предполагает естественность гетеросексуальности; и также за счет подчеркивания различий между мужским и женским, а не, скажем, классовых различий или различий в распределении власти.
Теория андрогинии неизбежно фокусируется в большей степени на одновременной маскулинности и феминности индивидуума, чем на том, что культурой изначально были созданы концепции маскулинности и феминности. Поэтому справедливым будет утверждение, что теория андрогинии, даже в своих наиболее феминистских трактовках, в точности воспроизвела ту самую гендерную поляризацию, которую она стремится ослабить.
В 1974 году Адриенн Рич исключила стихотворение, посвященное андрогинии, из своего поэтического сборника; в 1976 году ее краткая критическая статья о концепции в целом была включена в «Рожденная женщиной», а в 1978 г. в «Мечту об общем языке» вошло стихотворение, озаглавленное «Естественные возможности», в котором Рич исключила само слово из своего словаря. Вот отрывок из этого стихотворения:
Вот слова, которые я не смогу выбрать вновь:
гуманизм андрогиния
В них нет стыда, нет робости
перед лицом гневных стоических праматерей:
Их блеск слишком поверхностен, как краска,
не проникающая
в поры настоящей жизни,
той, которой мы живем
