А спою-ка я чужую хорошую песню :)
Яснее ясного, когда у тебя есть задача, ты делаешь ее от альфы до омеги, или не делаешь, но в итоге все равно примерно знаешь, как будет выглядеть результат. Вот построить башню из кубиков - это задача. Сложить из кубиков кучу - начало творчества, тропа в Сад Камней. Сильно ли страдает тот, кто сложил кучу? О, да. Причин много. Ну, во-первых, у него может просто не получаться башня. Во-вторых, башня ему может не нравиться. В-третьих, он недоволен миром вокруг и считает, что башни тот недостоин. В-четвертых, куча кубиков может наталкивать его на приятные мысли. Какие-нибудь. А без кучи ему стремно и гадко. Как-то так.
Еще когда жизнь разлетается на осколки, из них тоже потом уже, когда устанешь от глубины шока, можно что-то сложить, это как молитва - верую, что-то строю во славу несмотря на то, что ты не всемогущ, и я жопе. Кто-то оценит. Скамерник или толпа сокамерников. Вынесут на руках. Или из жизни.
Из осколков можно построить свою судьбу, похожую на перфоманс, и пройти ее от альфы до омеги, по образу своему и вкусу, разрисовав бодиартом каждую из задниц por el kamino, ибо плох тот приют, который нельзя миновать насквозь.
Дело меняет тебя. Картина по полгода и долее позволяет изучить модель так, что в конце концов начинаешь знать о ней все, пусть даже она безгласна и пять веков покоится на дне морском. По ночам художник слышит бурю и даже видит скалы, над которыми скользит днище флагмана с тем самым полководцем, на голубые глаза которого ему вчера не хватило кобальта, а лавка до семи. Чем больше штрихов, тем больше откровений.
В тот день причалы были влажны, качало водоросли прибоем, меня считали все отважным, а я не знал, что я такое.
Творчество может быть познанием, и, если мы глядим в микроскоп и строим башню, это прямой путь, а если входим в транс и смыкаем руки на чьем-то остановившемся сердце - мы, мятежные, допросились бури и нашли только нам предназначенный покой и избавление от тревог.
И даже когда мы задаемся вопросом "а куда поставить поднос с головой", это уже совсем не тот вопрос, без которого стремно, ибо у этой головы наши глаза, это наша анима, еще одна жизнь, еще одно путешествие за предел сингулярных пункта А и пункта В, куда не поехал велосипедист, оставшийся посередине собирать цветы, основавший пункт С, которое любезное его сердцу землетрясение превратит в Голгофу, ибо любой перфоманс заканчивается либо флагманом о скалы, либо свадьбой главгера, что, в сущности, одно и то же, потому что супруг существует только в жизни, а в искусстве вашей невестой всегда будет только Одноногая Вдова и Одноглазое Лихо.
(Лихо, кстати, вообще одновременно и анимус, и анима, ибо андрогинно, универсально и непостижимо как всякий универсум. Его отличительным половым признаком является задница, она у него всегда с собой).
И, если вы не умеете строить кучи из кубиков, значит вы там не были, так пригласите же их, купите себе муляж задницы из секс-шопа и наденьте на голову, надо же с чего-то начинать.
А если было, то ищите, ищите, путем невероятных ухищрений и счастливых избавлений, чудес и великих побед, ищите в море свой утес, чтоб потом на ваш загар у кого-то не хватило охры, чтобы вот так, в поиске, через пять веков через чей-то живой пульс завязаться с обычным пунком В, который до семи, но вас подождет.
Отсюда
Еще когда жизнь разлетается на осколки, из них тоже потом уже, когда устанешь от глубины шока, можно что-то сложить, это как молитва - верую, что-то строю во славу несмотря на то, что ты не всемогущ, и я жопе. Кто-то оценит. Скамерник или толпа сокамерников. Вынесут на руках. Или из жизни.
Из осколков можно построить свою судьбу, похожую на перфоманс, и пройти ее от альфы до омеги, по образу своему и вкусу, разрисовав бодиартом каждую из задниц por el kamino, ибо плох тот приют, который нельзя миновать насквозь.
Дело меняет тебя. Картина по полгода и долее позволяет изучить модель так, что в конце концов начинаешь знать о ней все, пусть даже она безгласна и пять веков покоится на дне морском. По ночам художник слышит бурю и даже видит скалы, над которыми скользит днище флагмана с тем самым полководцем, на голубые глаза которого ему вчера не хватило кобальта, а лавка до семи. Чем больше штрихов, тем больше откровений.
В тот день причалы были влажны, качало водоросли прибоем, меня считали все отважным, а я не знал, что я такое.
Творчество может быть познанием, и, если мы глядим в микроскоп и строим башню, это прямой путь, а если входим в транс и смыкаем руки на чьем-то остановившемся сердце - мы, мятежные, допросились бури и нашли только нам предназначенный покой и избавление от тревог.
И даже когда мы задаемся вопросом "а куда поставить поднос с головой", это уже совсем не тот вопрос, без которого стремно, ибо у этой головы наши глаза, это наша анима, еще одна жизнь, еще одно путешествие за предел сингулярных пункта А и пункта В, куда не поехал велосипедист, оставшийся посередине собирать цветы, основавший пункт С, которое любезное его сердцу землетрясение превратит в Голгофу, ибо любой перфоманс заканчивается либо флагманом о скалы, либо свадьбой главгера, что, в сущности, одно и то же, потому что супруг существует только в жизни, а в искусстве вашей невестой всегда будет только Одноногая Вдова и Одноглазое Лихо.
(Лихо, кстати, вообще одновременно и анимус, и анима, ибо андрогинно, универсально и непостижимо как всякий универсум. Его отличительным половым признаком является задница, она у него всегда с собой).
И, если вы не умеете строить кучи из кубиков, значит вы там не были, так пригласите же их, купите себе муляж задницы из секс-шопа и наденьте на голову, надо же с чего-то начинать.
А если было, то ищите, ищите, путем невероятных ухищрений и счастливых избавлений, чудес и великих побед, ищите в море свой утес, чтоб потом на ваш загар у кого-то не хватило охры, чтобы вот так, в поиске, через пять веков через чей-то живой пульс завязаться с обычным пунком В, который до семи, но вас подождет.
Отсюда