(no subject)
Тут вот меня спрашивали, зачем нужна психотерапия, что она дает такого, чего ты не мог бы сам, и как продвигается у меня.
Расскажу вот. Для группы, почему - сами поймете.
Вчера, рассказывая психологу про Молотка, вскользь упомянула о другом эпизоде из своего детства. Мне было лет десять-двенадцать, когда к моей матери пришел в гости знакомый, довольно известный скульптор(и, как я сейчас узнала у тындекса, вдобавок художник-концептуалист и поэт). И вот этот гость… черт, мне трудно об этом писать… Я вертелась там, в маминой комнате, и было очень заметно, что я ему понравилась. Он все пытался усадить меня к себе на колени, приобнять за плечи, взять за руку, погладить. Он говорил всякие слова о том, что надо же, Ирочка, какая у тебя дочь красавица, она меня просто очаровала, я прямо-таки влюбился - и так далее. А мать моя, глядя на это и слушая это, улыбалась своей знаменитой хитренькой улыбочкой. А когда гость заметил, что я чем-то похожа на его дочь Таню, мать с той же улыбкой и заговорщицким видом ответила: "Ну, с Таней ведь у тебя совершенно особые отношения". И он закивал задумчиво, повторяя: "Да, совершенно особые, совершенно особенные…"
А осле его ухода мать почему-то сочла нужным пояснить мне, о чем речь. Очень особые отношения скульптора и поэта с дочерью Таней заключались, оказывается, попросту в том, что он спал с ней. А мать девочки и, соответственно, жена скульптора застала их за этим, после чего немедленно развелась с ним и увезла девочку в Америку.
Собственно, на этом мои воспоминания об этом эпизоде заканчивались. Я помню об этом всю жизнь, и всю жизнь спрашиваю себя - блин, ну что себе думала моя мать? Почему она пустила в дом человека, зная о нем такое? Почему, зная о нем такое, она позволила ему заигрывать со своей дочерью и прикасаться к ней? И какое шило в заднице подвигло ее, когда он ушел, поставить меня в известность о том, что это было? Может быть, ее саму это возбуждало, черт возьми?.. Ну хорошо, если уж так, то - молча нельзя было наслаждаться этим высоким переживанием?
…Вот в таком же духе я это и рассказывала. И вот тут, на этом самом месте, психолог спросила меня:
- Юля, что вы делаете сейчас? О чем говорите? Вы рассказываете мне, что чувствовала - или могла чувствовать - ваша мать. А сами вы? Вы не сказали ни слова о том, что вы сами тогда чувствовали - пока он был в гостях и когда ушел. Что?
И тут, ребята, я вспомнила. Блин… Что я чувствовала? Да мне было ужасно приятно (хотя и чуть неловко из-за той улыбочки), что кто-то - взрослый человек, гость - обратил на меня внимание, хвалит меня, пытается приласкать… Я купалась в его восхищении, потому что - и на этом месте меня просто скрутило от слез - мне было так одиноко тогда, что было совершенно все равно, кто, как, из каких побуждений даст хоть немножко тепла, хоть что-то… Пока они не заговорили про эту бедную Таню, мне и в голову не приходило, что за этим - тем, около чего я пригрелась, чему с готовностью обрадовалась - стоит какая-то мерзость…
А когда мать сказала мне то, что сказала - ну конечно. Все перевернулось, все испортилось. Как будто ночью, в темноте ты замерзал, и на ощупь привалился к чему-то теплому - а утром, когда рассвело, вдруг с ужасом увидел, что это теплое было отвратительной, гниющей мертвой тушей… И как же я сама себе стала противна - ведь я должна была догадаться, правда? Должна была почувствовать, что что-то не так? Не должна была так простодушно радоваться, если на самом деле это была гадость?..
…
Вот ведь. Как это странно… Всю жизнь я помнила эту историю, всю жизнь она сидела во мне, как гвоздь - и все это время я не знала, о чем она. Я знала, что она почему-то важна для меня, но понятия не имела, почему именно. А вот вчера узнала, и толком до сих пор не могу успокоиться. Весь день вчера, после, слезы стояли где-то близко-близко, и хотелось в горячий душ, и потом чаю с коньяком, и спать… А жить, ребята, совершенно не хочется, вот честно. Но - надо.
Расскажу вот. Для группы, почему - сами поймете.
Вчера, рассказывая психологу про Молотка, вскользь упомянула о другом эпизоде из своего детства. Мне было лет десять-двенадцать, когда к моей матери пришел в гости знакомый, довольно известный скульптор(и, как я сейчас узнала у тындекса, вдобавок художник-концептуалист и поэт). И вот этот гость… черт, мне трудно об этом писать… Я вертелась там, в маминой комнате, и было очень заметно, что я ему понравилась. Он все пытался усадить меня к себе на колени, приобнять за плечи, взять за руку, погладить. Он говорил всякие слова о том, что надо же, Ирочка, какая у тебя дочь красавица, она меня просто очаровала, я прямо-таки влюбился - и так далее. А мать моя, глядя на это и слушая это, улыбалась своей знаменитой хитренькой улыбочкой. А когда гость заметил, что я чем-то похожа на его дочь Таню, мать с той же улыбкой и заговорщицким видом ответила: "Ну, с Таней ведь у тебя совершенно особые отношения". И он закивал задумчиво, повторяя: "Да, совершенно особые, совершенно особенные…"
А осле его ухода мать почему-то сочла нужным пояснить мне, о чем речь. Очень особые отношения скульптора и поэта с дочерью Таней заключались, оказывается, попросту в том, что он спал с ней. А мать девочки и, соответственно, жена скульптора застала их за этим, после чего немедленно развелась с ним и увезла девочку в Америку.
Собственно, на этом мои воспоминания об этом эпизоде заканчивались. Я помню об этом всю жизнь, и всю жизнь спрашиваю себя - блин, ну что себе думала моя мать? Почему она пустила в дом человека, зная о нем такое? Почему, зная о нем такое, она позволила ему заигрывать со своей дочерью и прикасаться к ней? И какое шило в заднице подвигло ее, когда он ушел, поставить меня в известность о том, что это было? Может быть, ее саму это возбуждало, черт возьми?.. Ну хорошо, если уж так, то - молча нельзя было наслаждаться этим высоким переживанием?
…Вот в таком же духе я это и рассказывала. И вот тут, на этом самом месте, психолог спросила меня:
- Юля, что вы делаете сейчас? О чем говорите? Вы рассказываете мне, что чувствовала - или могла чувствовать - ваша мать. А сами вы? Вы не сказали ни слова о том, что вы сами тогда чувствовали - пока он был в гостях и когда ушел. Что?
И тут, ребята, я вспомнила. Блин… Что я чувствовала? Да мне было ужасно приятно (хотя и чуть неловко из-за той улыбочки), что кто-то - взрослый человек, гость - обратил на меня внимание, хвалит меня, пытается приласкать… Я купалась в его восхищении, потому что - и на этом месте меня просто скрутило от слез - мне было так одиноко тогда, что было совершенно все равно, кто, как, из каких побуждений даст хоть немножко тепла, хоть что-то… Пока они не заговорили про эту бедную Таню, мне и в голову не приходило, что за этим - тем, около чего я пригрелась, чему с готовностью обрадовалась - стоит какая-то мерзость…
А когда мать сказала мне то, что сказала - ну конечно. Все перевернулось, все испортилось. Как будто ночью, в темноте ты замерзал, и на ощупь привалился к чему-то теплому - а утром, когда рассвело, вдруг с ужасом увидел, что это теплое было отвратительной, гниющей мертвой тушей… И как же я сама себе стала противна - ведь я должна была догадаться, правда? Должна была почувствовать, что что-то не так? Не должна была так простодушно радоваться, если на самом деле это была гадость?..
…
Вот ведь. Как это странно… Всю жизнь я помнила эту историю, всю жизнь она сидела во мне, как гвоздь - и все это время я не знала, о чем она. Я знала, что она почему-то важна для меня, но понятия не имела, почему именно. А вот вчера узнала, и толком до сих пор не могу успокоиться. Весь день вчера, после, слезы стояли где-то близко-близко, и хотелось в горячий душ, и потом чаю с коньяком, и спать… А жить, ребята, совершенно не хочется, вот честно. Но - надо.