Кощунственные действия в отношении трупов и прочие перлы Ирины Голыбиной
Вашему вниманию предлагается новый переводчик - Ирина Голыбина, на счету которой, по заверению Литреса, свыше ста переведенных, то есть погубленных книг.
Ирина, как следует из ее биографии, лингвист со стажем. Мало того, что родилась в семье дипломата и врача, провела за границей детство, закончила московский иняз имени Мориса Тореза, а затем еще филфак в Женеве, так еще и подрабатывает больше пятнадцати лет в АСТ, ЭКСМО и т.п. переводчиком с английского и французского. Двадцать лет филологической практики, чтобы первым абзацем выдать вот такое:
Смерть и преувеличенная шумиха вокруг нее обросли таким количеством предрассудков, каким не может похвастаться никакой другой аспект нашей жизни. Смерть воспринимается как трагедия, как апофеоз страданий и несчастья, как чудовище, нападающее из темноты - тать в нощи. Мы даем ей туманные пугающие прозвища - Беззубая, Костлявая, Старуха с косой - и представляем себе в виде мрачного скелета в черном плаще с капюшоном, который должен прийти и одним смертельным взмахом отделить нашу душу от тела. Иногда это черный крылатый призрак, грозно витающий над нами, ее неминуемыми жертвами.
Это не GPT-чат и не Гугл-переводчик, это выдержка из книги Сью Блэк «Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога», переведенной Голыбиной.
Каков слог, а? Голыбина сразу заходит с козырей, показывает, что знает много красивых слов: шумиха, предрассудки, апофеоз, витать, и умеет пользоваться фразеологизмами, правда, считает, что раз училась в инязе, то имеет право изменять и перекраивать на свой лад устойчивые сочетания, которые и названы устойчивыми, потому что употребляются в неизменном виде.
То есть нельзя, к примеру, сказать «Он молчит, как будто воды набрал». Неправильно так, хотя и понятно, что имеется в виду «воды в рот набрал». В разговорной речи такой эллипсис (пропуск слова) будет уместен, но не в литературном произведении.
А Голыбина, пожалуйста, легко может заменить фразеологизм «аки тать в нощи» на эпитет «тать в нощи» и ничего ей за это не будет. А то что это уровень не то что иняза, а второго класса общеобразовательной школы, именно тогда дети знакомятся с понятием фразеологизма, это нашему лингвисту не помеха.
И вот подобным стилем переведена вся книга. На Литресе о ней масса восторженных отзывов. Рейтинг 4,5 из 5. Как так получается? Меня от первого абзаца отвернуло, а кто-то ведь всю книгу прочел!
Шумиха не может быть преувеличенной, только газетной или ненужной. Нельзя обрасти предрассудками и похвастаться их количеством тоже нельзя, предрассудки можно только отбросить, преодолеть и т.п. Прозвище не может быть туманным или пугающим. Оно может быть обидным, странным, ласковым, домашним, а туманными, если уж очень хочется использовать метафору, бывают намеки, выражения, обещания и т.д. Жертва не может быть неминуемой, неминуемой может быть опасность, кара, гибель и даже смерть, т.е. нечто, некий процесс или явление, которых не миновать. Но жертва же это не процесс, правильно? Тем более у Голыбиной неминуемыми жертвами смерти названы все мы, т.е. люди. Кто кого не может миновать?
Про апофеоз я даже заикаться не буду. Это настолько сложное слово, что разрешено использовать только мэтрам от литературы:
В результате происходит радостный сельскохозяйственный апофеоз. (Салтыков-Щедрин)
- Стой! - завизжал Федор Павлович в апофеозе восторга, - так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты все-таки полагаешь, что есть они? Иван, заруби черту, запиши: весь русский человек тут сказался! (Достоевский)
У матерых писателей или публицистов иногда не хватает таланта, чтобы хорошо его использовать.
Например, желая видеть в «Бедности не порок» апофеозу смирения и покорности старшим, некоторые критики упрекали Островского за то, что развязка пьесы является не необходимым следствием нравственных достоинств смиренного Мити. (Добролюбов)
Поэтому такие слова графоманам вроде Голыбиной вообще нельзя трогать!
Читаем дальше:
Я лишь не склонна к слезливой сентиментальности в отношении смерти и усопших (лучше: в отношении смерти и преставившихся, или в отношении успения и покойников, или в отношении летального исхода и жмуриков. Пишите в коментариях, какие еще варианты приходят на ум). Как совершенно справедливо говорит Фиона, наш чудесный капеллан в Университете Данди, нельзя утешить красивыми словами, держась на почтительном расстоянии (видимо, тут не до конца фраза переведена и следует читать: нельзя утешить красивыми словами, держась на почтительном расстоянии, лучше подойти поближе и красиво говорить прямо в ухо).
Например, однажды передо мной и судебным патологоанатомом на столе в морге (ага, значит наша автор стояла, а перед ней на столе в морге сидел или лежал судебный патологоанатом) оказались человеческие останки (бывают еще животные останки, машинные и растительные, но в данном случае оказались именно человеческие) в стадии сильного разложения (есть несколько стадий разложения останков: не сильная, сильная, очень сильная, гораздо сильнее, чем предыдущая и, наконец, еще сильнее). Череп был расколот более чем на сорок перепутанных фрагментов (разговор был примерно следующий: «Сколько здесь фрагментов?» «Давайте посчитаем, о, Господи, и все перепутанные! Этот вообще не отсюда, а это - кусок кирпича. Кто колол?! Вот бестолочи!» Считают вместе: «Раз, два, три... десять, двадцать, сорок, сорок один» «Стоп, значит больше сорока?» «Да, однозначно больше» «Тогда пишем: более чем на сорок фрагментов и все перепутаны»). Моей коллеге, как специалисту-медику, следовало определить причину смерти, и она считала, что это, скорее всего, огнестрельное ранение. Но ей требовалось подтверждение. Окинув взглядом груду осколков белой человеческой кости на сером металлическом столе (стоявшем на коричневом кафельном полу), она сказала:
Текст графоманов всегда избыточен (фразы типа «самый страшный кошмар», «человеческие останки», а также местоимения, наречия, например, у Голыбиной «Когда у нас есть предположения относительно личности покойного, мы можем сравнить его ДНК, извлеченную из костей, с образцами, взятыми у матери, отца, сестер, братьев или детей» - убрав все ненужные фрагменты слова получим «Если личность умершего предположительно известна, можно сравнить его генетический материал с материалом ближайших родственников», 26 слов во фразе филолога против 14 в моей), лексически беден, в нем нарушены логико-смысловые связи («Хотя централизованной базы данных по стоматологическим картам не существует, большинство граждан Великобритании время от времени посещает дантиста») и много канцелярита (произвести попытку изнасилования, представители моего поколения, задержание по подозрению в совершении преступления, конструкции модальный глагол + инфинитив: мог сломать ему челюсть - вместо: сломал челюсть, должна быть семья - вместо: есть семья и т.д.). Но каждый такой «переводчик от Бога» имеет и свои фишки.
У Голыбиной, например, страсть к разного рода эпитетам и метафорам. Благодаря этому текст ее часто похож на креатив ИИ, который пишет в подражательной манере. Вот, зацените:
Поняв, что убил свою жертву [...] убийца немедленно сталкивается со всеми этими вопросами, которые лавиной обрушиваются на его пребывающий в панике мозг. В результате он принимает поспешное решение, которое тут же и осуществляет.
Из соображений гуманности и религиозных верований, мы стараемся обеспечить человеческим останкам мирное упокоение на веки веков, и если общество еще может согласиться потревожить их покой в ходе необходимых мероприятий судебного порядка, то с кощунственными действиями в отношении трупов оно мириться не станет.
У нас имелась гипотеза, не совпадавшая с теориями полицейских, и за эти семь часов в машине мы подробно ее обдумали и обсудили. Если мы ошибались, то проявили бы себя как две самых глупых курицы по эту сторону реки Твид.
В подобных обстоятельствах мы с Люсиной всегда следим за своими бровями. Они у нас, видите ли, очень выразительные - о чем нам неоднократно говорили, - и если мы с чем-то не согласны, так и ездят вверх-вниз. Однажды мы с ней выступали в качестве экспертов со стороны защиты в суде, где обвинение представило столь смехотворные доказательства, что мы были вынуждены изо всех сил держать свои брови в узде, отчего к концу заседания у обеих страшно болела голова. В общем, за покер нам лучше не садиться.
Я бы добавила, что Ирине Голыбиной, в общем-то тоже, за переводы лучше не садиться.
А вы смогли бы прочесть «Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога», зная, как переведена книга?