"Печаль отморозка" - отрывок - копирайт мой
"Пройдя пустую комнату с дощатым полом, Димка оказался в узком коридоре. В коридоре музыка играла заметно громче. На стене зелёной краской было написано «Виктор Цой ЖИВ!». Дима согласно кивнул, - Цой нравился ему. За оригинальность. Коридор повернул, и Вересов очутился на пороге светлой комнаты. Молодой человек замер, как вкопанный, решительно ничего не понимая. Музыка неистовствовала.
Сейчас, я, пожалуй, объясню вам охватившее гостя оцепенение. Дело в том, что вместо нескольких офисных столов с компьютерами и настольными календарями, да коровеющего в каком-нибудь углу автомата с водой, Диминому взору явилась несколько иная картина: Огромное помещение подвала было затоплено ярким светом, около десятка ламп дневного освещения и столько же простых ламп накаливания были соединены, причем, явно кустарно, в одну огромную электрическую сеть. Недалеко от входа находился стол, сооружённый из двух дверей, снятых с петель и ржавых радиаторов чугунных батарей, сложенных друг на друга. Стол был завален бутылками, бутылочками и бутылями невероятной ёмкости, всюду на прожжённой скатерти была разложена и разбросана разнообразная закуска: хлеб, консервы в огромном количестве, свежие овощи и фрукты, куски жареного мяса и печёного картофеля и много, много чего ещё. Под столом притаился картонный ящик с надписью «портвейн», за ним угадывались очертания ещё нескольких таких же. Рядом со столом стояли стулья и несколько лавок. Причем вы бы при всём желании не нашли бы там два одинаковых стула, одной дружной семьёй задницы желающих присесть встречали и офисное кресло, и школьный угловатый стул, и продавленное кресло-качалка. Там же стояли весьма разнообразные по типу конструкции и степени поломанности табуреты. Стены помещения украшали до ряби в глазах многочисленные надписи, они неровными рядами теснились и на высоком потолке и, представьте себе, - на полу! В дальнем углу комнаты находился огромный, высотой почти доходящий до потолка весь покрытый ржавчиной металлический бак. Когда-то он, видимо, служил для хранения воды. На пустом деревянном ящике располагался источник музыки: навороченный музыкальный центр с большими мощными колонками. Хозяевами же столь изысканного банкета были восьмеро молодых людей. На них остановимся чуть подробнее (благо время позволяет, - Димка ещё нескоро сможет придти в себя, а хозяева настолько увлечены собой, что гостя просто не замечают):
Посредине комнаты, обнявшись, словно в канкане, под зубодробительную музыку выплясывали что есть сил трое молодых людей. Все они имели тёмные волосы, были довольно высокими, и были, если не ровесниками, то уж точно погодками. Пляшущий слева был по пояс гол и периодически что-то выкрикивал, но его восклицаний не было слышно. Его партнёр, выделывающий сложнейшие балетные па, был увешан ожерельем из бананов. И, наконец, третий танцор, ритмично указывающий свободной от надёжных дружеских объятий рукой во все, пять концов света, с просветлённым лицом неотрывно смотрел вдаль. На его щеке красовалась свежая ссадина. Все трое «культурно отдыхающих» были на вскидку ровесниками Димы.
За щедрым столом беззаботно устроились ещё трое: самый младший, на вид только недавно получивший общегражданский паспорт, судя по всему, произносил тост. Но, вынужден признать, настолько витиеватый, что один из сидевших за столом, утомился и задремал, уронив кудрявую голову на чьи-то грязные кроссовки, расположившиеся на столе точно промеж «сайры тихоокеанской консервированной» и половинки лаваша. О возрасте спящего я говорить, простите, не берусь. Тем не менее, отдадим ему должное, человек продолжал героически держать над столом руку с намертво зажатым в ней красным пластиковым стаканом. Третий же обязательный участник застолья с рассеянным вниманием пьяного вслушивался в тост. Его светлые жидкие глаза были увеличены захватанными стёклами почти квадратных очков, а маленькое, тщедушное тело, на вид не старше семнадцати лет, было облачено в майку цвета грязной простыни. На груди очкарика, словно ордена, примостились несколько хромированных медальонов. Я не верю, что он хоть что-нибудь слышал из-за музыки, но и пьяному, простите, свойственно чувство такта. Иногда, по крайней мере.
И последний, простите, первейший! устроитель всего этого, с вашего позволения, «фуршета», словно мифический Вакх, восседал под самым потолком на ржавом железном баке. Его полные члены, не прекращая, сотрясались от, буквально, разрывавшего его на части хохота. На вид он был, как и почти все в этом «зале», ровесником Димы. Соломенного цвета волосы делали его одновременно похожим на Болика и на сильно раздобревшего трубодура из знаменитого мультфильма с песнями Юрия Энтина. Особо стоит коснуться выражения глаз восседающего на баке парня! Я нигде и никогда больше не видел такого безудержного веселья, такой яростной выплёскивающейся наружу радости, как в тот вечер в его охристо-синих глазёнках! Он заливался смехом, вытирал слёзы, поглядывал, то на танцующих, то на сидевших за столом и вновь его разрывал хохот. Когда ему становилось вовсе невмоготу, он стучал коротенькими ножками в подвёрнутых джинсах по гулкому пузу своего бака-трона. «Бак» - тут же прозвал жирдяя про себя Димка. Димка был наблюдательный. И с чувством юмора у него всё было просто прекрасно.
"
Сейчас, я, пожалуй, объясню вам охватившее гостя оцепенение. Дело в том, что вместо нескольких офисных столов с компьютерами и настольными календарями, да коровеющего в каком-нибудь углу автомата с водой, Диминому взору явилась несколько иная картина: Огромное помещение подвала было затоплено ярким светом, около десятка ламп дневного освещения и столько же простых ламп накаливания были соединены, причем, явно кустарно, в одну огромную электрическую сеть. Недалеко от входа находился стол, сооружённый из двух дверей, снятых с петель и ржавых радиаторов чугунных батарей, сложенных друг на друга. Стол был завален бутылками, бутылочками и бутылями невероятной ёмкости, всюду на прожжённой скатерти была разложена и разбросана разнообразная закуска: хлеб, консервы в огромном количестве, свежие овощи и фрукты, куски жареного мяса и печёного картофеля и много, много чего ещё. Под столом притаился картонный ящик с надписью «портвейн», за ним угадывались очертания ещё нескольких таких же. Рядом со столом стояли стулья и несколько лавок. Причем вы бы при всём желании не нашли бы там два одинаковых стула, одной дружной семьёй задницы желающих присесть встречали и офисное кресло, и школьный угловатый стул, и продавленное кресло-качалка. Там же стояли весьма разнообразные по типу конструкции и степени поломанности табуреты. Стены помещения украшали до ряби в глазах многочисленные надписи, они неровными рядами теснились и на высоком потолке и, представьте себе, - на полу! В дальнем углу комнаты находился огромный, высотой почти доходящий до потолка весь покрытый ржавчиной металлический бак. Когда-то он, видимо, служил для хранения воды. На пустом деревянном ящике располагался источник музыки: навороченный музыкальный центр с большими мощными колонками. Хозяевами же столь изысканного банкета были восьмеро молодых людей. На них остановимся чуть подробнее (благо время позволяет, - Димка ещё нескоро сможет придти в себя, а хозяева настолько увлечены собой, что гостя просто не замечают):
Посредине комнаты, обнявшись, словно в канкане, под зубодробительную музыку выплясывали что есть сил трое молодых людей. Все они имели тёмные волосы, были довольно высокими, и были, если не ровесниками, то уж точно погодками. Пляшущий слева был по пояс гол и периодически что-то выкрикивал, но его восклицаний не было слышно. Его партнёр, выделывающий сложнейшие балетные па, был увешан ожерельем из бананов. И, наконец, третий танцор, ритмично указывающий свободной от надёжных дружеских объятий рукой во все, пять концов света, с просветлённым лицом неотрывно смотрел вдаль. На его щеке красовалась свежая ссадина. Все трое «культурно отдыхающих» были на вскидку ровесниками Димы.
За щедрым столом беззаботно устроились ещё трое: самый младший, на вид только недавно получивший общегражданский паспорт, судя по всему, произносил тост. Но, вынужден признать, настолько витиеватый, что один из сидевших за столом, утомился и задремал, уронив кудрявую голову на чьи-то грязные кроссовки, расположившиеся на столе точно промеж «сайры тихоокеанской консервированной» и половинки лаваша. О возрасте спящего я говорить, простите, не берусь. Тем не менее, отдадим ему должное, человек продолжал героически держать над столом руку с намертво зажатым в ней красным пластиковым стаканом. Третий же обязательный участник застолья с рассеянным вниманием пьяного вслушивался в тост. Его светлые жидкие глаза были увеличены захватанными стёклами почти квадратных очков, а маленькое, тщедушное тело, на вид не старше семнадцати лет, было облачено в майку цвета грязной простыни. На груди очкарика, словно ордена, примостились несколько хромированных медальонов. Я не верю, что он хоть что-нибудь слышал из-за музыки, но и пьяному, простите, свойственно чувство такта. Иногда, по крайней мере.
И последний, простите, первейший! устроитель всего этого, с вашего позволения, «фуршета», словно мифический Вакх, восседал под самым потолком на ржавом железном баке. Его полные члены, не прекращая, сотрясались от, буквально, разрывавшего его на части хохота. На вид он был, как и почти все в этом «зале», ровесником Димы. Соломенного цвета волосы делали его одновременно похожим на Болика и на сильно раздобревшего трубодура из знаменитого мультфильма с песнями Юрия Энтина. Особо стоит коснуться выражения глаз восседающего на баке парня! Я нигде и никогда больше не видел такого безудержного веселья, такой яростной выплёскивающейся наружу радости, как в тот вечер в его охристо-синих глазёнках! Он заливался смехом, вытирал слёзы, поглядывал, то на танцующих, то на сидевших за столом и вновь его разрывал хохот. Когда ему становилось вовсе невмоготу, он стучал коротенькими ножками в подвёрнутых джинсах по гулкому пузу своего бака-трона. «Бак» - тут же прозвал жирдяя про себя Димка. Димка был наблюдательный. И с чувством юмора у него всё было просто прекрасно.
"