Как я спас жизнь человеку, или история одной обиды
Мне было лет тринадцать, и со мной произошел такой случай.
Я был летом у бабушки, хутор в Волгоградской области - поля до горизонта, безлесье, все пересечено балками - узкими складками прудов, диковинных форм. Как будто на брезент воды налили.
Один из прудов-балок приспособлен для купания - кто-то привез к берегу несколько машин песка, появился весьма сносный пляж.
Народу на хуторе не так уж много, все друг друга знают. Но иногда, в жаркий день да на праздник, приезжали еще и из соседних хуторов, и пляж становился весьма оживленным.
Я выходил из воды. Кругом гомон, на берегу компания, успевшая выпить - уже разливалась в атмосфере тревожная нота пьяного веселья.
Я на что-то наткнулся. Поворачиваюсь - пацан, наш, хуторской. Лет пять ему.
Стоит на цыпочках в воде, но даже и так не достает до воздуха. Глаза на выкате, тело парализовано. Руки вяло-вяло хватают пустоту.
Как представляется утопленник по фильмам и стереотипам? Ага-ага, барахтающийся некто, колотящий по воде граблями, прерывисто кричащий "по-мо-ги-те! Дело в том, господа, что я не умею плавать! Спасите меня, будьте так любезны, бля буду - озолочу!".
Это чушь. Люди так не тонут.
А тонут они именно вот так - тихо, незаметно, парализованные.
Люди, насмотревшиеся фильмов, именно поэтому нередко упускают настоящих утопленников, не сообразив, что это они.
Пацана очевидно кто-то случайно столкнул на глубину в сутолоке. А может сам зашел - вода же обманчива, всё кажется, что ситуация обратима, и можно сделать еще шаг.
Интересное переживание - я стою, смотрю на пацана, и отчетливо понимаю суть ситуации - если его не вытащить, то времени его жизни - пара минут от силы. Дальше полетела душа в рай. Я стану свидетелем редкого зрелища - смерти в реальном времени.
И мне любопытно. Я стою и решаю - вытащить ли его, чтобы жил? Или посмотреть как он умрет?
Страх? Нет, страха нет, и не было, и после не появилось. Это же не я тону.
Я говорил - я не очень-то сострадательный. Кошмаров каких-то там, или, что еще смешнее, мук совести мне опасаться не свойственно.
Я не знаю, что мной двигало. Совершенно точно не человеколюбие. Скорее трусость. Но я пацана вытащил.
Вытащил, положил на берег, окликнул его родителя - он как раз на берегу рассказывал какой-то анекдот, с рюмкой в руках. Вкратце рассказал, что пацан тонул - в этот момент пацан, до того немой и с вытаращенными глазами, разразился кашлем и рыданиями, его трясло как в лихорадке.
Это мне уже было не интересно, я отошел. Краем глаза видел, как пьянка прервалась, родители пацана засобирались с ним домой.
В следующий раз, когда мы пересеклись там же на пляжу, его родитель прилюдно начал меня чморить - за то, что я напиздил, а пацан-то вовсе и не тонул.
Чморил по гоповски, с оттягом. Подтрунивал, подшучивал, раздавал эпитеты, среди которых "жирный, очкастый пиздун" было самым миролюбивым. Толпа гоготала и поддерживала.
Рукоприкладства не было - все-таки 13-летнего бить - даже по тамошним понятиям неспортивно, но отборного дерьма на меня вылилось много.
Весьма долго после того, на меня показывали пальцем - "га-га-га, пиздун идет! Эй, пиздун, а ну-ка расскажи, как пацана спас, га-га-га!"
Попутно к сторонней ругани, я отборно чморил и сам себя - ну куда ты лез?! Ну какого хрена ты полез пацана спасать?! Мог бы интересное увидеть, а замест того - получай, поделом!
Я тогда, в свои 13 лет, со всей силой и категоричностью пубертата, дал клятву - никогда больше в жизни не спасать людей от смерти. Не вытаскивать их из воды, не забирать от огня. Не помогать жертвам аварий. Не вызывать скорой сердечникам на улице.
Спасать людям жизнь - нельзя. Себе дороже. Пусть сдыхают.
Дальше я жил, точно следуя клятве.
Мне не представилось более столь явных случаев, где в моих руках был выбор - оставлять жизнь или нет. Но теперь я уже твердо знал, каким именно опытом буду руководствоваться, если такой выбор встанет передо мной вновь.
Я мстил миру, в лице многих его представителей.
Мстил очень круто, надо признать, изощренно. Не удивлюсь, если для отдельных стал причиной самоубийства.
Мстил за оскверненность своих лучших деяний.
Слепая детская обида - мир не принял меня в моем лучшем порыве? Окей, принимайте не в лучшем.
Нравится?! Жри, Господи.
Эхом в купола юродивого стон
В этот свет он принесет страданий
Народился же безбожник, а потом
Утопить его осенним утром ранним
А младенец лишь пускает пузыри
Будущий народный вождь, гроза округи
Ты пугай, пугай меня старик -
А я пугну, когда развяжут руки
Я так привык к этой обиде, что она стала частью меня.
А недавно Лана, которой я рассказал эту историю, вдруг внезапно попросила у меня прощения за несправедливость произошедшего - от лица мира и людей. И поблагодарила за то, что я сделал.
И меня вдруг... отпустило. Просто отпустило, отщелкнуло. Отщелкнуло и обида ушла.
А с ней и установка - подталкивать балансирующего на краю в сторону смерти.
Классический гештальт, как по учебнику психологии. Закрылось переживание, и вдруг вместе с ним ушло все остальное, что выросло из этой ситуации.
Оказывается эта ситуация была гораздо более значимей для меня, нежели я приучил себя считать.
Все эти годы я жил, оказывается, втайне мечтая, чтобы мир извинился за эту несправедливость, которая так меня оскорбила.
Оказывается всего одного слова было достаточно.
Черт побери, сколько же дерьма мы с собой тащим порой, а оно выросло всего-лишь от чего-то одного и во многом случайного.
Я был летом у бабушки, хутор в Волгоградской области - поля до горизонта, безлесье, все пересечено балками - узкими складками прудов, диковинных форм. Как будто на брезент воды налили.
Один из прудов-балок приспособлен для купания - кто-то привез к берегу несколько машин песка, появился весьма сносный пляж.
Народу на хуторе не так уж много, все друг друга знают. Но иногда, в жаркий день да на праздник, приезжали еще и из соседних хуторов, и пляж становился весьма оживленным.
Я выходил из воды. Кругом гомон, на берегу компания, успевшая выпить - уже разливалась в атмосфере тревожная нота пьяного веселья.
Я на что-то наткнулся. Поворачиваюсь - пацан, наш, хуторской. Лет пять ему.
Стоит на цыпочках в воде, но даже и так не достает до воздуха. Глаза на выкате, тело парализовано. Руки вяло-вяло хватают пустоту.
Как представляется утопленник по фильмам и стереотипам? Ага-ага, барахтающийся некто, колотящий по воде граблями, прерывисто кричащий "по-мо-ги-те! Дело в том, господа, что я не умею плавать! Спасите меня, будьте так любезны, бля буду - озолочу!".
Это чушь. Люди так не тонут.
А тонут они именно вот так - тихо, незаметно, парализованные.
Люди, насмотревшиеся фильмов, именно поэтому нередко упускают настоящих утопленников, не сообразив, что это они.
Пацана очевидно кто-то случайно столкнул на глубину в сутолоке. А может сам зашел - вода же обманчива, всё кажется, что ситуация обратима, и можно сделать еще шаг.
Интересное переживание - я стою, смотрю на пацана, и отчетливо понимаю суть ситуации - если его не вытащить, то времени его жизни - пара минут от силы. Дальше полетела душа в рай. Я стану свидетелем редкого зрелища - смерти в реальном времени.
И мне любопытно. Я стою и решаю - вытащить ли его, чтобы жил? Или посмотреть как он умрет?
Страх? Нет, страха нет, и не было, и после не появилось. Это же не я тону.
Я говорил - я не очень-то сострадательный. Кошмаров каких-то там, или, что еще смешнее, мук совести мне опасаться не свойственно.
Я не знаю, что мной двигало. Совершенно точно не человеколюбие. Скорее трусость. Но я пацана вытащил.
Вытащил, положил на берег, окликнул его родителя - он как раз на берегу рассказывал какой-то анекдот, с рюмкой в руках. Вкратце рассказал, что пацан тонул - в этот момент пацан, до того немой и с вытаращенными глазами, разразился кашлем и рыданиями, его трясло как в лихорадке.
Это мне уже было не интересно, я отошел. Краем глаза видел, как пьянка прервалась, родители пацана засобирались с ним домой.
В следующий раз, когда мы пересеклись там же на пляжу, его родитель прилюдно начал меня чморить - за то, что я напиздил, а пацан-то вовсе и не тонул.
Чморил по гоповски, с оттягом. Подтрунивал, подшучивал, раздавал эпитеты, среди которых "жирный, очкастый пиздун" было самым миролюбивым. Толпа гоготала и поддерживала.
Рукоприкладства не было - все-таки 13-летнего бить - даже по тамошним понятиям неспортивно, но отборного дерьма на меня вылилось много.
Весьма долго после того, на меня показывали пальцем - "га-га-га, пиздун идет! Эй, пиздун, а ну-ка расскажи, как пацана спас, га-га-га!"
Попутно к сторонней ругани, я отборно чморил и сам себя - ну куда ты лез?! Ну какого хрена ты полез пацана спасать?! Мог бы интересное увидеть, а замест того - получай, поделом!
Я тогда, в свои 13 лет, со всей силой и категоричностью пубертата, дал клятву - никогда больше в жизни не спасать людей от смерти. Не вытаскивать их из воды, не забирать от огня. Не помогать жертвам аварий. Не вызывать скорой сердечникам на улице.
Спасать людям жизнь - нельзя. Себе дороже. Пусть сдыхают.
Дальше я жил, точно следуя клятве.
Мне не представилось более столь явных случаев, где в моих руках был выбор - оставлять жизнь или нет. Но теперь я уже твердо знал, каким именно опытом буду руководствоваться, если такой выбор встанет передо мной вновь.
Я мстил миру, в лице многих его представителей.
Мстил очень круто, надо признать, изощренно. Не удивлюсь, если для отдельных стал причиной самоубийства.
Мстил за оскверненность своих лучших деяний.
Слепая детская обида - мир не принял меня в моем лучшем порыве? Окей, принимайте не в лучшем.
Нравится?! Жри, Господи.
Эхом в купола юродивого стон
В этот свет он принесет страданий
Народился же безбожник, а потом
Утопить его осенним утром ранним
А младенец лишь пускает пузыри
Будущий народный вождь, гроза округи
Ты пугай, пугай меня старик -
А я пугну, когда развяжут руки
Я так привык к этой обиде, что она стала частью меня.
А недавно Лана, которой я рассказал эту историю, вдруг внезапно попросила у меня прощения за несправедливость произошедшего - от лица мира и людей. И поблагодарила за то, что я сделал.
И меня вдруг... отпустило. Просто отпустило, отщелкнуло. Отщелкнуло и обида ушла.
А с ней и установка - подталкивать балансирующего на краю в сторону смерти.
Классический гештальт, как по учебнику психологии. Закрылось переживание, и вдруг вместе с ним ушло все остальное, что выросло из этой ситуации.
Оказывается эта ситуация была гораздо более значимей для меня, нежели я приучил себя считать.
Все эти годы я жил, оказывается, втайне мечтая, чтобы мир извинился за эту несправедливость, которая так меня оскорбила.
Оказывается всего одного слова было достаточно.
Черт побери, сколько же дерьма мы с собой тащим порой, а оно выросло всего-лишь от чего-то одного и во многом случайного.